Рядом завтракали рабочие, которые устало потирали глаза после очередной жизненной ночи, и судорожно пили пиво.

— Ну давай, давай! — говорил один краснолицый рабочий другому.

Ивановы поморщились от постоянного столовского шума, поскольку совершенно не выносили скандалов.

Стол был коричневый, со стершейся полировкой. В луже компота отражались дивные виды и моя физиономия. Солнышко светило из-под облака, и травка зеленела. Весна, весна — бегут ручьи.

Ивановы, поев, пересекли площадь и направились в здание горкома. Это был большой дом с колоннами, отражающий незыблемость нашего дела; Ивановых всегда пронзал трепет, когда они входили в это величественное здание; там было тихо, только в некоторых комнатах чуть-чуть слышно стучали машинки и иногда женщины с папками под мышкой ходили туда-сюда; все было важно, степенно и чинно, и все люди занимались важными делами. Ивановы постучались в комнату и услышали голос:

— Войдите.

Главный встретил их с распростертыми объятиями.

— По вашему приказанию явились! — отрапортовали Ивановы.

— Садитесь, садитесь… — сказал Главный. — Я думаю, вам уже сообщили о деле, по которому я вас вызвал?

— Так точно! — ответствовали Ивановы.

— Ну вот. Ну вот, — повторил Главный. — Дело это очень важное. На вас направлены надежды мира, то есть Егора Радова, как вы понимаете. Мы должны, мы обязаны укрепить и сделать нормальными мозги!!! Иначе что будет — полный хаос?!

— Разрешите вопрос, — сказали Ивановы.

— Да?

— Как нам действовать?

— О, — улыбнулся Главный. — Действуйте по собственному усмотрению. Мы специально выбрали вас — эталон нормальности, ибо вы безо всякого прибора сможете определить, что надо выбрасывать и что оставлять. Разумеется, если нужно будет уничтожить — уничтожайте, ибо это мозги, а не реальный мир. Все во имя общего блага! Понятно?

— Так точно! — отрапортовали Ивановы.

— Операцию предлагаю проводить, — сказал Главный, — под кодовым названием “аминазин”.

Стояло морозное утро. Я проснулся, и сестра в белом халате вколола мне аминазин. “Господи, господи, господи!” — пробормотал я и опять улетел в далекие и прекрасные края, где чувства расцветали лепестками роз и падали мне на лицо, и загадочная Луна была все ближе и ближе. Мир бурлил, экскаваторы копали Землю, и в небе летали тысячи спутников, натыкаясь друг на друга. Люди делали все.

Итак, три Иванова — цель и спасение нашей жизни!!! Они пришли, чтобы дать нам ярмо, ибо неразумные мы, грешные люди, мы захлебнулись в своих непониманиях, и они пришли сотворить мир! Шесть дней они будут укреплять наш мир и приводить в устойчивое положение; и тогда — да здравствует здравый смысл! Все задачи по плечу и проблемы спокойно разрешаются!

Ивановы, в своих кожаных куртках, сидели и зимовали на южных и северных полюсах, они мчались на собаках в далекие, не столь отдаленные районы Сибири, они строили большие стройки, и они были героями нашего будущего. Одна их насмешливая улыбка может разрушить мировые хитросплетенные философии…

Вздор, бред, чепуха!!!

Да здравствует вздор, да здравствует бред, да здравствует чепуха!!!

Они будут страдать, чтобы спасти мир, они принесены в жертву всем мозгам — вы уже спасены! Дело за вами — спасайтесь, это так просто!

О, блестящая, загорелая улыбка Ивановых! Из тебя мы черпаем живительную детскую силу, в тебе мы находим здоровый жизненный юмор в коротких штанишках; и ночная Москва сверкает своими огнями, и впереди загадочно краснеет Кремль…

Ивановы!!! Вы встанете грудью, как скалой, на защиту нашего мира, то есть Егора Радова; вы не дадите ему распасться на кусочки и превратиться в нуль; вы, как трубку табаком, набьете его интересом текущих дней, чтобы мир, как правильная личность, следовал вашим детским иллюзиям и верил в нормальных богов.

О, О, О!!!

Ивановы высились, словно памятник, перед предстоящим стартом в мозги. Инженер Иванов как угорелый носился туда-сюда и объяснял журналистам смысл всего сущего, а также и жизни. Главный старался быть спокойным, но нервы у него дрожали. Мир был Егором Радовым, который сошел с ума и лежал в психбольнице, не ведая, что с ним творят. Ракета-игла должна была пронзить его вену и умчаться к новым, неизведанным мирам. Земля провожала своих посланцев.

Ивановы отражали собой упадок эмоций, они бешено улыбались зарубежным гостям. Бог, отворив облако, одобрительно помахал всем присутствующим ручкой и надеялся, что наконец-то мир спасется.

Я лежал и молился в подушку: “Господи, не дай мне умереть, Господи, не дай мне умереть…” Черное пространство обволакивало меня, и меня пронзал дикий ужас.

Ивановы не чувствовали ужаса. Они должны были на все времена истребить понятие ужаса. Они должны были дать вечную жизнь, построенную по правильным законам.

Господи! Что происходит! Тысячи людей вошли в меня непрошеными гостями. Миллионы Ивановых, Ивановы встают в ряд, они цепляют меня, они миллионы лет издеваются надо мной, их чувства бурлят и меняются каждую секунду… Они заполнили всю мою личность, они сыплют на меня колонны из камня и вековые книги, в которых написано о смерти. Я стал миллионом ревущих чувств и мыслей. Все распадается… Как удар в стекло — бенц! — и остается лишь беспечность его сверкающих осколков. Ивановы, Ивановы, Ивановы… Да, все это может быть, остается только вместить все в себе, как советуют древние мудрецы, и воспринимать все мной. Но что же такое я?

Наконец Ивановы вошли в ракету, и за ними захлопнулась дверь. “С богом” — подумал Главный, перекрестился, сел в машину и уехал. Инженер Иванов стоял перед пультом управления, как маньяк: у него было перекошенное от возбуждения лицо, глаза его уставились в красную кнопку на пульте.

— Можно начинать… — пробормотал он зло, потом рассмеялся страшным надтреснутым смехом.

Затем он дернулся вперед, и палец его бешено нажал красную кнопку.

— Ну вот и все… — удовлетворенно пробормотал инженер Иванов и опять рассмеялся своим злым смехом. — Посмотрим, как вы теперь покрутитесь… Вам придется многое понять… Ха-ха-ха!

После чего он растворился в воздухе и сгинул ко всем чертям. Вероятно, слухи о том, что он был сумасшедший, были правдивы.

А Ивановы тем временем уносились в далекий космос. Перед ними раскрывалось большое черное пространство, как во сне. Страшные перегрузки давили их мощные тела, но они мужественно сносили все. Они летели и летели, а потом Иванов-1 спросил:

— Почему мы не достигаем эффекта уменьшения?

— Вероятно, мы не можем попасть в вену, — ответил Иванов 2-й.

Иванов 3-й промолчал, но, очевидно, у него была своя задумка на этот счет.

Скоро перегрузки кончились, и Ивановы разлетелись по отсекам. Ракета была сделана очень хорошо — лучшее достижение нашего века; тут были и отсеки для отдыха, и отсеки для работы, и отсеки просто.

Ивановы собрались в радиорубке и стали налаживать связь с Землей.

— Алло, алло, “Крокодил”, “Крокодил”, я — “Стол”, “Крокодил”, “Крокодил”, я — “Стол”…

— “Стол”, слушаю вас, — ответил голос Главного. — Как слышите меня?

— Слышу вас хорошо, — откликнулся Иванов 1-й, завладев наушниками и передатчиком.

— Вы стартовали хорошо, — сказал Главный. — Только при вашем старте от взрыва погиб наш инженер Иванов да еще десятка два мирных жителей. Но это пустяки. Как летите?

— Летим хорошо, — сообщил Иванов 1-й. — Не можем попасть в вену.

Главный помолчал.

— Расчеты правильны, — наконец произнес он.

Между тем Иванов 2-й отлетел с Ивановым 3-м в глубь ракеты и сказал ему:

— Я не понимаю, почему эта стерва завладела передатчиком и наушниками!.. Что если он первый, так ему все можно?

Иванов 3-й смотрел на Иванова 2-го своими прямыми честными глазами и, очевидно, его не понимал.

— Мне тоже интересно… — вдруг заныл Иванов 2-й.

— Что с тобой? — наконец спросил Иванов 3-й, но потом как-то странно замигал и промолвил: — Верно. Он даже не спросил нашего мнения, даже не сказал, что “чур он”. За это мы его убьем.