– Завтра скажешь, – на показ зеваю в кулак.

– Вась, мне сейчас нужно сказать, пока я малость подшофе.

Я замерла: «Неужели в любви признаваться будет?»

– Знаешь, Василиса, у тебя такой красивый… такой красивый…красивый…

«Что у меня может быть «красивым»: нос, лоб, подбородок, овал лица, волос, голос, может зуб (спасибо брекетам в восьмом классе)?»

– Вась, у тебя такой красивый зад.

– Что? – наверное мои глаза сейчас стали очень большими.

– Зад. Вот ты вчера обиделась, что я мало разговаривал, а думаешь легко чего-то там сообразить, когда у тебя прямо колени горят. А когда ты вот, как сейчас, слегка наклоняешься, чтобы дверь ключом открыть, так у меня…

– Извращенец, – я попыталась проскользнуть в квартиру, но не тут-то было, Олег надавил рукой на дверь, и та перестала поддаваться несмотря на мои яростные рывки.

– Вась, ты обиделась? И глаза у тебя тоже очень красивые, и волосы там очень даже. Ой, Вась, гляди, воробей залетел, – он показал, куда-то в сторону, и я как полная идиотка повелась, стала вертеть головой:

– Где?

Никто не ответил, Олег сгреб меня в охапку, и я почувствовала на своих губах мужские требовательные и теплые губы. Правая нога оторвалась от земли, теперь с полом меня связывали только кончики пальцев левой, голова устроилась в сгибе локтя ухажера, сердце бешено колотилось то ли от того, что мы сейчас точно оба рухнем на бетонный пол, то ли еще от чего-то. О-ё-ёй, Василиса!

Тот, другой, целовался умело, как по писанному, всегда не оставляло ощущение, что он проштудировал ни одно пособие для пикаперов, и от этого было неуютно и даже местами противно.

Олежик на какие-то там правила не заморачивался. Вначале он спешил, брал напором, словно воровал на соседней даче сливы, потом приметив, что девушка не сопротивляется и даже немного (ну самую малость) отвечает, успокоился, стал более нежным. Время шло, а мы все целовались и целовались. Я обняла его за шею, конечно же, чтобы не упасть, я ведь в воздухе вишу, а зачем же еще обниматься? Наконец он, не разжимая объятий, поставил меня на пол, чмокнул за ушком и совсем тихо зашептал: «Василечек, русалочка моя, как я тебя… хочу».

«Хочу?!» Я резко оттолкнула Олега. А где же «Люблю»? Он всего лишь хочет, а я наивная дурочка уже и растаяла.

– Проспись! – обиженно крикнула и исчезла за дверью.

Вытирая быстро нахлынувшие слезы, посмотрела в глазок: Олег потоптался немного, вздохнул и, совсем не шатаясь, твердым шагом пошел к себе, на прощание громко хлопнув дверью. Хочет он, я, может, жизни спокойной хочу, так кто ж мне дает. Бабник! Ведь знала, что так будет, ведь зарок себе давала гнать взашей, а сама... Дура.

Я повалилась на диван, проревелась всласть и, наверное, быстро уснула. А на губах так и горел поцелуй.

Утром по привычке вскочила в семь, вот скажите – зачем так рано, можно было бы еще часика два-три поваляться? Ах да, мама с Маринкой к трем приедут, а у меня дел непочатый край. Закинула стираться в машинку постельное белье, пролетела по всем поверхностям с влажной тряпкой, пробежалась с пылесосом (особенно долго ковырялась возле общей стены с Олегом, а ничего, ему полезно с утра бодрые звуки послушать, кто-то вот трудится, а не в постели с отходняком лежит). Так, какой суп сварить? Маринка любит лапшу, но это слишком легко, я же хотела маму поразить, может, борщ? Нет, пока не потяну. Гречневый – самое то! Ой, а гречка закончилась, сварю рисовый, но сестра его терпеть не может. Все-таки лапша, а что добавлю туда морковочки, зелени, маслица подсолнечного, чтобы блестела. Тоже ведь не тяп-ляп.

Слазила в холодильник за курицей, поставила кастрюлю на плиту. Стиральная машинка пропикала, мол, принимай хозяюшка работу.

К девяти утра совсем расцвело, день обещал быть солнечным, с крыш по-весеннему капало. В город с южным ветром пришла оттепель. Отлично, пристрою пододеяльник и наволочки на балконе, если вдвое свернуть и бочком повесить, поместится.

Из-за тени, отбрасываемой домом, с нашей стороны было еще мрачновато и сыро, но вдалеке парк уже купался в солнечном свете. Срочно лыжи, а то такими темпами скоро и снег растает. Я засмотрелась на горизонт, только бы не думать про этого Олегандро, и все нормально будет.

– Привет, – совсем рядом раздался знакомый голос, – слышу, ты на балкон вышла.

Немного помятый Олег, в трико, но с голым торсом, стоял на соседнем балконе и растирал виски снегом.

Кто придумал такую дурацкую конструкцию балконов, есть же лоджии закрытые, вышел воздухом подышать, и никто тебя не видит, а здесь как на ладони? Мельтешат тут всякие, фигурами хвастаются.

– Простудишься, – буркнула я, деловито развешивая белье.

– Плюс пять, чего тут простужаться.

«Ах ты Боже мой, мы же северяне». Я не ответила, продолжая свое очень важное дело.

– Вась, а ты что-то надутая? Я к тебе вчера приходил?

«Он не помнит?!»

– Приходил.

Последняя наволочка осталась, и можно уходить.

– Приставал? – Олег хитро прищурил один глаз.

– Нет, – соврала я.

– Ну и дурак.

Я невольно улыбнулась.

– Вась, а чем у тебя так вкусно пахнет? Суп?

«Вот на завтрак и не надейся. Соседи только здороваются, а едят у себя дома».

– Курица варится.

– С похмелья курица говорят…

– Олег, ты извини, мне некогда с тобой разговаривать, ко мне мама с сестрой должны приехать, дел много.

И, не дожидаясь его ответа, зашла в квартиру. Плохо, конечно, поступила, надо было если не супа, так хотя бы цитрамон предложить. Не помнит он ничего. Так это и хорошо, можно остаться друзьями, нет лучше просто добрыми соседями, добрыми и далекими. «Привет» и «до свидания» – идеальный вариант.

Все бурлило во мне. Покоя и так не было, а после встречи на балконах так и вовсе в голове какая-то неразбериха началась. А, может быть, в этом пьяном «хочу» хотя бы десять, ну или даже пять процентов «люблю»? У кого же спросить? Маме звонить нельзя, недослушав, поднимет панику и приедет собирать домой мои чемоданы. Может, Катьке?

– Кать, привет.

– Вась, воскресенье, девять утра, – очень сонный голос сигналил недовольством.

– Ой, так рано, я случайно. А ты спала?

– Нет, с гантелями для утяжеления бегала. Спасла, конечно.

– Один вопрос, и я отстану.

– Валяй.

– Кать, – я замялась.

– Ну?

– Если парень говорит «хочу», это может означать и «люблю», или только «хочу».

– Ты про своего тихоню?

– Ну нет, просто, чисто теоретически.

– Какая разница, лишь бы зарплата хорошая.

– Это ты так сейчас шутишь?

– Нет, это я так сейчас сплю. Чего ты у него сама не спросишь?

– Боюсь.

– Пока будешь бояться, уведут. Олька, видела, как по нему слюни пускала?

– Больно нужен тот, которого так легко увести. Ладно, Кать, извини.

– И тебе сладких снов, – Катюха отключилась.

Вот зачем я ей звонила, стало только хуже. Теперь еще и ревновать буду.

Позвоню любимой тете, сразу надо было тете Жене звонить.

Бодренько схватила телефон, нажала вызов, пошли гудки и тут я поняла, что с тетей Женей на эту тему говорит не смогу. Что же делать? Отключусь, все равно увидит пропущенный звонок.

– Алло, Василиса? – голос у тетки был очень взволнованным. – Родная, что случилось?

– Да ничего, ничего не случилось, – кинулась я успокаивать. – Что я просто так не могу позвонить?

– В девять утра, ну, наверное, можешь. Так живо выкладывай, что у тебя произошло? – обмануть тетю Женю довольно сложно.

– Я лапшу варю, мама с Маринкой должны приехать, а что туда нужно класть, чтобы бульон такой желтенький был?

– А-а, – на том конце связи облегченно выдохнули, – куркуму клади. Я тебе специи дарила, там есть такая, желтенькая. Только не перебухай, горчить будет.

– Теть, а можно от племянницы очень бестактный вопрос?

– Валяй, уже поняла, что куркума – прикрытие.

– Теть Жень, а почему ты такая красивая, хорошая, замуж не вышла? – выдала я, сама не ожидая от себя.