– Что вы тут делаете, молодые люди?

– Мы заблудились, – сказал я.

Ничего предосудительного мы всё ж ещё не совершили. Бежать смысла никакого не было. Куда тут убежишь? Наверняка за следующим поворотом нас поджидает ещё один охранник, отрезая все пути к отступлению. Да и что они нам сделают, даже сумей мы вскрыть замок люка и забраться на крышу? Мы ведь туда полезть, чтобы полюбоваться на звёзды и подышать свежим воздухом. Поймай нас охранники на крыше, я совру: мы хотели проверить – правда ли, что каждый луч пятиконечной звезды, каким выглядит на плане театр, направлен в сторону одного из московских вокзалов.  Где-то я читал, что во время войны немецкие бомбардировщики сперва летели до театра, а потом разлетались в разные стороны бомбить вокзалы.  Этот театр был для них, как мёд для мух. Они слетались сюда стаями. По большому счету, надо было его замаскировать, а его фанерную копию выстроить в другой части города, поставив рядышком несколько зенитных батарей и прожекторов, чтобы ловить на эту приманку бомбардировщики. По-моему, так тогда и поступили.

 Но мы же не вылезли на крышу, и сейчас максимум, что с нами сделают, – это выпроводят вон. Небольшая потеря. Всё равно спектакль мне не нравился.

– У вас тут прям лабиринт Минотавра, – несло меня.

– А куда вы хотели попасть? – спросил охранник.

– В буфет, кофе попить, – нашелся я. – Но сейчас-то неплохо хоть на свои места вернуться.

– Покажите ваши билеты, – попросил охранник. Никакой угрозы он в нас не видел, даже не доставал резиновую дубинку, висевшую у него на поясе.

Настя пряталась за мою спину. Я порылся в карманах джинсов, нашел скомканные билеты, протянул охраннику, думая, что вот сейчас он их отберет и поведёт нас к выходу, но он подмигнул мне, вернул билеты и повёл нас к нашим местам. На прощание он пожелал нам приятного просмотра. Какой там приятный просмотр? Не за этим мы сюда пришли.

– Не получится у нас легальным путем пробраться на крышу театра, – начал я делиться с Настей мыслями, когда мы шли к метро. Она грустно кивала мне и не возражала. – Чтобы туда попасть, надо сторожем устроиться или охранником, а театр-то – Российской армии. Здесь и сторожа, и охранники, наверняка, военные. Кто по контракту служит, а кто, может, по призыву, так сказать альтернативную службу проходят.

– Альтернативную службу обычно проходят в больницах, – сказала Настя.

– Да, – сказал я. – Но может здесь тоже. Меня сюда возьмут, только если я в армию попрошусь.

– Не надо таких жертв, – сказала Настя.

– Слушай, а вот что мы самодеятельностью занимаемся? В конце-то концов, если затея наша удастся, про этот театр тоже повсюду будут говорить. Возрастёт его популярность. Зрители потянутся, хоть бы поглазеть на его крышу, а может, кто из них и билет купит, чтобы полюбопытствовать – нет ли голограмм внутри, – я посмотрел на Настю, ожидая от неё хоть каких-то слов.

– Наверное, да, – сказала Настя.

– Так давай напрямую поговорим с директором театра. Эх, надо было сразу во время спектакля пойти к нему в кабинет и всё ему показать. У тебя в компьютере картинка ведь есть. Ему должно это понравиться. Мы ж денег с него требовать за это не будем. Хотя можно было б, конечно, немного и попросить. Пусть хоть себестоимость оборудования вернёт.

– Нас к нему не пустят, – настроение Насти поднялось. Она поняла, что не всё так безнадежно и какие-то перспективы у нас есть.

– Тогда узнай его почту и пришли картинку, а после он сам захочет с нами поговорить.

– Я попробую.

Пока Настя часами просиживала за компьютером, я попытался выяснить, почему у неё свет клином сошелся на Театре Российской армии. Не проще было бы выбрать какое-нибудь менее охраняемое здание, пробраться в него, протиснувшись следом за кем-то из жильцов. Консьержа мы как-нибудь обманем. Нас ведь не примут за наркоманов. Максимум будут подозревать в том, что мы замерзли целоваться на улице и теперь хотим этим заняться в тепле. Мы едем на последний этаж, а если в доме нет лифта, поднимаемся пешком. Выясняем, как можно пробраться на крышу, оставляем там на краешке коробочку, уходим, а потом на какое-то время выпускаем из коробочки голографического призрака, который будет виден с улицы. Рано или поздно люди его заметят, заснимут на свои гаджеты, по городу потянется слух, что на крыше дома стал появляться призрак.

Такой план был легче выполним, но мы могли потерять коробочку с голограммой. Не хотелось ведь, чтобы она попала в чужие руки. Настя свое изобретение запатентовала. Но так много случаев, когда ушлые люди, лишь усовершенствовав чужое изобретения, выдавали его за свое, а после сколачивали на нём громадные капиталы, в то время, как настоящие изобретатели оставались без гроша.

 Поставь мы на коробочке самоликвидатор, нас бы приняли за террористов. Начнут искать правоохранители по всему свету, решив, что на самом-то деле мы заложили на крыше бомбу и хотели обвалить фасад здания прямо на прохожих, а затея не удалась только из-за того, что мы неправильно рассчитали заряд.

 Найти нас будет нетрудно, повсюду понатыканы камеры, которые следят за каждым шагом любого из прохожих, прямо как в какой-то антиутопии, всё-таки ставшей реальностью.

Я понимал, что отвлекаю Настю, но мне было совсем скучно сидеть без дела. Помочь ей я ничем не мог, поэтому только мешал. Она слушала меня вполуха. Я и сам уже понял – это не самая лучшая идея, и, когда Настя сказала мне, что всё равно хочет поработать с театром Российской армии, я не возражал. Она упертая и, если что-то вбила в голову, лоб расшибет, но попробует своего добиться.

– Но почему он-то? – всё ж спросил я.

– Тебе не нравится?

– Нравится.

– Я программу смотрела по телеку, – не стала меня больше мучить Настя. – Там про этот театр рассказывали. Говорили, каким он должен был быть. Про статую Ленина и про колесницы. Они как-то иначе назывались. Я не помню.

– Тачанки, – подсказал я.

– Точно, – заулыбалась Настя. – Ты умный.

– Начитанный, – поправил я, почему-то вспоминая детский анекдот про Василия Ивановича Чапаева.

– Ок. Так вот, статуя Ленина выходила слишком тяжелой. Потолок бы от неё проломился. Представляешь, что бы было если статуя Ленина проломила потолок как раз во время спектакля, когда зал полон, а он вроде две тысячи человек вмещает?

– Представляю. Проектировщиков тогда расстреляли бы. Но их всё равно наверняка расстреляли из-за того, что они с расчетами ошиблись.

– Думаешь?

– Время было такое. Что-что, а с Лениным тогда шутить было нельзя. Это сейчас мы можем писать всякие посты о том, что саркофаг, в котором лежит Ленин, экранирован, потому что он радиоактивный. И нам за это ничего не будет. А тогда за любой анекдот про вождя – расстреливали.

– Суровое было время.

– Ага, но может их и не расстреляли. А наоборот – наградили Сталинской премией. Говорю, время было такое. Пан или пропал. Хочешь, выясню?

– Не надо. Продолжим. Ну, так вот от наших голограмм потолок не проломится, а результат будет таким же, каким его задумывали проектировщики.

– Я все-таки думаю, что статую Ленина не поставили по какой-то другой причине. Проектировщики – рискнули бы. Им терять было нечего. Либо Сталинская премия, либо расстрел. Выбор очевиден. Ну, построили бы её не из камня, а из чего-то полегче. Из гипса. Или из металла, как статую Рабочего и Колхозницы. Она ведь массивной только кажется, а внутри полая. И когда-то она украшала крышу нашего павильона на всемирной выставке в Париже. Он стоял прямо напротив немецкого павильона. У того на крыше был Орел. Наш павильон за счет статуи Рабочего и Колхозницы казался выше. И почему тогда тачанки делать не стали? Они даже из камня вышли бы не очень тяжелыми.

– Ты меня иногда поражаешь, – сказала Настя. – Вот зачем всё это в голове держать, если есть интернет? Ты не боишься, что когда-нибудь в твоей памяти не останется свободного места?