Сверкнул золотой щит сполохом солнца, вожди начали снимать оружие, и вдруг Диомед застыл на мгновение.

— Послушай, Гипполохид, у меня сейчас мелькнуло: воспоминание, если можно так назвать его. Мне показалось, что этот разговор наш, и всё это: этот день, солнце — уже однажды были!

Главк застыл с полуразвязанным ремнём от брони в руке.

— Ты знаешь, — тихо произнёс он. — А ведь это уже было с нами:

— Опять заснул! Да растолкайте же вы его! — воскликнула Эйрена, и тут мой сон во сне кончился, и опять начался первый сон. Мент с Виолой стали меня тормошить, и я увидел продолжение.

Мы оказались в роскошной квартире Елдакова, сплошь увешанной иконами и картинами, так что свободного клочка не было, а за стёклами шкафов жемчужно светился старинный фарфор, тускло бриллиантил редкостный хрусталь, и какие-то серебряные и золотые и резанные по кости реликвии пестрили в полусвете.

Супруги-капитанши не было, она уехала на юга. И снилось мне, что девицы усадили меня на диван, а мент выбежал — надо было малость в кухне похозяйничать.

— Что ты не введёшь его в транс?

— Капли надёжнее.

Видел я дальше, как на столе образовалась бутылка шампанского, бокалы и закуски.

А потом Ирэна незаметно подлила несколько капель в бокал менту, и минут через пять он отключился.

И тут мне впервые по-настоящему захотелось проснуться. Ибо вместо милой ласковой Эйрены я увидел ведьму. Как-то странно изменилась она, и красота её перестала быть красивой, а стала чужой и страшной. Лицо её напряглось и потемнело, и, нежно-белое, покрылось вдруг загаром. И я понял, что это за загар. Кожу моей подружки опалил огонь Эреба, и сейчас, во сне, он проступил и открылся.

Теперь стало ясно, почему меня иногда до костей пронизывал холод при взгляде на Ирэну. Эти глаза видели лёд Аверна, это лицо обжигало его пламя.

— Ну, сейчас я тобой займусь, — пробормотала она и несколько раз ударила мента по щекам. — Открывай глаза.

Голос её звучал точно медь.

Мент открыл глаза.

— Скажи, с какого времени ты за нами следишь?

— С весны.

— Почему ты нами заинтересовался?

— Из-за коллекции Левина… И потом…

— Что?

— Среди коломенцев-коллекционеров прошёл слух, что вы имеете выход на какой-то клад или секретный архив. Я не верю в библиотеку Ивана Грозного, но слух такой был.

Вечернее солнце снизилось, и луч его ударил в старую икону. Это было «Сошествие во ад» — старинный образ, кажется, XVII века. И тревожно заиграли его тёмные краски.

— У тебя есть старинная зашифрованная рукопись.

— Да…

— Встань. Дай её сюда.

И виделось мне страшное видение. Капитан встал с усилием, точно покойник, и слепо двинулся к шкафу. Достал оттуда, из-за стеклянной дверцы, старый пергаменный свиток и подал его Ирэне.

— Иди к креслу. Садись. Спи.

А дальше мне снилось, как Эйрена положила хартию на стол, а Виола достала из сумочки какую-то маленькую чёрную штуковину и начала быстро щёлкать над пергаменом. И тут я допёр, что это маленький шпионский фотоаппарат. Виола снимала несколько раз одну и ту же сторону свитка. «Ну чего только не приснится? — подумал я. — Откуда у нашей гражданки может появиться такой шпионский прибор? Люблю авантюрно-детективные сны. Надо не забыть и Виоле рассказать, вот смеху-то будет».

Ирэна положила рукопись на место, тщательно закрыла шкаф и подошла к спящему человеку. И увидел я, как она внезапно, сильно, точно и очень быстро ударила его. Спящий вскрикнул, но не проснулся.

— Сейчас ты проснёшься, и мы распрощаемся. Просыпайся… Просыпайся.

Капитан открыл свои карие очи.

— Мы уходим, — сказала Виола, излучая сияние и прелесть. — Очень весело было у вас, но ничего не поделаешь, нам пора.

— Вы уже?.. Уходите?.. — забормотал пьяный.

— Увы, пора, пора, — улыбнулась Ирэн. — Мы уже ушли.

И она мгновенно открыла замки, и мы действительно ушли.

В подъезде воняло канализацией, кошками и человеческой мочой. «Какой натурализм, — подумал я. — Даже и во сне такие детали проявляются, как запах в подъезде. О Русь!.. Однако посмотрим, что будет дальше».

Дальше мне снилось, что у подъезда нас ожидала машина с Фомой за рулём. Мы туда прыгнули и поехали, я думал — в ресторан, чтобы мне там проснуться и снова увидеть жутких своих подружек и свиные глаза мента.

Но почему-то поехали мы в совершенно другую сторону — в Кремль. «Просто детектив какой-то!» — подумал я.

Пока ехали, Виола сказала Эйрене (обе они сидели сзади):

— Ты не боишься, что когда он очухается, то поймёт кое-что и начнёт нам вредить? — вопрос был задан не без тревоги.

А Эйрена будто бы ответила:

— Это не имеет никакого значения, — и она сбросила глубокую задумчивость, точно лёгкую паутину. — Это совершенно всё равно. Мы успеем сделать все свои дела в ближайшие дни. По крайней мере — должны сделать. А он через месяц умрёт; и какой нам смысл его бояться? Ничего он не успеет.

— Это как понимать — через месяц? — бросил Фома, не оборачиваясь.

— Долго объяснять… Существует такое понятие в тайном боевом искусстве — отложенная смерть. Понимаешь, если ударить человека в определённое место с определённой силой — можно добиться смерти врага, скажем — через полгода, год, или месяц, как в данном случае.

— Ты и это знаешь?

— Было бы странно, если бы я этого не знала, Фома, дружок.

— Приехали, — сказала Виола.

Ирэна осмотрелась. И мы вышли на том же месте, откуда поехали в самом начале — на Житной площади.

— Пошли быстро, но не бежать, — скомандовала Ирэн.

Опять прошли невидимой индейской тропой среди помоев, репейника и лопухов, пролезли в потайную калитку и закрыли её на засов, причём Виола спросила, нет ли с этой стороны топтуна, а Эйрена успокоила её, что она таких нутром чует.

А я всё думал, когда же это кончится. Вязкий был сон, всё тянулся, тянулся…

Когда мы открыли заднюю дверь в Бэзилов дом, у меня всё плыло в глазах от усталости, мозги уже не вмещали событий. И всё бухал, бухал в голове проклятый ресторанный оркестр. Вдруг оркестр прекратился. Я сидел за столиком и шарил по скатерти, стараясь проснуться. Под руку что-то попалось, похожее на меню. Но всё никак не получалось разлепить глаза.

— Ну, разбудите, разбудите же меня…

Тут я почувствовал, что трясут меня с обеих сторон, поднял голову, глаза открыл, да и проснулся. Но в руке у меня оказалась вовсе не ресторанная бумажка, а какая-то машинопись, но главное не это. Главное, что сидели мы опять же у Бэзила, только лампа в углу зажглась.

— А где же ресторан? — растерялся я.

— Проснись, лунатик! — весело говорила Виола.

— Это у него торможение… — зевнула Ирэн.

— Какое торможение, что ты мелешь, Ирэн? Мы же ездили в ресторан или не ездили?

— Ездили, конечно, а потом уехали к менту.

— Как уехали? Стало быть, мы действительно у него были? И вы его действительно опоили? И бумажки какие-то переснимали?

— Ну надо же так нажраться! Ты, наверное, подумал, что спишь?

— Так это что ж, всё взаправду было? И это усыпление и: и отложенная смерть? О боги!..

— Ну конечно было! — воскликнула Виола. — Да очнись ты!

Тут стало меня колотить, туман поплыл, из тумана вынырнул стаканчик, от которого пахло вроде как иностранным коньяком, или бальзамом — граммов сто, не меньше. Я за него руками ухватился, выпил на удивление легко, и тут занавес опустился на мой мозг.

Занавес был мягкий, тёмный, было тепло, легко и никаких мыслей, видений, страха. Всё исчезло в полсекунды, и я вошёл в забытьё, как в открытую дверь.

Книга двадцатая. ПРИАМ У АХИЛЛА

Во мраке высился чёрный каменный улей — Священная Троя. Но не было в каменном панцире молчания и покоя. В комнатах и переходах мелькали огоньки светильников, и слышались причитания и плач.

Плач созревал в гулких стенах, как жемчужина в створах круглой раковины, и рождался, и звучал в глубине эхом нездешним.