Обдумав все это, Николай Федорович стал действовать энергично, по-солдатски. Он велел снять вахтерский пост и разгородить ходы в старый корпус. На учебной половине и в мастерских был вывешен приказ: «Ученики, замеченные в самовольном посещении старого корпуса, лишаются права участвовать в восстановительных-работах». Три строчки приказа навели нарушенный в училище порядок. Антон сам подобрал бригаду, привел ее в бельевую кладовую, взял рабочие костюмы одного цвета — серого, Митрохин отыскал в узле и надел зеленоватый комбинезон, но Антон приказал снять:

— У меня бригада, а не какой-нибудь сброд.

Яков выточил Антоновой бригаде колесики для трех тачек. Алексей отковал в кочегарке захватные крючки, чтобы легче было вывозить груженые тачки. У ручки каждого лома и на тачках сделали пометку: «Бр. А. М.». Это означало, что инвентарь принадлежит бригаде Антона Мураша. Разборка завалов велась в день полтора-два часа. На субботники выходило сто человек, а бригады двух смен простаивали, им не хватало инструмента. Особенно большой спрос был на железные ломы. Подросткам нравилось разбивать глыбы…

Видя, как опустошается хозяйственная кладовая, Максим Ильич серьезно встревожился, взывая к сознательности бригадиров. В первый день субботника кладовщик выдал семнадцать ломов — весь наличный запас. Вечером в кладовую сдали двадцать три лома. Прибыль инструмента заронила у Максима Ильича подозрение. И когда дня через три по окончании работ ему доложили, что сдано сто три лома, он, не дожидаясь утра, зажег «летучую мышь» и отправился осматривать парковую ограду. Страхи Максима Ильича оказались напрасными, ограда была цела. Оказалось, что ребята отыскали на свалке металлического лома железные прутья и сами отковали их в кочегарке.

Разборка завалов все же продвигалась медленно. За неделю от кирпича, извести, искореженного железа был освобожден лишь метровый проход возле окон. Разговоры о том, что до каникул завалы не разобрать, расхолаживали ребят; в своих мечтах они видели уже пуск мастерских старого корпуса в первый день нового учебного года. Выход казался прост — дать возможность всем трем сменам работать каждый вечер. Для этого нужно было осветить здание, но в кладовой училища имелась только начатая бухта обыкновенного шнура. Пожарный надзор и инженер по технике безопасности требовали, чтобы перекидка была сделана из кабеля. По утрам Николай Федорович стал находить у себя на столе пачки записок — ученики просили провести электричество в старый корпус.

В комитете комсомола побывали все бригадиры. Потеряв окончательно надежду, что Максим Ильич добудет кабель, Вадим и Георгий поехали на машиностроительный завод. Секретарь заводского комсомольского комитета свел их к директору. Директор поначалу показался ремесленникам хмурым, зато обворожил их начальник снабжения — высокий худощавый человек с узкой клинообразной бородкой по фамилии Костылев. Через каждые два слова он добродушно вставлял «золотко». Выслушав просьбу комсомольцев, Костылев решительно выложил на стол связку ключей и с подкупающей теплотой заворковал:

— Рад помочь, золотко, но ни одного метра кабеля нет на складе. Вот вам ключи. Пройдите, золотко, посмотрите сами. Побряцав ключами, Костылев убрал их в карман. Широкая натура начальника снабжения, его сочувствие могли растопить камень. Однако секретаря комитета Симу Третьякову не тронул жест с ключами. Из заводов управления она повела ребят не в проходную, а в материальный склад, разыскала там старшего кладовщика и по-хозяйски спросила:

— Какой остаток кабеля?

Кладовщик выдвинул из нужную карточку и, вырвав листок, написал: «Остаток кабеля — шестьсот восемнадцать метров». По привычке расписался, поставил число, год.

Увидя снова в дверях своего кабинета Симу Третьякову и ремесленников, директор коротко спросил:

— Обманул?

— Ну, конечно.

Чувствуя недоброе, Костылев старался угадать, откуда ждать удар.

— Мне думается, у нас на складе найдется немного кабеля, — сказал директор, чтобы не ставить своего снабженца в неловкое положение. — Может, запамятовали? Хозяйство большое…

— Иван Афанасьевич, будь на складе кабель, сам был бы ходатаем, — старательно убеждал Костылев. — Просят не для баловства.

Третьякова усмехнулась краешками губ и через стол передала записку директору.

— Этот кабель из неприкосновенного фонда! — вывернулся Костылев. — Не имеем права расходовать.

Вадим и Георгий приуныли, но на директора уже не подействовала новая уловка. Сурово покачав головой, он наложил резолюцию на уголке справки.

— Чему вы, взрослый дядя, учите, подростков? Лжи? — сказал он.

Вечером, возвращаясь из управления, Николай Федорович увидел в старом корпусе свет. Он свернул на двор. В большом зале на столбах покачивались семь пятисотсвечовых ламп. На вопрос, где достали кабель, Максим Ильич показал на Вадима.

С того дня все три смены работали по два часа. Подростки разбивали ломами глыбы, девушки выбирали кирпичи, молотками разбивая известь. Наиболее физически сильные ребята по расстеленной на щебне широкой металлической ленте вывозили на тачках мусор.

Вскоре главный зал и оба крыла были очищены от каменных глыб и искореженного металла. В стенах старого корпуса зияло двенадцать проломов, через которые могли легко проезжать грузовые машины.

Антон водил свою бригаду на экскурсию поглядеть каменную кладку, — ничего хитрого, сложного ребята не заметили.

Началось восстановление. В левом крыле разместилась слесарно-водопроводная мастерская. В модельной плотницкая бригада заготавливала рамы, двери. На простое стояла лишь бригада Антона. В сарае хранился цемент, известь, были завезены доски, бревна, не хватало только кирпича. Из развалин выбрали тридцать тысяч штук кирпича, а чтобы заделать все проломы, нужно было в десять раз больше. Кирпичный завод, на который был выдан наряд, неожиданно стал на капитальный ремонт.

У ремесленников начал остывать интерес к восстановлению корпуса. Николаю Федоровичу страшно было даже подумать, что ученики будут лишены возможности выполнить свое слово. Сколько разобьется хороших мечтаний! Приближались каникулы. Это особенно тревожило комсомольский комитет. И все из-за кирпича! Андрея Матвеевич вспомнил, что на невском берегу за рощей «Три тюльпана» находятся развалины лесопильного завода и выгоревший жилой дом; при прорыве блокады Ленинграда там находился наблюдательный пункт бригады морской пехоты.

В первое же воскресенье Вадим, взяв в попутчики Сафара, отправился на невский берег. Разведка внесла ясность: новый лесопильный завод строился выше по Неве. Но комсомольский комитет еще не знал, как Николай Федорович посмотрит на замысел ребят разобрать заводские развалины.

37

Не ожидал Максим Ильич, что так сразу вырастет его популярность в училище. Подростки проявляли невиданное усердие в хозяйственной службе. На уборку двора раньше назначали за провинность, теперь было столько добровольцев, что комендант выбирал наиболее физически крепких, а те уже между собой кидали жребий.

Антон разгрузил две трехтонки угля. Перепачкался в угольной пыли, одни зубы белели. В душе, намыливая голову, он похвастал новому подручному кочегара:

— В воскресенье поеду уток бить.

В училище возник коллектив юных охотников. Председателем ребята избрали Сафара. «Какой же я начальник без кабинета?» — сказал Сафар и «явочным порядком» занял угол в комнате комсомольского комитета.

Арсенал общества состоял из одной двустволки. Два десятка ружей могли бы навсегда отбить у ребят охоту путешествовать на минные поля, но где их взять? В магазинах «Динамо» училищу предложили малокалиберные винтовки. А без оружия какое же охотничье общество? Не пройдет и месяца, как оно развалится.

Смеркалось, когда Сафара вызвали из библиотеки. В кабинете директора он застал Вадима и незнакомого лейтенанта артиллерии. Николай Федорович представил его офицеру:

— Председатель наших охотников Сафар Хасынов.