И никто не заметил, что брошенное тело Гектора лежит недвижно, никем не беспокоимое; никакие собаки и птицы не приближались к нему. Более того, мирмидонские псы расползлись по укромным местам, боясь даже визжать, словно что-то невыносимо ужасное испугало их. И ни одна птица вообще не поднялась в небо: точно какой-то невидимый хищник парил в облаках.

А тело лежало вне стана, словно очерченное каким-то кругом, будто накрытое прозрачным куполом, где время остановилось. Время стояло, как чёрный пруд, наполненный до краёв, и что-то невидимое происходило в его глубине.

Мёртвый Гектор лежал, и едва заметная улыбка стала проявляться на его губах. Осыпалась пеплом пыльная каменная маска. Там, в лагере, шла суета, а мертвец лежал тихо, неподвижно, словно вслушиваясь в Нечто, совершающееся над ним.

Книга девятнадцатая. ОТЛОЖЕННАЯ СМЕРТЬ

Глянул я на Виолу и обалдел. Вроде бы мы знаем друг друга не первый день, но тут с ней что-то такое произошло, что не можно стало глаз отвесть.

— Слушай, ты чего?

— В каком смысле? — поинтересовалась она, мерцая длинными волшебными глазами. А кожа её горела непонятным сиянием и дышала жасминовым ароматом. Жасмин невидимыми волнами витал около неё, а к жасмину примешивалось ещё какое-то благоухание, словно вокруг статуи античной богини.

И в ямочках на её щеках играли зыбкие тени, и волосы слегка вились, так что я едва сдержался, чтобы не схватить Виолу за плечи и не расцеловать.

— То ли у Бэзила мускат слишком крепкий, то ли сегодня ты какая-то особенная.

— Скорее всего, второе, — в её весёлых глазах засверкала порхающая сталь, и стальной отзвук зазвенел в её смехе.

Она зашла за мной к Бэзилу и сказала, что надо прогуляться и что есть важное дело. Я не стал перечить и согласился на прогулку, но когда направился по дорожке и схватился за щеколду, — то почувствовал сильные руки Виолы, волокущие меня в противоположную сторону.

— Ты что, на Дворянскую хочешь, чтоб нас засекли? — шипела она.

— А как же ты собираешься прогуляться?

— Ты что, про калитку забыл?

Виола рассмеялась. И тут-то я и спросил:

— Слушай, ты чего? — ну и так далее.

Она ухватила меня за руку и потащила во двор, за деревья, за малину. Пряный летний ветер вздохнул, и платье Виолы ожило глубокими своими складками, шёлковыми крыльями. Тут я не выдержал и растопырил лапы, но Виола увернулась и довольно крепко дала мне по рукам.

— Да что ж это такое! — шёпотом взвыл я, потирая ушибленные конечности. — Отрывают человека от рукописей, от рабочего стола, тащут в кусты и потом его же лупят! Чего дерёшься?!

— Не злись, Август. Сейчас оторвёмся, а потом я тебе всё объясню. За мной!

Она юркнула в потайную калитку между садом Бэзила и Фомы, я за ней. Легко, как призраки, махнули мы сквозь заросли, через помойку у остатков кремлёвской стены и вывалились в сквер у Вознесенской башни.

— Проклятье! Я так платье берегла, что содрала руку! Что у меня там?

Я сунул нос в её левое плечо и сказал:

— Заноза.

Виола покрутилась, пытаясь разглядеть травму, и спросила:

— Вытащить можешь?

— Давай, — я аккуратно взялся и выдернул занозу.

Виола взвизгнула и чертыхнулась.

— Крови нет?

— Нету.

— На́ платок и духи, обработай как следует. Как это не ко времени!

— Да в чём дело? — спросил я, возвращая флакон и платок. — Во-первых, ты вырядилась, как я не знаю кто. Во-вторых, чего-то с собой сделала такое, что лобзай, да и только. Как сие истолковать?

— Всё очень просто. Мы едем соблазнять одного мента. Капитан, у здешних ментов большой авторитет. Соблазнять буду я, а вы с Ирэной нужны для конспирации.

— Как это?

— Ну вроде как две парочки: я с капитаном, ты с Иркой.

— Интересно: А чего вас потянуло на местных ментов?

— После Марка.

Тут-то у меня язык и одеревенел. Напротив, через сквер с его клумбами, сиренью и паршивыми клёнами, стоял «жигуль» Фомы. В машине сидел Фома; увидел нас и врубил. Мы быстро погрузились и поехали, и я всю остатнюю дорогу молчал.

Вышли мы у гостиницы, и Виола втащила меня в ресторан. Ирэна с ментом уже сидели. Капитан Елдаков оказался гладким мужиком под пятьдесят. Мы поздоровались, и у девок моих началась с ним беседа. Но о чём они беседовали, я не понял из-за грохота оркестра, которым администрация, очевидно, хотела замаскировать убогую свою кухню.

Со скуки и от страха я выпил один стакан, потом опрокинул другой — и всё поплыло у меня перед глазами. Но это даже к лучшему, потому что страх притупился. А бояться было чего. Я чувствовал всем нутром, как сгущается что-то чёрное, глухое, плотное, какая-то энергия в этом чёрном запечатана.

Да, господа, надо признаться, что подружки мои — колдуньи в самом плохом смысле этого слова. Теперь я это понял совершенно отчётливо. Это, впрочем, можно было бы расчухать и пораньше, но тогда я был совсем болен. А сейчас, в обстановке более-менее спокойной, когда привидения не виделись, а нервы затормозились коньяком и грохотом, на удивление ясно понял я все их ведьмовские штучки. Вяло проходили в уме заклинания и оккультная тарабарщина, которой они пользовались при мне: Да, да: Чёрные ведьмы. Но что же теперь делать?

Впрочем, ничего мне делать не пришлось. Да и бесполезно было, уж слишком далеко всё зашло. Меня тащило течением, а сил бороться не осталось. События совершались быстро и помимо моей воли; со мною что-то делали, и никто не спрашивал согласия.

Ирэна, разыгрывая влюблённую, положила мне руку на затылок и стала поглаживать, словно кота. Я размяк, расслабился, незаметно съел ещё стакан, поковырял в тарелке, закусил остывшим мясом и понурил буйную головушку. Коньяк одурманил, умолкли расходившиеся нервы, и начал мне сниться сон.

Видел я во сне, как девицы мои, неприлично смеясь, встали из-за стола, а Елдаков потащил меня вслед за ними. Какое-то проститутское такси подъехало и в мгновение ока доставило нас: впрочем, нет, вру, не в мгновение ока, а просто пока нас во сне везли к менту, я провалился и увидел сон во сне: яркую долину, освещённую слепящим солнцем, и засохшую траву и поблескивающую пыль.

Посреди поля стояли друг против друга два воина — только что они сближались, чтобы столкнуться в бою, и внезапно остановились, точно перед ними возникла прозрачная стена. Они сошли с колесниц. Квадриги стали поодаль перед войсками, а вожди разговаривали меж собой.

— Подумать только! Мы сейчас могли бы валяться в собственной крови, Главк! Я не узнал тебя, сын Гипполоха, но поистине — Боги заставили меня задать тебе вопрос — кто ты и чья ты отрасль.

Вожди сняли шлемы и пошли навстречу друг другу.

— Что говорить о роде, о семье, Диомед? Кому интересно: от кого происхожу я, от кого — ты, едва минует несколько десятилетий после нашей смерти? Славен был мой дед, Беллерофонт, славен был и отец, Гипполох, а многие ли сейчас помнят их?

Поистине, сыны человеков подобны листве дерев. Одни листы ветер осенью разметает по земле, а другие шумят в кронах, когда приходит новая весна. Так и сыны мужей — только суета, одни рождаются, другие — умирают. Но в меру наших дней мы оба можем гордиться нашими предками, Тидид.

— Ещё бы! — воскликнул Диомед, вонзая в мягкую землю древко своего копья и протягивая руку Гипполохиду. — Мой дед Иней и твой Беллерофонт были гостеприимцами. Иней целых двадцать дней угощал Беллерофонта в доме своём и подарил ему пурпуровый пояс, а тот в ответ — двудонный кубок, что и по сию пору сохраняется в наших стенах. Гостеприимцами были и наши отцы. Неужели и мы не будем друзьями?

Будь же мне гостем и другом в Ликии, а я буду гостем для тебя в Аргосе! И отныне я не буду поражать тебя и твоих воинов, а твои тоже пусть воюют с другими ахейцами, но не со мной.

— Да будет так! — ответил Главк. — Обменяемся оружием в знак братства; и наши воины пусть заметят их.

(Это была неслыханная щедрость! — у Главка был драгоценный раззолоченный доспех, а у Диомеда — простой бронзовый).