Спустя несколько минут и после некоторых манипуляций мы сидим на кухне и жуём, а перед нами стоит горячий чай.

— Я весь во внимании… — говорит Давид между укусами.

— Я только не знаю, с чего должна начать… — говорю я честно и отодвигаю тарелку в сторону.

— По моему опыту, всегда есть начальная отправная точка…

— Хмм… Речь пойдёт о Люке!

— Ладно.

Мои плечи сами по себе опускаются вниз так же, как и мой взгляд. Я считаю, что совсем непросто честно признаться, не говоря уже о том, чтобы посветить кого-либо в этот хаос…

— Я хочу быть умнее Люка в этой ситуации, потому что сейчас он представляет собой мою самую большую проблему.

— Насколько большую?

— Он со своими друзьями сделали из меня объект насмешек с дурацкой кличкой.

— Ох!

Я поднимаю глаза и вижу удивление Давида. Хорошо! Из этого можно сделать вывод, что Люк не всегда такой мудак. Понимание этого удручает, хотя, с другой стороны, это означает, что я особенная. Но не в хорошем смысле.

— Если ты хочешь, чтобы я поговорил с ним об этом…

— Нет, нет! — прерываю я Давида. — Речь идёт не о том, чтобы быть популярной с кучей знакомых. Я здесь ради учебы в школе, а не для того чтобы найти друзей на всю жизнь…

— Ой-ой! — говорит он теперь.

— В чём дело?

— Последняя женщина, которая говорила мне эту фразу, так и не закончила учёбу…

— Мама? — угадываю я немного шокировано.

— Да… — Давид кивает головой, опустив веки. — Ты не говорила с ней ни обо мне, ни о нашем прошлом, да?

— Вашем прошлом? — повторяю я в изумлении.

— Я действительно должен дать возможность рассказать ей самой об этом…

— Ты не должен! — не соглашаюсь я. — Потому что иначе мне будет суждено умереть глупой. Ты должен знать, что мама далеко не так часто разговаривает со мной, а особенно если это касается её прошлого. Она считает, что из-за этого я могу повторить её ошибки. Поэтому хочет, чтобы я наделала собственные…

— Она изменила бы своё мнение, если бы узнала, что эти страхи всё равно сбываются! Ты уже идёшь её тернистым путём…

— Я ни черта не понимаю… — признаюсь я.

— Я это знаю, Райс. И мне ничего другого не остаётся… Поэтому слушай. — Давид делает глоток чая, достаёт сигарету и зажигает её сразу после моего утвердительного кивка. — У тебя с матерью намного больше общего, чем кажется на первый взгляд. И среди этого ваш выбор мужчин…

— Я не думаю…

— Я был Люком для твоей мамы, — прерывает Давид меня.

— Ты над ней издевался? — спрашиваю я. При этом мой голос звучит пронзительно даже для моих собственных ушей. Давид качает головой и делает раскаивающуюся физиономию.

— Ещё хуже. Я раздражал её до смерти, часами наворачивал вокруг неё круги с громкими пошлостями и сделал своей главной задачей подарить ей незабываемый школьный опыт.

— Но почему?

Этот вопрос комментируется пожиманием плечами. Но Давид, более честный и мужественный, чем я ожидаю, снова набирает воздух в легкие и смотрит мне со своей исповедью прямо в глаза.

— Потому что я идиот, и не знал, как лучше поступить со своими чувствами… — выговаривает он.

— Это всё не имеет никакого смысла… — замечаю я. Всё-таки, что я точно знаю, какой черт на него тогда нашёл…

— Почему тогда ты помог ей сейчас? Нам… мне? Ты позволил мне жить здесь с тобой и очень хорошо ко мне…

— Ты можешь об этом не думать? Я делаю это отчасти потому, что просто обязан ей. С другой стороны, это моё высшее стремление — направлять молодежь на правильный путь и уберегать их от того множества ошибок, что совершил я когда-то.

— Прости меня за прямой вопрос, но есть ещё и третья причина? Возможно, что ты был влюблен в нее?

Давид хохочет и очевидно борется с самим собой, но, наконец, даёт мне взглянуть на его невысказанные чувства.

— Я не был влюблён в неё, Райс. Я любил её, боготворил.

Я так и сижу с нижней губой, зажатой между зубами, и не знаю, должна ли смеяться или плакать. Передо мной сидит он, мужчина, который при других обстоятельствах мог бы быть моим отцом, и сознаётся, что он потерял, возможно, свою первую любовь из-за юношеского легкомыслия.

Это так печально!

— Так что же случилось потом? Я имею в виду…

— Однажды вечером я хотел немного сгладить волнение и попросил Ирэн во время первой студенческой вечеринки поговорить со мной наедине. Она пришла, поначалу выслушала меня очень внимательно, но затем стала утверждать, что я хотел скормить ей какую-то тупую хрень, и назвала меня самой бессердечной задницей, какую мир когда-либо видел.

— Почему ты не попробовал ещё раз?

— В тот же вечер она познакомилась с Рубэном и ушла с ним с вечеринки вскоре после…

— Ого…

— Ага.

— Ого! — повторяю я, когда понимаю, какие параллели Давид хочет провести. Я не могу делать сейчас ничего другого, кроме как неистово качать головой.

— Я точно знаю, о чем ты сейчас думаешь, Райс! И поверь мне, ты не права в предположении, что у вас с Люком всё совсем по-другому. Если ты хоть на мгновение задумаешься, то поймешь, что его страсти тоже нужен мотив.

— Страсти? — я фыркаю от смеха. — По отношению ко мне?

Давид тянется через стол и привлекает мое внимание, сжимая мою руку.

— Поверь мне! Я знаком с Люком уже в течение половины десятилетия и знаю, когда он находится в состоянии преобладания сердца над разумом.

— Я всё ещё не думаю, что у него имеются положительные мысли по отношению ко мне, — протестую я слабо.

Когда я понимаю, что Давид по-прежнему убежден в своей теории, то совершаю что-то абсолютно мне нетипичное и выкладываю всё. Я рассказываю ему про Люка, Ская и моё предположение относительно Серджу.

Нет сомнений в том, что я делаю это, потому что отчасти хочу убедить Давида в правильности моей позиции. Что, к сожалению, совсем не помогает.

Во всяком случае, Давид внимательно меня слушает и в результате этого выкуривает ещё одну сигарету. Кажется, его это настолько успокаивает, что я хочу поддаться искушению попросить одну для меня, но сопротивляюсь.

— Ты всё равно мне не поверишь, если я скажу, что сейчас больше, чем когда-либо, уверен, что Люк влюблен в тебя, да? — говорит Давид и сразу же получает мой утвердительный кивок. — Хорошо. Тогда я оставляю тебе твое суждение, но хочу, чтобы ты знала: Люк был когда-то очень впечатлительным простым мальчишкой. Зубрилой, если хочешь.

— Это шутка?

— Нет! Сначала послушай. Раньше он был образцовым студентом, и у него даже была девушка. Её звали Мария, и она была в основном такой же, как ты, очень целеустремленной девушкой. Они были типичной парой мечты. Суперкрутая пара, хорошие студенты и оба полностью творческие личности. Но затем… Мария исчезла. Никто не знал, что произошло. Только одно знаю точно: на Люка это оказало сильное влияние, после этого он коренным образом изменился и так и не сдвинулся с места.

— Просто, чтобы не отставать: у Люка была девушка, которую внезапно поглотила земля, и из-за этого он стал гигантской задницей?

— Нет, Райс! Это сделало не исчезновение Марии. Гораздо больше виновато общество и молодежь с их безжалостной спекуляцией. Можешь ли ты себе представить, что её одноклассники говорили? — я пожимаю плечами, хотя у меня имеются очень нехорошие предположения. — Он бил её или изнасиловал. Его сделали ответственным за то, что она ушла, — объясняет он. — Этот мальчик уже достаточно пережил горя. На самом деле ему никогда не было легко…

— Это конечно грустно…

Давид подавленно качает головой.

— Грустно то, что Люк в три года попал в детский дом, где очень часто подвергался издевательствам из-за своего имени и единственного подарка из родительского дома. Всё остальное из этого просто несправедливо!

Теперь нужно сглотнуть. Но комок в горле остаётся, несмотря на мои старания.

— Так значит Люк — сирота? — спрашиваю я шепотом. — Я никогда не думала…

— Представь себе, в каком я был шоке, когда узнал эти горькие подробности! Люк был маленьким темноволосым мальчиком, которого оставили в интернате в черном шлеме и с пластиковым световым мечом в руке. И это уже было плохо, но он также подвергался издевательствам со всех сторон. До меня даже дошёл слух, что другие дети обвинили его в том, что он убил своих родителей…