– Так детское время ещё.

– Сань, ты же пташка ранняя, чего ты барагозишь в такое время?

– У Аркаши засиделись.

– Оставался бы у него.

– Серж, я всегда сплю дома.

– Ага, дома… Что надо?

– Какой-то неласковый ты сегодня, Владимирыч…

– Жену позвать?

– Зачем жену?.. Нам жену не надо… Слу, Серёж, ты завтра с утра?

– Ну, с утра. Только я зверей лечу, если ты забыл. А людям с утра рекомендую капустный рассол.

– У меня кот… котёнок… Или кошка, ещё не разглядел.

– А я-то тебе зачем?

– Ему кто-то хвост отрезал… или отрубил.

– Крови много?

– Нет, наверно рана старая.

– Ладно, как проспишься, тащи ко мне, посмотрю, чем помочь.

Следующий день принёс парочку неожиданностей. Во-первых, Серёга не дал мне в морду за вчерашнее, во-вторых…

– Сань, с каких это пор народ у нас червонцами разбрасываться начал?

– В смысле?

– В прямом. Это бобтейл. Кстати, довольно ухоженный. Где ты его подобрал?

– То есть, ты хочешь сказать, что меня обманывают глаза? Что это не кошка, а собака?

– Что вы пили с Аркашей? Какая собака! Это курильский бобтейл, редкий окрас, на рынке двенадцать-пятнадцать косарей, а то и больше.

– А хвост?

– Блин… Саня, это бобтейл. Ты меня услышал? У них такой хвост.

– Такой короткий?

– Нет, такой толстый. Всё?

– А с котом что?

– С котом?.. Ничего, совершенно здоров, на глисты прогнать, и всё. Прививать будешь?

– Обойдётся. Точно кот?

– Точно не собака.

– Да я…

– А, это… сейчас посмотрим… Кот. Резать будем?

– Тебе всё резать…

– Как знаешь, я бы…

– Всё, закрыли тему.

– Потом поздно будет, имей в виду.

– Пусть пацаном живёт… Держи, – я протянул пару купюр.

– Сань, вот этого не надо, не обижай. Не все у нас живодёры.

– Не все?.. Ну-ну… Спасибо, Серёга, оставлю тебя в друзьях.

– Да пошёл ты… благодетель… Звони, если что.

– Будь.

То ли Семафор мне благодарен, то ли ещё что, но с ним проблем не было от слова совсем. Собутыльник из него, конечно, так себе, но сбивка словаря прошла почти идеально. Причём, слабое звено в этой сбивке я. Но я стараюсь, и Сёма мне платит взаимностью. А ведь я всю жизнь считал себя собачником.

– Амалия Теодоровна, от нашего стола к вашему кофе. Угостите Арабикой?

– Александр, у вас нюх как у собаки. Проходите.

– …Овсяное печенье редко покупаю, – берегу фигуру.

– Но ведь кофе!..

– Да-да, я понимаю, это очень вкусно… Сёма?

– Да, на три дня.

– Не беспокойтесь, у нас полное с ним взаимопонимание… На рыбалку?

– С охотой всё, осталось продать ружьё.

– И каково это, охотнику без охоты?

– Нормально. Главное, не индульгировать.

– Как вы сказали?

– Ну… не делать из этого фетиш.

– Да-да, я понимаю… Знаете, в нашей профессии это намного трудней.

– В нашей тоже. Охота ведь не профессия.

– Саша, помните, я рассказывала вам про своего ученика, скрипача?

– Что-то припоминаю…

– Так вот недавно он показывал свою вещь… вещицу… необычная такая… Хочется вам её показать… очень хочется.

– У вас есть запись?.. Вы же знаете, я в нотах…

– Да, помню… Но меня что-то тревожит… Вам не кажется иногда, что с нами всё уже происходило?.. Ну… вот всё, что происходит, уже где-то было… когда-то.

– Странно, что вы об этом заговорили. Знаете, мне тоже подобные мысли стали в голову приходить.

– Да-да, именно мысли… Любопытно… И вы правы, это действительно странно…

– Люд, эт снова я… В общем, автобус поломался. Топаю пёхом.

– Может, машину найти?

– Не стоит, минут через сорок буду.

– Чара скулит, тебя почуяла.

– Успокой, скажи, – завтра возьму на рыбалку.

– Не обманешь?

– Чару?.. Да ни в жизнь!

– Смотри, Жерново́, пожалеешь потом.

– Уже пожалел… До связи.

– …Ну всё, мы дёрнули.

– Далеко в этот раз?

– Без фанатизма, километров восемь. Есть одно местечко… Чара, со мной?

– Ты же обещал.

– Помню… Послезавтра жди.

– Рыба будет?

– Как знать… Рыбалка дело такое. В крайнем случае у рыбаков купим.

– Ага, купите. По карточке?

– Вашу Машу…

– Вот-вот… Возьми пару тысяч, потом отдашь.

– Тысячи хватит…

– …Берти, опять он… Ну сколько можно?.. Нам до него не достучаться.

– Анна, позови Маргарет. Вдвоём не управиться.

– Я уже ничему не верю… зря мы всё затеяли.

– Девочка моя, мы должны бороться.

– Лучше бы он тогда умер.

– Не говори глупости. Нам не дано знать, что было бы лучше. Зови.

С Людмилой свела судьба, – в лице молодого лейтенанта Аркашки Казарина…

– Саня, давай в театр сходим?

Аркаша появился у нас осенью восемьдесят второго, я был тогда слушателем спецкурса генерала Гурова, куда меня направили как «отличника и прочая». А познакомились мы сразу после того, как «с благодарностью за служебное рвение» меня выпнули из следственной группы Гдляна-Иванова. Пробыл я там чуть больше трёх недель, только и успел, что малость хапнуть ташкентского загара да насмешек от капитана ОБХСС Валерки Дюжева. Валерия Леонидовича, если точней. Одна была радость, – незнамо за какие заслуги перед Отечеством получил старлея досрочно, так что для огорчений повода не было. Мало ли куда ещё Родина пошлёт…

Леонидыч – шкаф под метр девяносто, полупудовые кулаки – «угадай в какой руке арбуз», боксёр, призёр МВД в полутяже, его даже начальство побаивалось, а уж мне при росте сто семьдесят четыре сам Бог велел помалкивать, – со своим КМС по самбо я мог его только рассмешить. В неполные двадцать девять он успел не одного цеховика перекусить пополам, а мне советовал излишнего любопытства и рвения не проявлять, пока не поступит команда от «сладкой парочки», как сам Леонидыч их называл. У него были основания не высовываться.

– Саня, сделал – запиши, не сделал – два раза запиши. И не суйся, куда не просят.

Я советам не внял.

В начале «святых 90-х» Дюжева перевели в Варшавское отделение Интерпола, где он прослужил до конца 98-го, пока не схлопотал по голове «чем-то тяжёлым», получил инвалидность, а в середине нулевых, когда я видел его в последний раз, он трудился в какой-то охранной фирме, получая неплохую прибавку к государеву кошту – четыреста долларов пенсии от Интерпола.

– …Сань, ну так что, пойдёшь?.. По контрамаркам.

– Откуда?

– Я же тебе говорил, – родной брат актёр, после театрального там работает.

– В театре служат, Аркаша.

– Служат?.. в театре?.. А мы что, улицы подметаем?

– А мы подметаем.

– Ну как?.. идём?

– Когда?

– Да хоть сегодня… хотя нет… Давай завтра. Я к брату смотаюсь.

– Форма одежды парадная?

– А что?.. давай. Как отмазываться будем, если что…

– Отмажемся… Аркаш, ты когда в театре был?

– Не помню.

– А я помню. В шестом классе. Спектакль был «Московские каникулы».

– Ну ты театрал…

– Аркаш, цветы надо бы купить.

– Кому, Вадику?.. Коньяк ему, а не цветы.

– Актрисе какой-нибудь… театр всё-таки.

– Ну, ты цветы, а я коньяка куплю, после спектакля с братом посидим.

Цветы пришлись впору.

Чуть больше года до этого Людмила развелась, и мне пришлось уводить её от следующего венца, к обоюдному удовольствию. Через два месяца мы подали заявление в ЗАГС.

Правда, Вадима Казарина это сильно не устраивало. Он отыграл своё спустя четыре года.

С этим театром связано ещё одно событие…

Как-то Людмила, с которой к тому времени мы уже были в разводе, а братья Казарины перестали общаться между собой, предложила показаться их главрежу Исакову. Александр Борисович вежливо послушал, поинтересовался, нет ли у меня чего кроме романсов. И благополучно про меня забыл.