Я стоял во внутреннем дворе одной из императорских резиденций Петербурга. Это место имело форму вытянутого овала, и располагало только одним входом.

Сейчас на территории двора, который напоминал произведение ландшафтного дизайна, где переплелась ботаника и архитектура, делая заснеженный двор чуть ли не произведением искусства, стояло свыше пятисот человек разных возрастов и социальных и армейских групп.

Тут были кадровые военные, и полицейские. Аристократы и их подчинённые. Лицеисты, и обычные горожане, ну и такие же, как и я гимназисты.

Все эти люди, которых собрали сейчас в этом чудесном зимнем саду, внесли огромный вклад в отстаивании города, и если не полной, то точно переломной победой над теми, кто практически двое суток пытался совершать диверсии, проливая кровь и сжигая целые улицы Петербурга.

Вскоре на балкон второго этажа выйдет ближайший круг императора, и зачитает его благодарность самым ярым защитником города, а самый узкий круг отличившихся людей в кровопролитной трагедии, допустят до праздничного торжества, который был намечен на вечер, после объявления о полной победе над бунтовщиками.

Нет. Всё ещё не кончилось, и даже сейчас город гудел под многочисленными рейдами военных и полиции, выискивая оставшихся бунтовщиков, которые всё ещё скрывались где-то в тёмных подворотнях и подвалах.

Многие как я полагал, успели покинуть Петербург, или скинуть личину врага, став снова обычными горожанами или служащими многочисленных канцелярий, а то и вовсе ловил сам себя.

Последнее относилось к прослойкам знати и гимназистам, которые как я уже знал, играли на две стороны, преследуя только им ведомые цели, назначенные им тайной царской канцелярией.

Петербург больше не полыхал огнями пожаров, все стороны получили то, что смогли получить, и наступало время подводить итоги, и считать потери, и приобретения, а также оплакивать погибших.

— Оражен, — хлопнул меня по спине высокий светловолосый мужчина, чья правая рука болталась на красной повязке. — Ты чего как одинокий тополь на плющихе тут стоишь. Пошли ближе встанем. Негоже героям на задворках стоять, да заслуги свои преуменьшать. И чего ты форму военную не надел? Я же тебе передавал её.

Я посмотрел на князя Муларова, который был в военной форме со знаками отличия полковника, и произнёс:

— Ваше сиятельство. Не по чину мне военный мундир носить. Я же простой гимназист. Вот и оделся подобающе положению. — Неосознанно положил я руку на рукоять сабли у пояса.

— Какое я тебе сиятельство?! — слегка гневно прищурился одним глазом Евгений Дмитриевич. — Военные действия ещё не кончились унтер-офицер. И с тебя ещё погоны не сняли Оражен.Чтобы на приём по форме оделся. Понял меня! — Гаркнул князь, от чего два служивых проходящих мимо моментально дёрнулись и подобрались по стойке смирно, после чего искоса кинув взгляд на нас, пошли дальше.

— Так точно господин полковник. — Встал я по стойке смирно.

— То-то же Оражен. До сих пор не пойму, какой бездарь тебя на статскую стезю направил. Надо будет разобраться. — Словно сам себе сказал последние слова князь.

— Господин полковник, — выдохнул я. — Да нечего тут разбираться. Царской учебной комиссии виднее, где мне быть. Да на каком поприще империи служить.

Военный, который, несмотря на возраст, превышающий пятьдесят лет, был в великолепной физической форме, посмотрел на меня исподлобья, словно на юродивого с местной ярмарки, после чего скривил губы и произнёс:

— Да какой из тебя коллежский регистратор бумага марательный Оражен. Ты саблей машешь так, что даже бесы подумают, стоит ли оно того. Ты со своим отрядом сделал больше чем половина тут собравшихся. Не скажи ты мне тогда, что ты гимназист на практике, я бы и дальше думал, что ты жадный до чужой крови вояка, с опытом сражений которого и у некоторых бывалых офицеров нет. Нельзя такой талант в канцелярские бумаги зарывать. Понимаешь меня. Нельзя.

— Евгений Дмитриевич. Я тут ничего не решаю. Я простой гимназист, да безродный. Штабс-капитан Лапинский решил назначить меня унтер-офицером. Вот я и старался не посрамить его мундир и принятое решение.

— И не посрамил Оражен, — положил мне на плечо руку капитан. — А по поводу простого гимназиста, и родовитости. Женить бы тебя на сударыне, какой ни то по родовитей. И стал бы ты Григорий Александрович уже не простой, а родовитый.

— Да где такую найти, — по-дружески улыбнулся я Евгению Дмитриевичу. — Знатные особы о таких, как я, даже в мыслях не подумают.

— Честь имею, — убрав руку с моего плеча, произнёс Муларов проходившему рядом с нами мужчине при погонах майора, который проходя дальше, уважительно кивнул капитану. — Так вот Оражен, — обратился он вновь ко мне. — Мне тут синичка на хвосте принесла, что за тебя очень влиятельные люди сейчас радеют. Вклад твой неоценим. Многих ты уберёг, да помог. Птичка напела, что даже светлейшие князья у тебя в долгу. А княжна Райская и вовсе заявила, что ты герой Петербурга, и самый достойный его защитник. Вскружил ты походу сударыне голову, от чего она своему отцу всю плешь тобой проела. Так что на званом вечере не плошай Оражен. А вот и представители. Пошли Оражен речи медовые слушать, а то вскоре снова в поле да в сечу.

Я кивнул, и мы устремились ближе к императорской резиденции, где на балконе второго этажа вышло несколько людей самого ближайшего круга к императору, а внизу появились люди в военной форме царского отряда с кипой бумаг.

Идя за военным до мозга костей аристократом, я только улыбнулся про себя думая, что все, что говорил мне князь не просто так, а запланированный ход вещей на больше чем семьдесят процентов.

После того как я покинул с Марией Павловной переулок перед архивом тайной царской канцелярии, мы прошли в один из домов который был сейчас брошен и судя по копоти на стенах, и разбитых стёклах, в самом начале всего этого, был либо взорван, либо его неудачно пытались поджечь.

В нем-то и состоялся наш основной разговор с княжной Худаловой.

Чуть меньше получаса мы общались тет-а-тет, пока люди княжны держали дом в оцеплении, дабы нам никто не мог помешать.

За разговором я узнал про бунт и про цели императора. Про мотивы убийства Розы, которые только подтвердили мои догадки. Про жизненное положение Николая и про то, что Мария Павловна та кто осталась единственной из былого строя старой монархии, после кровавых расправ шестнадцать лет назад, в которых убили её брата, отца Николая, чей род связан с троном кровными узами старого монарха.

Также я узнал, что она после всех тех страшных событий заняла главенствующее место в сообществе, что было предшественником тайной царской канцелярии, а ныне является лично её организацией в нутрии империи, которая тайно ведёт свои дела, стараясь влиять на курс политики, дабы императорский двор не привёл её к упадку. Выбрав путь служить стране, а не людям у трона.

Также Худалова дала мне понять, что прекрасно понимает, что усадить Николая на трон как одного из прямых кровных наследников былого императорского рода она пока не может, а может уже и не хочет.

Их время прошло. Преданные семьи старого монарха уничтожены под корень, а те, что остались, и сейчас возвращаются ко двору, больше не видят смысла в новых волнениях. Им бы влиться в новый миропорядок империи и занять высокую нишу, отхватив при этом, пожирней кусок власти.

С указом Императора об отмене крепостного права в пожарах городов раздуваемых консерваторами рабского строя, сейчас рождается новая империя. Империя, в которой намечен виток индустриализации, в которой необязательно жаждать трона, дабы управлять страной.

Конечно, может и придёт время когда, укрепив и построив сильную скрытую вертикаль власти, можно будет вернуть отнятое, но для этого должно многое сложиться, в том числи и понимание того, что Николай способен и может встать во главе империи.