На улице шёл снег. Первый снег в этом году. Снежинки лениво и неторопливо парили в воздухе. Да и куда им было торопиться? Они знали, что как только завершат свой полёт и приземлятся, то растают. Быть может, поэтому они кружились и кружились, не желая заканчивать свой танец? А приблизившись к земле, снова взлетали вверх, подхваченные лёгким ветром?

Элиф провела бы в компании снежинок больше времени и рассуждала бы об их судьбе, если бы температура её тела не приближалась стремительно к сорока градусам. В её голове продолжала играть мелодия, которую она в последнее время слушала чаще всего – Eleni Karaindrou «By The Sea», а перед глазами темнело.

Элиф смотря под ноги переходила дорогу, как вдруг услышала оглушающий звук резкого торможения и почувствовала невыносимую боль. Последнее, что она увидела – красный свет светофора перед собой.

«Чёрт, горел красный! И теперь меня сбила машина», – успела подумать Элиф и почувствовала горечь перед тем, как потерять сознание.

Пока Элиф везли на машине скорой помощи в больницу, у неё периодически возникало осознание того, что с ней происходит. Но она не могла проснуться.

«Неужели я умру, так и не прожив жизнь так, как хочу сама? Так и не сказав самому любимому человеку о своих чувствах? Так и не дав себе то, чего хотела больше всего. Неужели я не заслужила этого?»

Элиф оказалась в полной темноте. Она оглянулась по сторонам – сплошной мрак. Вокруг колыхалась леденящая бесконечность без начала и конца. Пустота простиралась во все стороны, пугающая и зыбкая, словно марево. Казалось, здесь кроме неё самой никогда никого не было и не будет. Элиф поняла – она находится внутри себя, блуждает по своему сознанию.

Ей так хотелось что-либо сделать, чтобы выжить. Но было уже поздно. Сейчас она была бессильна перед судьбой.

Пустота. Страх. Одиночество. И ничего больше. Сколько это длилось? Доли секунды или несколько лет? Понятие времени растворилось и перестало играть какую-либо роль.

Но внезапно появился свет. Возможно, он исходил от лампы над операционным столом, где доктора боролись за жизнь Элиф. Он напомнил ей о Ноэле. Окружающая мёртвая пустота вдруг ожила и зашевелилась. Вдалеке послышались звуки проезжающего поезда по рельсам. А быть может, это был стук её сердца.

Словно из радио она начала слышать голос. Она понимала, что голос этот – её собственный, но казалось, что она, говорящая это, другая – более мудрая, сильная и безгранично любящая. И слова эти могли быть посвящены только её самой большой и драгоценной тайне:

«Твоя улыбка освещает мой путь.

И даже оставшись в полной темноте я вижу её сияние.

Эти лучи проникают в моё сердце сквозь холодную боль

И греют своей нежностью.

Таков ты. Ты согреешь, не показывая этого.

Ты всегда таким был.

Ты отдавал весь свой свет

Ничего не ожидая взамен».

После того как прозвучали эти слова, она испытала тепло. Но не телом, а каждой клеточкой, образующей это тёмное бесконечное пространство.

Она почувствовала присутствие всех, кто ей дорог. Словно близкие никогда не покидали её, а всегда были рядом, хоть и мысленно. Больше не было никаких проблем, никаких преград. Только любовь.

Самые яркие события её жизни возникали как кадры из плёночного фотоаппарата и проплывали мимо со скоростью света. Все чувства смешались воедино.

Её подхватил поток воздуха и понёс ввысь. Куда он нёс её? Обратно в её жизнь, в которой она уже столько всего пережила или же в небеса, где её уже кое-кто ждал?

Турция. Начало 2000-х

Пока июньское солнце щедро одаривало землю своим светом и теплом, а птицы самоуверенно щебетали, по радио, расположенному на подоконнике, играла песня Ильхана Ирема «Boşver Arkadaş». Рахим, папа Элиф, очень любил эту песню, поэтому ходил по саду подпевая. Он спасал деревья и цветы от зноя, поливая их прохладной водой из лейки. Халима, мама Элиф, готовила на кухне долму, время от времени поглядывая из открытого окна на своего мужа и улыбаясь, а шестилетняя Элиф то вилась возле матери, то выбегала во двор и хватала лейку, желая помочь отцу.

Их двор пестрил буйством красок рядком высаженных цветов и зелени, а небольшой двухэтажный дом со всех сторон был окружен деревьями.

Элиф казалось, что никто в мире не способен смотреть на неё с такой бескрайней теплотой и любовью как папа. Её отец – смуглый, высокий и крепкий мужчина с чёрными волосами и тёмными выразительными глазами, который совсем недавно начал отращивать усы.

Мама никогда не повышала на нее голос, и Элиф несло на волнах безудержного детства под ее робкие вздохи. Пока другие родители сотрясали землю приказными голосами и строили детей в шеренгу, ее мама говорила с ней тихим бархатным голосом, учила её, наставляла. Мама – хрупкая бледная женщина, с карими миндалевидными глазами и тёмно-русыми волосами.

Считалось, что Элиф похожа на отца. Будучи единственным ребёнком в семье, да ещё и девочкой в таком сладком возрасте, Элиф могла позволить себе в эти дни заниматься практически чем угодно. Ей казалось, что мир прекрасен и что можно его исследовать бесконечно. Она искренне не понимала, почему её родители порой выглядели такими уставшими, будто не замечали возможностей для веселья. Так, желая поделиться с мамой своей находкой, Элиф притащила со двора гусеницу и положила на кухонный стол. Обнаружив неожиданно появившееся подношение, мама закричала и опрокинула тазик с мукой на себя. Мука разлетелась по комнате, окрашивая всё в белый свет, и Элиф показалось, что это настоящее чудо. Желая повторить этот эффект, она собирала муку с пола в руки и кидала снова наверх. Когда папа зашёл домой попить воды, мама сидела на полу с белым лицом и обреченным видом, а Элиф кружилась в радостном танце, подбрасывая остатки муки. Узнав, что случилось, отец в недоумении посмотрел на Элиф, и та перепугалась, что её отругают, но он лишь рассмеялся. Было принято решение обойтись сегодня без выпечки.

Вскоре мама приготовила обед и все трое расположились за столом во дворе. Несмотря на палящее солнце, их освежал ветер с моря, который подхватывал пряные ароматы блюд и уносил дальше по склону.

– Мама, можно мне конфеты?

– Сначала съешь суп и долму.

– Не хочу суп! Не хочу долму! Хочу конфеты.

– Избаловала ты её, – вмешался папа.

В этот момент кто-то открыл калитку. Мужчина, явно иностранец, поздоровался на турецком и представился, как новый сосед. Элиф, пользуясь случаем, выхватила из-за стола конфету, злорадостно хихикнула и спряталась за деревом, чтобы там спокойно её съесть. Дела взрослых её мало волновали.

Раньше в соседнем доме жил друг отца, но он переехал в Стамбул и продал дом. И сейчас, по всей видимости, дом купили иностранцы. Позже мама сказала Элиф, что они пригласили в гости новых соседей, прилетевших сюда на лето из Франции. Ожидалось, что завтра вечером они придут всей семьёй.

– А у них есть дочка? Мне нужна подруга. Чтобы вместе играть в моём штабе.

Штабом Элиф называла маленькую пещерку на берегу моря, в которую она убегала каждый день. Там она прятала найденные «сокровища» – обычно это были ракушки или красивые камни. Мама запрещала Элиф купаться одной, несмотря на то, что папа утверждал, что она плавает лучше многих взрослых. Элиф приходила домой после своих игр поздно вечером и вся пахла морем. Её смуглая кожа ещё сильнее обгорала на солнце.

– Ах, дочка, я не знаю, есть ли у них дети или нет, но вряд ли их родители разрешат им играть без взрослых в твоей пещере, – ответила мама.

– Ну и ладно, – буркнула Элиф. Она и одна неплохо проводила время.

Их дом находился на окраине города, возвышаясь над другими домами, потому что стоял на холме, откуда открывался вид на море. До детской площадки Элиф нужно было идти целый час, а до моря всего лишь пять минут. И самым ближайшим был дом новых соседей, который находился чуть ниже. Элиф привыкла играть одна, но всё равно питала надежду на внезапное появление детей по соседству. А пока она, как обычно, побежала играть в свою пещеру в одиночестве. На этом пляже почти никогда не купались, потому что дальше был пляж получше. Поэтому Элиф чувствовала, что этот пляж, да что уж там, даже это море принадлежит ей.