– Не волнуйтесь, моя королева. Я уже достаточно научился ждать. И теперь буду пользоваться своим умением. Я стану защищать короля. И, если вдруг появится возможность, пойти против его брата, я не упущу ее. Ради Вас. И ради моей Астрид.
Розамунда посмотрела на него с неким сомнением. Словно раздумывала стоит или не стоит говорить.
– Я знаю, Вам это не понравится. – наконец решилась она. – Но иногда и горькое лекарство приносит пользу. Незадолго до ареста, моя фрейлина призналась мне, что, кажется, поспешила с заключением брака. Она просила меня помочь и намерена была сообщить Вам о своем желании расстаться. Я, как могла, отговаривала ее. Но она была очень искренней в своих чувствах и сказала, что не сможет обманывать Вас. В то время она уже тайно встречалась с принцем. По дворцу ходили только слухи, а правду она рассказала лишь мне.
– Она что же влюбилась в него? – спросил Реджис, заметно упавшим голосом.
– Мне показалось, да. Карлос умеет убедить кого-то, если захочет. Видимо смог убедить и ее, что между ними нечто необыкновенное, а не простая симпатия. Но незадолго до ареста они расстались. Принц избегал ее, и Астрид очень страдала от этого. Он попросту разбил ей сердце.
– Но она все равно хотела уйти от меня.
– Примите это, если так Вам будет легче жить дальше. Вас разлучила не только смерть.
– Это хуже смерти. – ответил граф.
Королева надеялась своим признанием наоборот утешить его. В том плане, что разбитое сердце лечится легче с помощью нового лекарства, нежели то, что полно любовью. Взаимной любовью. Так ей казалось.
– Вы молоды граф. – успокаивающе произнесла она. – Еще сумеете найти свое счастье. К тому же на Вашей стороне преимущество против Карлоса. Вы знаете о том, что он сделал. Но принц ничего не знает о Ваших догадках. Он даже не знал, что она была замужем.
– Как это так?
– Не думаю, что его волновали подробности ее жизни. А при дворе у нее было прозвище из-за акцента. Ее представили ему как леди Алин, фрейлину королевы, ее подругу, прибывшую с ней из Визардании. Ему было этого достаточно, как мне кажется. Сама она тоже ничего не рассказала, очень была увлечена, польщена его вниманием. Поэтому на Вашем месте я бы не раскрывала карты. Путь принц ничего не знает о том, кому еще кроме меня сумел перейти дорогу.
– Это правильно, Ваше Величество. Пусть не знает. Но Вы будьте уверены, при случае я Вас не подведу.
– Я верю. Верю Вам, граф.
Реджис отправился к Фотье, чувствуя себя теперь не настолько одиноким и потерянным. Но чувство злости и мрачной тревоги не покидало его еще много дней. Он не заметил, когда оно пропало. Зато сразу замечал, когда оно появлялась. А появлялось оно при любом упоминании Карлоса Арку в беседе с кем бы то ни было.
***
Мало кто знал о существовании Эмиля Кавелье. Ему было всего шестнадцать лет. Он не выходил в свет, еще не успел поступить в армию или на службу королю. Он все время был дома, с семьей. Вокруг было мало его ровесников, потому и друзей среди соседей у юноши было немного. Когда он был убит и похоронен в фамильном склепе на окраине леса, входящего во владения Кавелье, его родители никому не рассказали об утрате кроме как в письме королю. И после этого получили лишь подобающие соболезнования от королевского двора. Они мало утешали. Но позволили беспрепятственно переехать в Фоссе и провести в глуши на севере достаточно времени, чтобы при дворе сменились люди и обстоятельства. И чтобы принц Карлос забыл свою обиду. В то время Патрис Кавелье получил два письма. В первом говорилось о том, что Магнус Арку сочувствует своему преданному товарищу и одобрил его отставку и желание покинуть двор. А во втором, слуга принца сообщал, что Карлос Арку более не держит зла на барона де Фоссе, так как считает обиду отмщенной. Однако призывает того впредь быть осмотрительнее.
Будучи очень осмотрительным Патрис Кавелье, прожил с семьей в своем замке на севере около десяти лет, ни разу не появившись в столице и не заявляя о себе нигде кроме коротких отчетов для королевского двора. В отчетах сообщалось, что дела его идут хорошо, подрастают дочери и новорожденный сын, отступает продолжительная болезнь. На деле же, прошло достаточно много времени, прежде чем жизнь Кавелье стало возможно назвать счастливой. Первые несколько месяцев барон и баронесса разбирались с последствиями нападения людей принца на своих детей. Ижени Кавелье, по-видимому, очень сильно ударилась головой о ствол срубленного дерева, когда упала на землю посреди военного лагеря. После того случая девочка не узнавала никого из родных, долго лежала в горячке, очень много плакала и просыпалась от ночных кошмаров по ночам. Матушка и прислуга занимались лишь ею. А отдохнуть баронесса могла только в те моменты, когда после порции молока с медом дочь удавалось уложить спать.
Ижени отчетливо помнила тот момент, когда она впервые открыла глаза после продолжительной лихорадки и головных болей и, наконец, начала что-то понимать. Она понимала, что не помнит, кто она и как ее зовут. Но, кажется, недавно ей все это объясняли. Ей сказали так же, что она находится дома среди родных, а голова так болит из-за удара в результате неудачного падения с дерева в саду. После недолгих размышлений девочка пришла к выводу, что ей нужно во все это поверить. Ведь зачем все эти люди вокруг стали бы ее обманывать? Она услышала шепот из соседней комнаты. Взрослые говорили прямо у ее двери. В тишине она прислушалась к голосам и различила двое – женский и мужской.
– Она что-нибудь вспомнила?
– Ничего. Она ничего не знает. Патрис, как же принц мог так поступить с Эмилем? Ведь он был совсем ребенком.
– Это моя вина. Прости меня, Вивьен. Я разозлил его. Никогда не прощу себе этой ошибки.
– Не мучай себя. Королева тоже постаралась. Для чего ей понадобилось травить младенца в Вилоне? Если бы не сын, возможно, Карлос не был бы столь жесток.
– Нам нужно подождать. Немного подождать, когда все изменится.
– Но Эмиля это не вернет.
– Я знаю. Зато сможем вновь не опасаться за жизнь детей.
Ижени пошевелилась. Разговор стал тише и ей неудобно было слушать. К тому же она не понимала, о чем шла речь. Да и лежать уже надоело. Хотелось встать. Но сил не было. Баронесса де Фоссе услышала за дверью комнаты слабый голосок Ижени:
– Матушка! Вы здесь?
После этих слов, она сразу вошла в комнату и очутилась подле ее постели.
– Я здесь, здесь, милая. Как ты себя чувствуешь?
Она держала ее руки и с надеждой смотрела в ее худое личико с повязкой из бинтов на лбу.
– Мне лучше. – ответила Ижени. – Хочу встать. Можно?
С того дня она вела себя, словно ничего не случилось. Называла всех, как ей сказали. Делала то, что просили. Баронесса не могла нарадоваться, ей казалось, что дочь быстро идет на поправку. Иногда она склонна была подумать, что Ижени все вспомнила. До того естественным казалось ее поведение. И только временами, когда она спрашивала о каких-то элементарных вещах вроде «Для чего нужен этот большой черный ящик на ножках (пианино)?» или «Кто это все время плачет в комнате в западном крыле? (маленькая сестра)». Только тогда баронесса понимала, что Ижени ничего не помнит до событий, произошедших в тот день в лесу. Так, она ничего не спросила про брата. Казалось, она и не знает о его существовании. Это было даже хорошо. Она не мучила расспросами мать, и без того убитую горем и умело скрывающую это всякий день. Ее неведение было своеобразным щитом для нее. Она могла радоваться. Могла не думать о страхах и не опасаться, что какие-нибудь незнакомцы снова появятся из леса и утащат ее. Ведь в ее сознании все вокруг было прекрасно и ничего опасного не случалось. Примерно так думала баронесса, успокаивая себя тем, что дочь в полном порядке. Единственное изменение, которое она заприметила, Ижени после болезни стала довольно тихой. Не любила уже столь сильно побегать, поиграть, поговорить. Чаще склонялась над книгами, читая их все подряд. И более внимательно слушала учителей. Ее мать не знала, радоваться или огорчаться таким переменам. А отец не находил ничего лучше кроме как чаще радовать дочь, покупая и привозя для нее все, чего бы она не пожелала. Первая улыбка Ижени спустя шесть месяцев после болезни заставила ее родителей поверить, что теперь хотя бы на ее счет можно быть спокойными. Девочка тогда подбежала к матери и обняла ее. Сердце баронессы растаяло. А сердце Ижени снова забилось сильнее. У нее прошло это странное ощущение пустоты в голове. Осталась лишь привычка вести себя тихо, неприметно и читать книги, затворив дверь в свою комнату.
