Меня зовут Ланселот, сегодня мне исполнилось пятнадцать лет. Мама рассказывала, что назвала меня в честь рыцаря, влюбленного в прекрасную Гвиневру. Может быть, раз уж мне дали это имя, жизнь моя будет полна любви и приключений? На день рожденья мама подарила мне блокнот, в надежде, что он однажды заговорит со мной, и я, жонглируя словами, как фокусник шарами, смогу сочинить историю, чтобы найти в ней себя. Почему мы не живем в компьютере, где все проще и комфортнее? Мир, спрятанный по ту сторону экрана, завораживает, и, возвращаясь к реальной жизни, глядя на город, я понимаю, что описание облаков, отраженных в грязной луже, скорее не метафора, а состояние моей души.

Мои родители расходятся и разъезжаются не только в разные дома, но и города. Мне часто снится один и тот же сон, что моя мама живет в большом, светлом, идеальном доме: камин, тяжелые портьеры, прикрывающие окна, балкончик с видом на сад, очки на тумбочке возле кровати и открытая книга, которую хочется прочесть до конца. В реальности все выглядит проще и прозаичнее. Однажды, выйдя замуж, она забрала с собой из родительского дома коробку с дневником, который вела с восьми лет, как учил ее дедушка, открытки с картинками городов, где они побывали, и спрятала ее под семейной кроватью, которая как надгробие похоронила ее мечты в рутине ускользающего времени. Когда-то мои родители понимали друг друга, но со временем убили друг в друге истинные желания.

Мой отец – явная противоположность матери. Он верит лишь в себя и в свои силы, считая, что любой труд, даже самый тяжелый, закаляет человека, превращая его существование в осмысленный эксперимент. Отец считает, что во всем должен быть порядок, как в идеальном уравнении с двумя неизвестными. Наверное, я слишком молод и наивен, чтобы все это понять. Какой смысл в пении соловья под окном, если окно наглухо закрыто? Для чего создана радость, если ей не с кем поделиться? Я уже сейчас должен задумываться о своем будущем, как о непосильной ноше, рюкзаке, висящем у тебя за спиной.

Когда затихали скандалы, наша квартира наполнялась безмолвием. Молчали не только люди – к протесту присоединялись стены, мебель и даже кружка с горячим кофе. Говорил только телевизор, оттуда, как из другого измерения, мужчины в наглаженных костюмах и женщины с голливудскими улыбками на лице призывали купить ту или иную вещь, убеждая, что с каждым днем мир станет лучше, а в недалеком будущем вообще превратится в сказку с хорошим концом. Только я не верю в это.

В конце мая, когда закончился учебный год и на улице уже порхали первые бабочки, проснувшиеся после долгой зимы, я с мамой и сестрой отправился в деревню к тете Линде, пригласившей нас провести у нее все лето, пока не решится вопрос с разделом родительской квартиры.

Мы уже сидели в вагоне в удобных креслах, и когда поезд тронулся, я отправился в буфет. Я попал в вагон с бордовыми бархатными портьерами на окнах, кондуктором в строгой форме, мужчинами в дорогих костюмах, курящими сигары, и женщинами в длинных воздушных платьях и огромных шляпах. Наверное, ничего бы не случилось, если бы я не заметил на полу маленький цветок. Это была фиалка. Я поднял ее и увидел перед собой тоненькую девочку лет тринадцати, с аккуратно уложенными волосами и большим голубым бантом на голове. Улыбнувшись, она протянула руку, и я вложил фиалку в маленькую ладонь.

– Вот это да! – воскликнул я. – Здесь снимают кино?! Как тебя зовут?

– Форнарина, – прошептала незнакомка и приложила палец к губам.

Я с восхищением посмотрел на девочку с фиалкой и подумал: «Наверное, она сошла с полотна Пикассо. Девочка, танцующая на шаре, похожая на персонажа из книги, она вне времени, как мотылек, порхающий от цветка к цветку: его не волнует мир вокруг, а манит лишь аромат цветка, и он летит на него, как на свет, не догадываясь, что его ждет, – благостный нектар или ядовитое щупальце Альдрованды». Наши взгляды встретились, Форнарина улыбнулась, и я осознал, что ничего более прекрасного в своей жизни не видел. Для меня мир изменился, словно у иллюзиониста из волшебного пистолета вырвался сноп разноцветных искр.

– Я – Ланселот. Мы с мамой и сестрой едем в деревню на все лето. А ты?

– Ты должен спасти нас, иначе мы все погибнем, – тихо сказала она, словно боялась, что кто-то может нас услышать.

Пробираясь сквозь горы, поезд, как выпущенная из лука стрела, скользит по долинам. Посмотрите в окно, как все прекрасно: золотые горы блестят, как фантики, а мохнатые облака, покачиваясь в небе, улыбаются, словно дети. Вокруг невообразимая тишина, но все настолько очарованы неземными пейзажами, не подозревая, что уже никто не вернется назад.

Я выглянул в окно. За стеклом вдали мелькали домики, похожие на игрушечные, люди же больше напоминали кляксы, оставленные в тетради от чернил.

– Ты заметил, что все здесь не так, – загадочно продолжила Форнарина. – Картинка за окном должна двигаться, согласно законам физики, а она застыла. И небо серо— свинцового цвета, словно на нас набросили сеть. А пассажиры, видишь, вот тот мужчина в клетчатом смокинге в одной руке держит элегантную трость, а в другой – подожженную сигару, только она не дымит. Разве это не странно?

Я подумал, что Форнарина в чем-то права.

– Все думают, что мы едем домой, а на самом деле поезд ненастоящий, – торопливо, словно за ней кто-то гнался, начала объяснять Форнарина.

– Как это? – не понял я.

– Мне никто не верит… Я много раз видела один и тот же сон, когда уезжаю на поезде в никуда. И сегодня это случилось взаправду. Тот же поезд, люди, вот сейчас войдет в вагон дама с маленькой собачкой.

Не успела Форнарина это произнести, как действительно появилась дама в темно— лиловом платье, держащая в руках маленькую болонку. Взглянув на нас, она сморщила свое сухонькое лицо и что-то проговорила писклявым голосом на французском.

– Нужно найти стоп-кран, – предложил я. – Дернуть за него, и тогда поезд затормозит.

Мы выбежали в тамбур, но как ни искали, стоп-крана там не было.

– Стоп-кран – что это? – спросила Форнарина.

– Это такая штука, она останавливает поезд, – не без гордости произнес я.

– Дочка, с кем ты говоришь? – поинтересовался подошедший к Форнарине мужчина. – Ты вся дрожишь. Не заболела случайно?

– Он спасет нас?

– Кто? – удивился отец Форнарины, озираясь. – Давай мы вернемся в наш вагон, ты сядешь и все расскажешь?

– Этот мальчик, – настойчивым тоном ответила девочка. – Папа, разве ты его не видишь?!

– Ланселот, скажи что-нибудь, – крикнула она.

Я хотел ответить, но не мог шевельнуть ни единым мускулом. Я упал и потерял сознание.

Когда я открыл глаза, рядом со мной сидели Лив с мамой и как ни в чем не бывало разговаривали.

– Нужно остановить поезд и спасти Форнарину, – пробормотал я, но, оглядываясь, начал сомневаться в реальности того, что со мной случилось.

Мама сделала вид, что ничего не расслышала. Она смотрела в открытую книгу, притворяясь, что читает, хотя ее мысли витали далеко от сюжета, разворачивающегося в романе.

На всякий случай я прошел через весь поезд, но не нашел ни вагона с бордовыми портьерами, ни Форнарину, ни ее отца.

– Какие странные у тебя сны, – заметила Лив и хитро улыбнулась.

На этом история могла бы закончиться, если бы не фиалка, которую я нашел, когда полез в карман за телефоном. Та самая, что держала в руках Форнарина. Как она оказалась у меня? Мистика или чья-то злая шутка?! Я пошел за стаканом воды, чтобы цветок не завял, но, когда вернулся, тот уже высох, словно пролежал в книге для гербария десятки лет. Форнарина, где же ты? Что это было: сон или реальность?

Через пару часов на перроне нас встретила тетя Линда, и мы все вместе отправились в ее дом.

Тете Линде перевалило за 50, но она выглядела значительно моложе: худенькая, с коротко подстриженными светлыми волосами и сияющей улыбкой. Вместе с ней в двухэтажном доме с недостроенным зимним садом жил большой черный кот по имени Маугли. Тетя Линда в высокий сезон сдавала в аренду отдыхающим летний домик с мансардой. На первом этаже располагалась большая гостиная с камином и лестницей, ведущей на второй этаж, где было три комнаты. Утром здесь стояла райская прохлада, и тень апельсинового дерева спасала нас от солнечного света, продлевая сон. Во второй половине дня, наоборот, солнце бесцеремонно врывалось в окна гостиной, создавая праздничное настроение, сравнимое лишь с чайной церемонией после полудня, когда жизнь течет неспешно вслед за стрелками часов и хочется остановить время. Так получилось, что каждому из нас досталась хоть маленькая, но отдельная комната. Лив разместилась в гостиной на диване, мама – в спальне тети, а мне достался кабинет дяди Карла. С дороги мы все устали, так что, едва наступил закат, я задремал на диване, но проснулся среди ночи. Дом молчал. Я вышел на веранду и замер, очарованный звездным небом, тишиной и пением сверчков – словно они зажигали маленькие фонарики и, взяв в лапки смычки, играли мелодию на скрипках.