— Резьбу сорвешь!
Подойдя к пролому, он недовольно провел рукой по грязному неровному шву, приказал:
— Снимите четыре ряда!
Подростки смотрели на своего бригадира, словно спрашивая: послать к черту нелюбезного консультанта или слушаться? Антон без колебания взялся за лом и ожесточенно принялся выбивать кирпичи…
Но дело и дальше не пошло на лад. Антон сбивал контрольную бечеву, вот опять очередной промах — положил в начало ряда горбатый кирпич. Профессиональное чувство строителя подтолкнуло Степана. Он скинул рубашку и, оставшись в одних трусах, оттеснил ребят, взялся за кельму. Не только в движениях, но в воркотне сейчас он подражал своему школьному мастеру.
На своих подручных ему не приходилось обижаться, даже Антон отступился от бригадирства, усердно таскал воду, месил раствор и был доволен, если Степан, отходя от пролома, предлагал ему положить пяток-другой кирпичей.
Брешь в проломе уменьшалась. Чувствовалась опытная рука, ряды поднимались ровно, швы между кирпичами получались тонкие. До края верхней кромки осталось меньше полметра, когда во дворе показалось четверо. Впереди шел Николай Федорович, рядом незнакомый человек невысокого роста, коренастый, в офицерской гимнастерке без погон, за ними Максим Ильич, и паренек, сбежавший у пруда. Надвигалась гроза; Степан, не поднимая головы, шепнул:
— Рукавишников, наш воспитатель. Может, пронесет?..
В свое предположение Степан и сам не верил. Рукавишников громко возмущался на ходу:
— Избили, увели… Я уже звонил в управление…
Николай Федорович привык к неожиданностям! Такова уж судьба директора училища. Двести пятьдесят учеников — это двести пятьдесят еще не сложившихся характеров. Он допускал, что кто-то из его питомцев не постеснялся кулаками решить конфликт с соседями. Но никак он не мог поверить, чтобы три ремесленника ни с того ни с сего напали на одного ученика соседней школы.
Между тем Рукавишников замедлил шаги, недоуменно оглянулся на своего провожатого. Паренек, который, сообщил ему о происшествии у пруда, стоял в совершенной растерянности. Товарищ, его товарищ, которого побили и увели, как ни в чем не бывало с кельмой в руках стоял на плечах у какого-то парня и заканчивал закладку пролома! Вот кто-то из помогавших ему ребят опрокинул ведро извести, и он обрушился на него с бранью.
— Как видите, жив и здоров ваш ученик, — ядовито заметил Николай Федорович. — Придется не мне, а вам приносить повинную.
Николай Федорович догадывался, почему Антонова бригада не на экскурсии. Ясно стало, каким путем к ним попал подросток из школы ФЗО. Непонятным было только вот что: если паренька побили, почему же он так старательно работает, почему смущен и недоволен приходом начальства не меньше, чем ремесленники?
Степан послушно спрыгнул на землю и, стряхивая сохнущий на руках раствор, стоял и молча ждал неприятных вопросов. Обида на ремесленников давно прошла, в последний «перекур» он сочувственно убеждал Григория, что к следующему воскресенью синяк пройдет, учил, что, когда дерешься, то, падая, надо защищать лицо.
— Кто тебя, Степан, бил покажи не бойся, — покровительственно начал допрос Рукавишников, раскрывая блокнот.
— Чего меня бить? Просто повздорили…
Паренек, который привел воспитателя, крикнул:
— Не били! Да ему руки связали ремнем!
Степан только усмехнулся одними глазами, и от этого взгляда товарищ его съежился, будто его ударили мокрой тряпкой.
— Ребята занимаются стоящим делом, — твердо сказал Степан. — Сперва у нас недоразумение возникло. Разве возбраняется помогать?
Несмотря на такую защиту, Николай Федорович догадывался, как обстояло дело. Конечно, опять начудили ребята! Их поступок несколько оправдывало упорство, с которым они старались добиться добротной кладки. Вся бригада добровольно лишила себя выходного дня, не пошла на экскурсию. Как тут решать? Положение директора и воспитателя было сложным. Николай Федорович со свойственной ему прямотой сказал:
— По-моему, ребята без нас разобрались…
Рукавишникову ничего не оставалось делать, как только пожать плечами.
Осмотрев кладку, он похвалил ремесленников и Степана. Что касалось Николая Федоровича, тот просто сиял. Отпала нужда искать каменщиков, ученики выполнят свое обязательство, сами восстановят старый корпус! Ну, а за драку на лужайке Антоновой бригаде придется держать ответ, но неприятный разговор Николай Федорович отложил до утра.
Когда начальство ушло, Антон крепко пожал руку Степа:
— Настоящий ты парень. Жаль, если тебе попадет в школе.
— Тимошке всыпят, а мне за что? Сегодня меня на лужайке бросил, завтра кого-нибудь другого, такой и в бою подведет, — сказал Степан. — Мы с ним более чем товарищи — земляки. Еще в интернате хлебали из одного котелка. Вот и удружил…
Приближался вечер, но Антон не давал команды к отбою. Ребята решили до темноты заложить еще один пролом хотя бы до половины. Максим Ильич передал приказ директора — немедленно кончить работу.
Настало время прощаться. От подарков Степан категорически отказывался. Антон пригрозил:
— Не возьмешь — обидишь, ножичек в мусор брошу!
Сафар поступил проще — без спроса сунул Степану свою дудку в карман. До самой школы ребята проводили своего нового товарища.
На обратном пути все восхищались Степаном.
— Да, парень он душевный, с характером, — задумчиво произнес Антон.
На другой день Сафар опоздал к ужину, ребята уже пили чай. Вырвав из записной книжки листом, он торопливо написал несколько слов и, садясь на свое место, передал записку Антону. Тот прочитал и кинулся к окошку.
На зеленой лужайке, напротив столовой, развалились на траве восемь подростков в серых комбинезонах и среди них Степан.
— Нарушил слово! — крикнул он. — Пробовал сохранить тайну и не удалось. Одного меня ребята к вам не отпустили.
Антон и Степан встретились, как старые друзья, и сразу же разгорелась ссора. Степан так и не согласился на бригадирство.
За вечер бригада заложила самый большой пролом. Степан отрядил на леса трех своих товарищей. От взрыва пострадали карнизы, восстановление их — сложная, кропотливая работа. Ребята из школы ФЗО научили Антонову бригаду проверять отвесом и причальной ниткой качество кладки.
Позже ремесленники узнали, что Степана, когда он вернулся к себе в школу, вызвали на партбюро. В училище приходил Рукавишников с двумя мастерами. Они измерили рулеткой главный зал старого корпуса. Рукавишников пришел к Евгению Владимировичу и о чем-то долго с ним беседовал. В тот же вечер стало известно, что строители взялись помочь уложить перекрытия и поставить стропила.
Крепко Степан подружился с ребятами из ремесленного. Однако в последний день кладки сам он не пришел, прислал только своих товарищей. Эта неожиданность и расстроила планы Антона. Как хорошо было задумано! Последний кирпич кладет Степан на пластинку из нержавеющей стали, где выгравировано: «Старый корпус восстановлен силами учащихся, преподавателей и мастеров в 1945 году».
Степан появился перед самым шабашом; он был в новенькой гимнастерке, подпоясанной флотским ремнем, — в пряжку смотреться можно. За ним степенно шагал рослый старик. Одет он был по-старомодному: в жилетке поверх синей сатиновой рубахи. Из нагрудного кармана жилета выпадала серебряная массивная цепочка.
— Здравствуйте, малыши!
— Мой дедушка — Артем Петрович Горелов, — радостно улыбаясь, знакомил Степан ребят со своим дедом.
Имя Артема Горелова не сходило со страниц ленинградских газет. Не зная, как встречать знатного штукатура, что говорить, Антон отрядил Сафара за секретарем, но это оказалось излишним. К приходу Вадима вся бригада каменщиков сидела на траве вокруг гостя. Зная, что ремесленники на штукатурных работах встретят еще больше трудностей, чем на кладке, Степан уговорил деда научить их набрасывать и разравнивать раствор.
Этот вечер закончился праздником. На кладке последнего кирпича присутствовала вся администрация училища и Горелов. Кто-то из ремесленников предложил Степану халат. Он отказался — такое торжество и переодеваться в будничное платье! Степан положил в нишу памятную дощечку. Плеснул раствор и заделал кирпичом отверстие.
