Мой Учитель научил меня флиртовать, что и порождало тысячи художественных фраз. Оказалось, я нашла человека, что любит игру слов так же, как и я. Я бы привела тысячи наших совместных цитат. Они были бы даже острее и ярче, чем те, что диалогами выписывают из фильмов и книг. Я бы написала, и вы бы ахнули, сказав «батюшки, какая проза», но нет! Я хочу оставить это только между мной и ним, как маленькое сокровище. Это как любовником хвастаться. Пусть лучше будет видно насколько все хорошо по счастливой улыбке, а не по описанию в подробностях [пример тому – мужчина на остановке]. Но, поверьте, там есть чему восхититься.

Мы флиртовали, ничего под этим не подразумевая, и в этом общении я раскрыла себя. Я научилась не теряться, знать, что сказать, что спросить, проявить симпатию и стать еще симпатичнее в чужих глазах, да и вообще, чувствовала себя интересной человеку, которому интересно со мной, а это всегда приятно. У меня не было стеснения перед ним, и я пробовала применять свой писательский талант в наших разговорах – знала, что он оценит. Я никогда не переходила на темы будничных дел, описывала свою жизнь, будто я была частью романа некого писателя, а он всегда режиссировал мои спектакли, давал советы и подслащал мою жизнь. Мне понравилось играть собой. Буквально подставлять под лучи его комплиментов лучшие грани себя. Играть так, как играет на солнце драгоценный камень. Вот вам и все секреты сияния.

Еще на каком-то этапе моего переходного возраста мне показалось, что я редко когда буду находить взаимность. Я сделала вывод, что те, кто нравится мне, не смотрят в мою сторону, а те, кому нравлюсь я, мне и в подметки не годятся. Тогда у меня был странный поклонник и дотлевающая влюбленность в красавчика. И отсутствие возможности что-то изменить в этом раскладе… Оказалось, что чувства, и вправду, притягивают, а все остальное – иллюзия. И мы любили, но иначе, чем это представляется в сказках. Хотя назвать это былью я тоже не могу.

Все его слова поддержки, советы, комплименты и попытки умиротворить мой вспыльчивый нрав и боевой дух и были мне любовью. Он читал мои стихи, а значит все же любил – пусть так. И я писала ему! Только он видел меня поэтессой. Только перед ним я могла тогда обнажить свой талант.

Мне было абсолютно не страшно написать и швырнуть ему это на стол. Я видела его нечасто и всегда нетрезвой, поэтому каждый раз влюблялась и увеличивала яркость палитры происходящего. Быть может, он думал, что я в него влюблена, и, может, мне даже хотелось влюбиться, но я не могла позволить себе такую роскошь! Но я доверяла ему, зная, что у него не поднимется рука разрушить мой хрупкий кружевной мир.

Бывало, он принимал эти порывы как мою нервозность или отчаяние, пытаясь меня успокоить. Мое отчаянье – красивая эмоция, которая заставляет отпустить груз и сделать смелый шаг легко и вдохновленно. Но как меня умиляли попытки все же утихомирить бурю слов. Сколько в этом было нежности и обходительности… Он просил никогда не отчаиваться и верить в лучшее, и я слушалась, превращая естественный ход событий [ведь тоску и отчаяние я не посмела бы допустить] в послушание.

Наш диалог, который тянулся с осени до весны, начался цитатой «у пьяных и влюбленных один ангел хранитель»¹². Он верил в это, а я и не знала во что верить. Моих чувств к нему было мало, чтобы назвать это влюбленностью. И пила я не до пьянства, а до веселости, до блеска в глазах и искристого смеха. А мой ангел, отвечающий за два пункта сразу, начал заниматься алхимией в поисках того самого чувства поэзии. Едва симпатия – тяжелый стеклянный бокал с ложкой пятизвездочного коньяка; страсть и азарт – легкое белое вино в сверкающем изящном бокале. Простой карандаш, блокнот, кольцо с розовым кварцем, барная стойка, загадочный взгляд, лампа.

Временами мне его не хватало. Когда было тоскливо на душе, хотелось укрыться его словами, когда было хорошо, хотелось разделить радость с ним, осыпать ее искрами его улыбки, но больше всего хотелось знать, чем он сейчас дышит, что у него на душе и о чем размышляет последнее время. Но, когда бы я не спросила, у него все всегда было хорошо – всегда весел, уверен в себе, великодушен, обаятелен, хорош собой. Туфли до блеска, воск на волосах, черное пальто, строгие брюки, добрые глаза.

Я любила его отношение ко мне, себя в его глазах и манеры, а еще кучу мелочей, которые так много о нем говорили. Мир того, что было между нами и что осталось навсегда, я храню в своей душе и додумываю в стихах. Но тогда, парящая в атмосфере желанности и флирта, я хотела найти того, кто так же, как и мой Учитель, увидит во мне ту поэтессу, ту искру, но это видел далеко не каждый. Но раз один человек увидел это, увидит и другой.

Меня грела и была мне стержнем одна лишь фраза Учителя. «Алина, без чувств не стоит ничего начинать». Это была моя апельсиновая карамелька. Именно она была у меня на языке, когда я уходила вечером из гостей, сводила на нет пустые, удручающие диалоги и покидала скучные свидания. Никогда не жалела об упущенном, никогда не плакала и хотела, чтобы мне разбили сердце – проверить, живое ли оно. Мой буддистский монах снова был рядом каждый миг. Он говорил «не твое», показывая рукой на каждого, кто уходил из моего настоящего. Он говорил «люби Учителя – желай ему счастья». Он говорил «флиртуй, сияй» …

Но отношений с ним мне не хотелось. Дружить можно годами, а химически перегореть к человеку – за три года, все знают. Бывших из своей жизни он напрочь вычеркивал, исходя из этого, стать ему нынешней, а после бывшей стало бы роковой ошибкой. А мне катастрофически хочется «случайно» встретиться с ним, когда ему будет пятьдесят. Встретиться, выпить и снова как-то влюбиться, быть в той же атмосфере флирта и сияния. Надеть узкую юбку, шпильки, накрасить тем же алым цветом губы и «случайно» встретить. [сколько будет мне в его пятьдесят не скажу, но знаю точно – я буду вечно молода].

Когда я спросила у него, как нужно относится мужчинам к женщинам и женщинам к мужчинам, он ответил в обоих случаях одно – с уважением. Его уважение ко мне создавало мое настроение, делало его галантным в моих глазах и колдовало невероятные отношения между нами. Я чувствовала себя ценимой, чего, бывало, так не хватало в общении с другими, с теми, кому не было интересно душевно беседовать, читать мои стихи, цитировать великих и красиво жить. Он видел во мне поэтессу и его уважение к этому статусу заставляло меня творить, не отрывая ручки от блокнота.

Мораль XIII: уважение, наполненность, умение сиять делают вас драгоценным камнем, но будет ли каменным ваше сердце…

Я стала драгоценностью. Он повысил мою цену. Разве я теперь смогу позволить кому бы то ни было марать мой образ, когда мой Учитель так высоко его ценил? Разве услышу ли я теперь насмешки о своих стихах, когда в ушах звенит его комментарий «красиво и жизненно, очень женско¹³»? Я знала, если что случится, я смогу написать ему стих, а он смахнет с него мои печали и сожаления. У него всегда находили слова – апельсиновые карамельки, которые помогали пережить все горечи жизни.

Самое важное, чему он меня научил – это флирт. Я стала, быть может, чаще говорить людям о красоте, которую замечаю в них, порой делая это абсолютно неожиданным образом. Я стала говорить с людьми, зажигая в своих газах огонь.

Мораль XIV: флирт – это умение подставить свои грани под лучи взглядов и умело отразить полученный блеск восхищений

Как он научил меня флиртовать? Очень просто. Я подожгла его интерес ко мне, он делал то же со мной. Он был моим примером и подопытным, книгой и конспектом. Отвечать вопросом на вопрос и комплиментом на комплимент, увлекаться, уступать и немного даже льстить, стараться быть лучшей версией себя и видеть только лучшее в другом. Это был фильм с идеальным сюжетом. Пусть он был черно-белым фильмом без палитры чувств, я упилась всласть тем стилем и теперь вряд ли разменяю себя на романтику дешевых портвейнов. Просто я была влюблена в его мудрость и уважение [и это ключевые слова].