Мы рассмеялись, он опять уложил меня к себе на грудь, поцеловал в макушку. Вот сейчас нужно спросить самое заветное, что кружится и кружится на языке.

– Олег… – и замолчала.

– Аюшки? Чего заволновалась?

Сейчас самый удобный момент, спрашивай, дуреха, чего мнешься?

– Я у тебя кое-что спросить хочу. Ты не мог бы мне честно ответить, для меня это очень важно?

– Сколько у меня баб до тебя было? – напрягся Олег.

– Сдались мне твои бабы, только попробуй мне что-то подобное рассказать, тапка вон в уголке валяется.

– Ревнивица моя, – он еще крепче обнял меня, – о чем тогда?

– Скажи, а ты… правда видел, что мое белье с балкона улетело?

Вот и не смогла, будь что будет.

– Ну, если честно, то нет.

Я шутливо надула губки.

– И уже раскаиваюсь, посмотри в мои честные глаза, – он широко выкатил голубые глазищи. – Видишь в них раскаянье?

– Не совсем.

– А яичница в качестве жеста раскаянья не подойдет? Давай пожарю, а то три часа, уже и есть охота.

– Сколько?! – меня как ветром сдуло с Олега. – Мама, Маринка сейчас приедут. Кино в четыре! Может, уже приехали, у мамы ключ есть.

– Ну, так пошли знакомиться, – он встал следом за мной.

– Ты голышом собрался идти? Думаю, мама не оценит.

– Я сейчас оденусь.

– Нет, давай подождем, я их подготовлю там немного. Они еще от моего переезда не отошли. А где моя одежда?

– Везде, – виновато втянул плечи Олег.

И это была правда, мы расшвыряли все куда ни попадя. Самая дорогая вещь из моей квартиры, например, была обнаружена на холодильнике. Побегав по комнате, нам удалось найти все кроме одного носка (красивый такой, с рюшками). Очевидно, его позвали в гости под диван носки Олега.

– Я приподниму, а ты рукой пошарь, – Олежик ухватился за край.

– Некогда, я побежала.

– Подожди, – он страстно поцеловал меня на прощанье. – До вечера.

– До вечера, – чмокнула его в щеку и выбежала на лестничную клетку.

У своей двери я посмотрела на ноги: одна в носке, а другая в шлепке. Ну и видок! Надеюсь, мама еще не приехала.

– И где ты бродишь? – услышала я грозный окрик с порога. «Ой, мамочки!»

В прихожей я сразу же споткнулась об лыжи, они с грохотом повалились на пол, погребая под собой одинокий шлепок. Мама с Маринкой, одинаково скрестив руки на груди, сурово взирали на растрепанную недотепу.

– И где ты бродишь?

– Мы в кино опоздаем! Сорок минут осталось! – подражая матушкиной интонации, вторила сестра.

– Все, бегу, только переоденусь. Да я быстро!

Я, как мне показалось, очень незаметно скинула шлепок и, бочком огибая моих суровых барышень, просочилась к шкафу: джинсы вот, свитер здесь, носки тоже. Метнулась к ванной переодеться.

– Так, где ты была в одном носке? – припечатало меня в спину.

– Ой, правда, мам, у нее один носок! – и малая туда же.

– Я?

И где я была в одном носке? Где может бродить девица с голой ногой? Неужели на лифте каталась?

– А я у соседки была… Нины Павловны, чай пили... У нее такой песик забавный взял и стащил с меня носок.

– Спаниель? – мама ехидно подняла бровь.

– Да, спаниель, – радостно закивала я, не почувствовав подвоха.

– А Нина Павловна – это такая моложавая старушечка, она как раз нам навстречу со своим спаниелем выходила, минут двадцать назад.

Вот я лоханулась, так лоханулась. Соображай, Василиса, ты же Премудрая.

– Нет, это ее подруга была, у нее тоже спаниель. Вот они как на меня накинулись и давай носок драть.

– Кто? Старушки? – хмыкнула мама.

Сестра хихикнула, прикрываясь ладошкой.

– Песики, конечно.

Я скрылась в спасительной ванной. Щеки алели, уши алели, даже шея пятнами пошла. Вот до чего брехня родителям доводит (аристократическое слово «ложь» сюда явно не подходило).

– Мам, – услышала я Маринкин шепот, – она вместо того, чтобы с женихами гулять, уже со старушками чай пьет. Так мы ее замуж никогда не выдадим.

Что ответила мама, я не расслышала, да и некогда подслушивать, кино не ждет. За пять минут собралась, и вот мы с сестрой в прихожей застегиваем сапоги.

– А почему на столе две тарелки? – новая атака.

– И ложки две, – конечно же вставила Маринка (предательница).

– Тарелки?

Следственный комитет рыдает без внештатного сотрудника Галины Сергеевны.

– Так это я вчера ела и сегодня поела.

– Слышала, мама, она посуду не моет, а ты меня заставляешь! Пусть мне папа тоже квартиру купит.

– Одной уже купили: ходит в гости в одном носке, посуду не моет, белье не гладит, и запах такой странный в комнате стоит, – мама как хорошая гончая втянула ноздрями воздух, – специфический такой запах, как…

– Как от папы второго января, – подсказала Маринка.

Вот что за сестра-то такая, а еще в кино ее веди?!

– Я не пила, – спешно отпираю замок.

– Ты-то, может, и не пила, – и голос такой «добрый».

– Мы ушли, – выталкиваю сестру, захлопываю дверь. Уф-ф-ф. Никогда не знала, что врать так трудно.

За стеной Олега работает дрель: вешалку назад цепляет. Улыбаюсь.

– Вась, ты чего? Пошли, – дергает за рукав сестра.

На улице уже стояла непроглядная темень, когда мы с «нагулянной» Маринкой вышли на своей остановке. А Олег мне так и не позвонил. Правильно, чего мне звонить, я же в кино. Хотя мог бы и эсемесочку прислать, или смайлик там какой. Было как-то обидно. Мама тоже отчего-то ни разу не позвонила, так на нее не похоже. Может, ждет, что у нас совесть проснется и мы сами сообщим, где бродим? Надо звонить. Я похлопала по карманам и только тут поняла, что телефона нет, да я его и не брала, он на столе рядом с немытыми тарелками остался.

– Марин, звони маме, что мы уже идем.

– У меня телефона нет.

– Как, и у тебя?

– А зачем, чтобы мама сто раз позвонила: не покупайте газировку, не ешьте попкорн, не отравитесь гамбургерами, чем мы там еще «травануться» можем?

– Пиццей.

– Во-во, а в мороженном этот, как его? Вась, ну подскажи, кто в мороженном живет?

– Стафилококк.

– Он самый, – Маринка торжествующе подняла вверх указательный палец.

– Бежим тогда, а то мама там с ума сходит.

Мои окошки тревожно светились, а в Олежкиных было темно. Спит? Ушел? А звонил ли?

– Кто такой Олегандро?! – мама брезгливо двумя пальцами держала мой телефон. – Он позвонил девять раз.

– Девять? Ты ему ответила?

«Девять раз! Скучает или случилось что-то?»

– Не имею привычки лазить по чужим телефонам, – мама была раздражена, нахмуренные брови не предвещали ничего хорошего.

– Во-во, она только по моей странице в ВК шарит, – подтвердила Маринка. – Это Васькин жених, – доверительно подмигнула она маме. – Да-да, она втюрилась: большое ведро попкорна мне купила, сережечки миньончиками, и сама себе улыбается как дурочка.

– И кто он? – мама положила телефон на стол, но, когда я потянулась к нему, тут же накрыла смартфончик ладонью. – Испанец? Португалец?

– Мексиканец, – выдала сестра.

– Бразилец, – продолжила я цепочку.

– Ой, как здорово! – захлопала в ладоши Маринка. – Васька за него замуж выйдет и уедет жить в Бразилию, а я к ней на каникулах ездить буду, в Тихом океане купаться!

– Во-первых летать, во-вторых, в Атлантическом, учи географию, – не удержалась я от замечания.

– А у нас такого предмета еще нет, – тут же отбила выпад сестра.

– Как в Бразилию?! – мы разом повернули голову в сторону мамы, она стала белой как меловая стена.

– Мам, да ты не так все поняла, – я уже сообразила, что шутка не удалась.

– Марина, какие каникулы, это же другой конец света?! Туда билет в одну сторону, как моя годовая зарплата. Мы же Василису теперь только через экран этот дурацкий видеть будем: «Привет. Пока», – по щеке у мамы побежала слеза.