Трава на своих редких островках посреди каменистого грунта клонились к земле под тяжестью бриллиантовых капель утренней росы, которые, в свою очередь, являлись последним свидетельством существования густого, словно свежее молоко, и непроглядного, словно сама тьма, тумана. Тишина и всепоглощающий простор был свойственен этой непаханной земле круглый год, иногда мимо проносились табуны диких лошадей, иногда толпы наездников, но эти мгновения были редки и не были в состоянии разрушить каждодневную идиллию чистого утра. Так, две инородные фигуры, бредущие по своим смертным делам, были неспособны повлиять на местное ленивое течение жизни. Выдыхая из своих уст теплый пар взамен морозного и влажного весеннего утреннего воздуха, они будто старались привнести немного человеческого тепла в этот холодный и мертвый с первого взгляда пейзаж.

Тот, который шел спереди, был среднего роста, одет в давно износившийся темно-серый балахон, словно монах, хоть таковым и не являлся, просто уже давно привык к этой теплой и практичной в долгом походе вещи, и, в силу своей возможно излишней сентиментальности, отказывающийся поменять обносившуюся вещь на любую другую. Кроме балахона, на поясе висели несколько аптекарских подсумков, мешок за спиной и еще одна, уже большая, аптекарская сумка с лямкой на плече. Иногда из-под длинных рукавов проблескивала серебряная драгоценность. Старое кольцо, благородный металл давно был исцарапан и загрязнен от отсутствия полировки, тем более колечко смотрелось инородно, неуместно и слишком вычурно на фоне такого грязного, и несколько раз залатанного, выцветшего балахона. Форма кольца была необычная, две змеи, словно оплетая палец носителя, переплетались своими гадскими головами, чтобы помочь друг-другу поддержать, или наоборот, не дать забрать другому, роскошный, чистого фиолетового цвета, драгоценный камень, инкрустированный в конструкцию одним из лучших мастеров своего дела во всем мире уже очень давно.

Шедший за своим другом, второй путник отличался более грациозной походкой, ни следа сутулости в спине, он смотрел только прямо, плавностью движений показывая, будто и сейчас он находится на самом длинном и лучшем представлении огромного театра жизни, ни на миг не выходя из своей роли. Этот был одет менее практично, облегающие кожаные одежды скрывались за коричневой накидкой, а под ними просматривалось стройное, близкое к абсолютной худобе тело, но от того все равно не кажущееся слабым из-за обильного количества жил, которые, разумеется, уже не так заметны под кожей одежд. На лице у этого не совсем обычного человека надета деревянная маска. Светлое дерево, казалось, насквозь пропиталась грязью, отчего вечно смеющееся лицо, искусно вырезанное на поверхности мертвого дерева, больше стало походить на крик отчаяния, или гнева, зависит от того, под каким углом посмотреть. У этого человека не было никаких драгоценностей, тоже походный рюкзак и несколько подсумков на поясе, но, в отличии от впереди шагающего, половина этих сумок была отведена маленьким бомбочкам всевозможного состава, от дымовых до газовых, а другая часть, под вещества для этих же самых бомбочек. Примененная в нужный момент драки такая маленькая приблуда в состоянии изменить исход всего боя. Плюс спрятанные где-то в недрах одежд пара острых кинжалов прибавляли веса в каждом споре, где участвовал этот шут.

Так эти необычные фигуры и шли в полной тишине тундровых просторов, стелящийся туман сейчас был им только на руку. Недавно, по воли судьбы, им пришлось присоединиться к торговому каравану местного государства, бредущего в сторону сначала родных стоянок, а за ними и города. Одним из основных доходов Ордынского Ханства являлась работорговля, самая многочисленная армия конников, они стремительными набегами разоряли приграничные деревни, оставляя после себя только сожженные хаты несчастных крестьян, и увозили весь товар, как людей, так и добро, в сторону Торговой Федерации, которая являлась давним союзником Ханства по вопросам сбыта товара.

От такого каравана и скрывались сейчас эта пара чудаков, не став дожидаться, пока торговцы осознают, что этих двоих никто не станет искать, они потерялись среди ночи, предварительно вырубив пару охранников и отпустив лошадей чтобы не было погони. Теперь вот так и шли, без лошадей и направления, в тумане, цепляясь только за протоптанную дорогу, невесть откуда взявшуюся под ногами в этой, казалось бы, необитаемой пустоте, которую сейчас разрушал приближающийся из мира за стеной тумана топот копыт. Путники вдруг остановились и начали прислушиваться, тот, который с кольцом, заговорил со своим другом который, к слову, был абсолютно нем.

— Арт, слышишь? Готовь световые, сначала поговорим, может и обойдется.

Артемий кивнул и скользнул за спину другу, параллельно доставая из подсумков несколько бомб с взрывающейся ярко и громко, оглушающей смесью.

Топот приближался, за отсутствием деревьев было хорошо слышно, что конник один. Спустя пару мгновений из-за тумана, наконец, вынырнул одинокий всадник. Максвелл, так звали второго путника, узнал в нем имперского гонца. Лошадь остановилась аккурат около его лица. Всадник, не слезая со своего скакуна, проговорил:

— я ищу одного человека. По описанию ты очень на него похож.

— мне все так говорят. Возможно, если бы у тебя было его имя, твои поиски принесли бы плоды.

Вместо имени гонец достал из своей сумки портрет о розыске. В Аврелианской Империи, родине Максвелла, такие портреты использовали для опознания преступников.

Внешне путник никак не отреагировал, хоть внутри и начал уплотняться комочек нервов. Гонец стал сравнивать портрет и стоящего перед ним человека.

— враги ближе друзей.

— однако все иначе.

После этого гонец кивнул и вновь начал рыться у себя в сумке. Услышав тайное приветствие сообщества, он понял, что, наконец, нашел нужного ему человека.

Приняв письмо, Максвелл поблагодарил всадника, после чего они попрощались, и утреннюю морозную тишину вновь разорвал топот, теперь уже удаляющихся, подкованных копыт.

Артемий до самого конца сопровождал взглядом упертого гонца, пока тот не скрылся за стеной тумана. Найти этих двоих в этой стране, да еще и в таком тумане… за это нужно выдавать медаль.

Максвелл тем временем уже читал письмо, его лицо не выражало эмоций. Наконец, он сложил листок бумаги, вернул его в конверт и спрятал среди бесконечных складок своих одежд.

— Арт, нам нужен еще один человек. Тот, кто умеет хорошо драться. Мы идем домой.

Ничто не может принести больше бодрости по утрам, чем удар подкованного сапога под ребра. По всей видимости, огромный верзила, что сейчас возвышался над скованной тяжелыми кандалами рабыней, лежащей скрючившись на нагретой ее собственным теплом, этой ночью, земле, считал, что это истинно правда.

— вставай грязная псина! Мне приказано поставить тебя на ноги до обхода!

Девушка никак не откликнулась, только тихо засопела от боли. Ее грязные, впитавшие целые лужи грязи, волосы, сейчас закрывали такое же грязное лицо. Худые руки, покрытие ссадинами и синяками, были прижаты к грубому и совершенно бесформенному мешку, в какие наряжали местных рабов. Все это происходило посреди тюремного карцера, куда даже в лагерях рабов не садят людей за просто так. Тихий хрип сорвался с сухих губ заключенной.

— Я хочу воды.

Она начала медленно подниматься, однако руки ее подкосились, и тощее тельце вновь оказалось лежачим на уплотненной почве. Охранника же подобная слабость не тронула, и он не нашел ничего умнее, чем повторить пинок. Она вскрикнула.

— Хватит! Ты не видишь, что я не могу встать. Ты вообще знаешь, что со мной делали эту неделю дурень?! Я не ела три дня, помоги хотя бы сесть.

Верзила приостановил избиение. Он обдумывал, как такое слабое создание выживало на арене столько времени, ещё и считалось одним из лучших бойцов. У рабыни даже начали появляться поклонники. Если бы распорядитель не поднимал на ее таланте кругленькие суммы, ютиться бы ей на судне какого-нибудь знатного аристократа с северного королевства. Но опять же, только если ей повезло с милым личиком, за грязью то не разглядишь.