— Это вы верно подсказали, — кивнул лейтенант. — Подвал хороший, поместительный. А то на Петропавловском копать — одна морока, да и секретности никакой. Накопились, понимаешь. Подгоняй машину.

Шофёр вышел, и минуты через полторы, тихо урча и мерцая приглушёнными фарами, грузовик выехал из ворот, развернулся и подъехал к пролому.

— Снимайте брезент! — скомандовал начальник.

Потупчик с Петровым сдёрнули покров и под зловещим лунным светом показались трупы — около десятка полуголых тел, сваленных кое-как.

— Ну, что стоите? Бросайте их в яму, пока никто не видит. Жара, того и гляди смердеть начнут.

Петров глянул в кузов. Сверху лежал старик, седой, в длинной белой бороде, с раскрытым ртом и вытаращенными глазами. На лбу у него зияла отвратительная рана. Потупчик спустил борт машины.

И тут раздался стук.

Тёмные сени сменились небольшой прихожей, а затем — залой. В комнате на столе стояла тусклая лампа свечей на 15–20. стены были сплошь завешены коврами, заставлены книжными шкафами. Из резных рамок глядели старинные гравюры — лица философов, картины, писанные маслом, а в углу высился огромный киот с двумя десятками икон и разноцветными лампадами, которые играли на золоте окладов рубиновыми, изумрудными, сапфировыми искрами. Под киотом стоял заваленный ворохами рукописей стол; исчерченные листки и обрывки тетрадей лежали на полу, разорванные страницы догорали в камине, в противоположном углу мерцали алхимические приборы, а к столу подошёл высокий и сутулый старик.

— Наконец-то!

— Здравствуйте, Сергей Иванович.

— Приветствую вас. Садитесь сюда, молодой человек. Вот сюда, напротив меня, и быстрее к делу. С чем пришли?

— У нас там: В конце двадцатого века: всё перемешалось. Время сбилось.

— С каких пор это началось?

— Когда Марк умер.

— Марк? Этот мальчик-еврей?

— Мальчик? Ах, ну да, конечно же, он для вас мальчик. Да, этот самый Марк.

— Он умер своей смертью?

— Да вроде бы.

— Прекрасно. Он провокатор?

— В общем: да. Это, конечно, сложно, гораздо сложнее, чем на первый взгляд:

— Именно, именно. Я давно догадывался и о его шпионаже и о его сложности. И для чекистов он, конечно, не самое блестящее приобретение. Думаю, что они ещё не раз помянут его недобрым словом. Однако же мы отвлеклись.

— Да: Очень странные вещи у нас происходят. Инверсия времени: Мм: Как это Эйрена говорила? Да! Зеркала́ дракона. Отражение временны́х пластов.

— А, ну так бы и сказали. Как это происходит? Химеры?

— Да. И в основном — через меня!

— Мужские, женские?

— И те и другие, о Гермес! О, бедная моя голова!

— Ну что вы, право: Это же очень просто делается. Надо поговеть, сходить в храм, исповедаться как следует, причаститься. Сразу полегчает, я вас уверяю.

Пришлось выдавливать:

— Язычник я… Некрещёный…

Он секунду помолчал, пожал плечами:

— Так чего же вы хотите, молодой человек? Сами и виноваты.

Потом поморгал несколько раз бесцветными глазами:

— А впрочем, это даже к лучшему. Откуда идёт радиация?

— Из Трои. Видно, у них там что-то похожее.

— На что замкнуло? На что идёт повторение?

— На Пояс власти, на илионское золото.

— Так я и думал! Конечно! Никакая это не «инверсия», как вы изволили выразиться. Это порочный круг — непрерывное круговое движение времени. Как повреждённая пластинка у коломенского патефона. Я догадываюсь, в чём тут дело. Помните историю о Золотом руне колхидском?

— Да!

— Так вот: илионское золото — почти то же самое. Вам нужно будет, во-первых, связаться с ними, договориться, как переправить туда золото. И, во-вторых, самое главное — вам сначала нужно будет найти это золото. Узнайте у Марка, где оно, и возьмите.

— Но ведь Марк мёртв.

— Это не имеет никакого значения. Ведь по вашим часам я тоже мёртв, не так ли? Если вы разговариваете со мной — сможете поговорить и с Марком.

Раздался глубокий и звонкий бой часов за окном.

— Что это?

— Часы на Соборной колокольне. Их давно уже нет, но для меня они бьют. Как раз три часа. Время наше кончилось. Ступайте. Сейчас у меня будут гости.

— Это для них вы подготовили пороховые запалы?

— А, вы знаете! Да, сигнал подаётся со стола. Отличная штука, действует мгновенно. Кстати, вы не помните — понятые будут?

— По-моему нет. Они побоятся их брать.

— Тем лучше. Итак, моё земное время кончилось. А скоро кончится и время империи сатаны. Прощайте. Вам нужно выйти из дома и пройти через калитку. Ступайте же! Я уже слышу хруст их шагов на Площади!

Открыл я дверь, не оглядываясь, бросился вперёд, вышел за калитку…

И здесь

Время

сдвинулось.

Стучали в окно, и тут Петров понял, что паскудно заснул на боевом посту. Набросив полушубок, он метнулся в сени и вылетел на мороз.

— Никто не заходил? — бросил начальник. (Потупчик, словно собака без хвоста, торчал сзади).

— Нет, нет.

— Пошли. Решено брать его к:

— Ох, наконец! Надоело сидеть.

— А сидеть ты будешь. Взять-то мы его возьмём, но засада останется.

— Ах, ядрёна вошь…

— Помалкивай! Пошли.

Заскрипели шаги по снегу, зазвенел звонок, открыли калитку, быстро взошли на крыльцо, застучали, но дверь сама распахнулась внутрь — и кучей вошли в тёмные сени. Из соседней комнаты тянулась дорожка света. Входная дверь с улицы защёлкнулась сама собой, но никто внимания не обратил; все уже были в зале и, вытаращив глаза, смотрели на самоцветные огни, иконы, книги, ковры, заваленный бумагами стол и старика за столом — со столетним лицом и как бы слепыми глазами, седого, с бородой, совершенно белой, и стриженными редкими белыми волосами, в сером старом костюме.

— Приветствую вас, господа! Чем обязан — в столь позднее время?

У начальника морда сделалась тёмно-розовой от этого «господа», как от удара хлыстом.

— Гражданин Ерусалимский Сергей Иванович?

— Ерусалимский? — глумливо заскрипел старик. — Вас кто-то обманул, господа. Зовут меня — Целер. Запомнили?

— Целлер?

— Нет-нет! С одним «л», — рассмеялся старик и указал вошедшим на стулья:

— Присаживайтесь, господа, и чувствуйте себя как дома, в тот краткий миг, что нам отведён. У вас что же, — обратился он к начальнику. — И ордер имеется? Можно ли полюбопытствовать?

Прочёл бумажку и ласково произнёс:

— Вот с обыском у вас вряд ли получится.

Ясно было, как белый день, что старик спятил.

— Приступайте… — как-то неуверенно приказал начальник.

— Тс-с… — зашипел хозяин. — Сейчас, погодите. Вот ударит на колокольне перечасье, тогда, помолясь, и приступим.

— Какие часы? На какой колокольне?

— Да на Соборной же. Ах, впрочем, вы и не знаете, наверное, что в осьмнадцатом столетии, били часы, как раз обращённые со звонницы в нашу сторону. Да, друзья мои, часы те давно уже проржавели и рассыпались ржавчиной, но я, знаете ли, люблю их послушать всё-таки. Глагол времён, так сказать, металла звон. Вы любите Державина? Нет? Напрасно. Хороший был человек, хотя и не без странностей.

— Что вы слушаете его бред? Часы какие-то: Приступайте, — негромко скомандовал чекист.

И тут часы пробили перечасье. И все трое застыли, словно гвоздями прибитые к полу.

«Как же так? Осьмнадцатое столетие, Державин…» — пронеслось в тупых Петровых мозгах.

— Ну что же вы не приступаете, господа? Уже пора, час нашей смерти пробил. Приступайте, — и он тихо рассмеялся, а потом громче, громче и, наконец, его старческий хохот загремел, похожий одновременно и на хрип и на рычание. Он весь как-то выпрямился, и глаза его вспыхнули:

— Ну, коли так, — радушно прокричал он, сверкая синими огнями, невесть откуда вспыхнувшими в бесцветных глазах, — раз вы не хотите приступать, то позвольте уж мне!

И он коротко, почти без замаха, ударил о металлический кружок, лежащий перед ним на столе. Удар был так силён, что, кажется, даже искры брызнули, как если бы медный наконечник стукнул о кремнистую землю.