Почему не наступила смерть? Почему я в сознании? Что произошло? Какая же невыносимая боль! Как можно было выжить, упав с 33 этажа?

Скорая приехала очень быстро. Из белой газели с красным крестом вышли двое мужчин в медицинских халатах, один из них с металлическим чемоданчиком. Старый врач, поставив тяжелую ношу на асфальт, долго о чем-то спорил с молодым подтянутым фельдшером. Наверное, о том, кто пойдет оказывать помощь лежащему на асфальте телу: так показалось Марине.

В итоге подошел врач в возрасте. Опустился рядом, измерил пульс на неестественно вывернутой шее Марины, а потом и на левой руке. Бегло осмотрел видимые через одежду повреждения рук, ног и туловища. И вместо того, чтобы бежать за носилками или вколоть ей хоть что-то обезболивающее, поднялся и вернулся к молодому фельдшеру.

Говорили не громко, но Марине было слышно почти каждое слово.

– …Смерть наступила сегодня в … пульса нет…перелом основания … предположительно, от удара при падении с высоты…неустановленную гражданку … морг номер 6 при областной клинической больнице …Ленинский район… тело признаков насильственной … не имеет.

Марине вдруг захотелось одновременно кричать, реветь, убежать, как то переиграть этот сценарий, такого развития событий просто невозможно было предугадать.

– Что вы несете, я же жива ещё, какой морг? – попытались произнести сухие губы, но вместо этого оттуда вышел какой-то неуместный в данной ситуации вздох: из легких выходили остатки воздуха.

Боль во всем теле усилилась от осознания того, что эти двое сейчас уедут. Оставят её лежать на асфальте, как ни в чем не бывало.

– Да что же такое происходит? – она попыталась пошевелить рукой, поднять голову, хоть как то обратить на себя внимание. Но даже такие простые действия оказались совершенно невыполнимыми.

Подъехали сотрудники правопорядка. Удивительно, но на них сейчас была надежда, что они вразумят бессовестных двух врачей, которые по какой-то причине не захотели помочь. Однако, те лишь издалека взглянули на обезображенное женское тело и примкнули к старому и молодому доктору. Так же лениво начали перебрасываться дежурными фразами между собой, заполнять непонятные бумаги. И совершенно никто не обращал внимания на то, что в немыслимой агонии бьется несчастная Марина.

Вскоре, все четверо расселись по машинам и всё же уехали прочь, как она и опасалась. Вместо полиции и скорой явилась невзрачная газель, из которой вышли непонятные угрюмые мужчины. Сознание активно сопротивлялось тому, чтобы поверить в происходящее. Как вообще такое возможно? Почему так поступают со мной? Кто вообще мог представить, что бывает такая сильная боль?

Когда эти двое подошли ближе, в нос ударил резкий перегар от одного из них, имеющего вид преждевременно состарившегося хронического алкоголика. От его товарища же шел какой-то отвратительно приторный, кисло-сладкий запах прокисшего пота, давно сгнившей одежды, замаскированный очень недорогой туалетной водой и обильно присыпанный поверх всего этого бюджетным стиральным порошком.

Марина закричала. Громко, надрывно, как ей казалось. Но своего крика не услышала. Окружающий мир тоже никак не отреагировал.

Тем временем, двое приехавших почти синхронно подхватили лежащее на асфальте тело и грубо, как мешок с картошкой поволокли в свою газель. Их прикосновения были настолько неприятны, что на несколько секунд забылась боль, к которой уже немного удалось привыкнуть, несмотря на то, что она никак не уменьшалась. Напротив, усиливалась. От такого неаккуратного обращения сломанные кости пришли в движение, причиняя ещё большие страдания.

В машине вдоль бортов салона тянулись узкие скамейки, пространство посередине было свободным, а пол слегка потертым. На него и бросили несопротивляющуюся обездвиженную Марину. Газель медленно тронулась и покатилась вдоль улицы, увозя вместе с собой все старые представления о том, как устроен этот мир. Под лобовым стеклом появилась черно-белая маленькая табличка – «Груз 200».

Все надежды на благоприятный исход этой дико нелепой ситуации пропали, когда захлопнулась входная дверь старого одноэтажного здания, изнутри похожего на большую кухню. Такой же именно плиткой были выложены стены в столовой, в которой когда-то давно работала мама Марины. Но здесь, абсолютно точно, приготовлением пищи не занимались. И запах был совсем другой. Пахло чем-то приторно сладковатым. К тому же было невероятно холодно.

Боль немного утихла, точнее, стала привычным фоном, но с новой силой скрутила Марину, когда та осознала, какую именно процедуру предстоит ей сейчас испытать на себе. Если сию же минуту не произойдет никакого чуда, то её повезут на вскрытие.

Естественно, именно это и случилось. Уже через полчаса начались мучения, сравнимые по силе, разве что, со средневековыми пытками.

Как такое оказалось возможным? Почему в двадцать первом веке человечество оказалось настолько невежественным в вопросе смерти? Ни один ученый до сих пор даже не предположил, что сознание и чувствительность могут сохраняться и после того, как перестает биться сердце. Страшно от одной только мысли о том, что пришлось пережить нескольким миллиардам, ушедших из жизни людей за эти несколько тысяч лет, что живет наша цивилизация.

Как так вышло, что никто не предупредил Марину: после смерти ничто не исчезает бесследно, забвения нет. Продолжается всё та же жизнь. Но в тысячу раз сложнее. Потому что теперь приходится существовать уже без своего привычного физического тела.

Ах, если бы можно было все переиграть. Никогда бы она не спрыгнула вниз вчера вечером, если бы знала, что уже следующим утром окажется в этом аду.

После того, как патологоанатом вынул внутренности, бегло осмотрел освободившуюся полость, он взялся за циркулярную пилу, и содержимое черепной коробки с отвратительным звуком упало сверху на кишки и желудок, уже лежавшие в ванночке рядом. Затем, все осмотренные органы, включая мозг, были сложены обратно в хаотичном порядке в брюшине, и не очень аккуратные швы потянулись по всему телу.

Сознание не отключалось ни на секунду, каждое движение скальпеля и все манипуляции ощущались в полную силу. И, если бы живой человек давно уже упал в обморок от таких немыслимых ужасов, то сейчас спрятаться было некуда. Приходилось только надеяться, чтобы это поскорее закончилось.

Когда врач, истязавший Марину, переместил её в соседнее помещение, она заметила, что тут на других столах тоже лежат тела. В первый раз, когда её только привезли, из-за сильного страха, она не обратила на это внимания. Их было много, выглядели как обычные умершие. Но… Марина понимала, что этот внешний вид обманчив.

Как только боль от перенесенных истязаний слегка утихла, ей удалось услышать справа от себя человеческую речь. Впервые за все время, прошедшее с прошлого вечера обращались именно к ней, а не высказывались по поводу случившегося. Голос был плаксиво испуганным и каким-то чересчур вежливо извиняющимся, что выглядело крайне неуместно и, даже, неадекватно.

– Мертвые должны вести себя тихо, слушать, когда к ним обращаются, и… не плакать. Ну, нельзя плакать…

Безумный тон говорящего незнакомца не на шутку испугал Марину. Во всем многообразии вдруг она ощутила всю безвыходность и драматизм ситуации, в которой оказалась по своей глупости. Паника, словно отразившись в зеркале, моментально перепрыгнула на неё, нарастая с каждой секундой.

Попытавшись посмотреть на странного человека, она уже не удивилась, что это не удается сделать привычным способом, ведь глаза закрыты, а остывшее изуродованное тело неподвижно лежит лицом к потолку. Окружающая действительность воспринималась целостно и вовсе не нуждалась в том, чтобы на неё глядели. И вообще собственный организм казался таким же, каким и был, кроме нового ощущения сильного неудобства из-за того, что часть органов не на своем привычном месте.