Наше свидание после долгой разлуки скорее испугало меня, чем обрадовало: Моисей бежал от преследования, потому что убил египетского надсмотрщика… Ты помнишь это? Трижды семь дней пробыл брат под моей кровлею, а так как у нас в доме никого не было, кроме глухой Рахили и меня, а Моисею нужно было скрываться, то мы по большей части все время оставались одни. Брат много говорил мне о Боге отцов наших, и я слушала его с большим вниманием. Он говорил также, что евреи избранный народ Божий. И тогда в первый раз зародилась во мне гордость, что я принадлежу к потомкам Авраама, каждый еврей мне был брат, а жены израильские — сестрами. Я поняла, как порабощали и мучили моих братьев. До того времени я, как слепая, не видела страданий моего народа, но Моисей открыл мне глаза и посеял в моем сердце ненависть к притеснителям моего народа и любовь к страждущим. В то время я положила следовать примеру моего брата и ожидать пока меня призовет Бог отцов наших. Мне не пришлось долго ждать, я скоро услышала голос Иеговы, говорившего со мной понятным мне языком…

Между тем умерла старая Рахиль. Я же, по приглашению Аарона и Амминадава, поселилась в их доме, но среди них я жила совершенно отдельною жизнью. Скамейка под тенью сикоморы стала как бы моим собственным владением. И здесь-то голос Иеговы повелел мне призвать тебя и дать тебе имя Иисуса Навина, что значит «помощью которого будет Иегова». Теперь ты больше не Осия, а Иисус Навин, согласно повелению Бога отцов наших, которое он передал тебе через свою пророчицу.

Тут воин, слушавший с большим вниманием речь Мирьям, прервал ее:

— Да, я должен повиноваться Всевышнему и тебе. Но чего только это мне будет стоить, о том не спрашивай. Ты мне рассказала все, что с тобой было до сегодняшнего дня, а только не упомянула о том времени, когда ты после смерти моей матери гостила у нас в доме в Танисе. Разве ты забыла, что произошло тогда? Неужели из твоей памяти изгладился тот вечер, накануне твоего отъезда, когда мы сидели на берегу моря и ты обещала быть моею женою? Неужели ненависть, поселенная Моисеем в твоем сердце, изгнала из него все другие чувства, даже и любовь?

— И любовь также? — спросила Мирьям и грустно посмотрела на него своими большими глазами. — О нет! Как я могла забыть то время, самое лучшее в моей жизни. Но только с того времени, как Моисей вернулся домой из пустыни по повелению Божию, чтобы избавить народ от рабства — это случилось три месяца после того, как мы с тобой расстались, — с тех пор я не знаю счета годам, новолуниям, дням и ночам.

— Значит, ты все забыла? — спросил Осия.

— Нет! — возразила Мирьям и снова посмотрела на него. — Любовь, зародившаяся с такою силою в сердце ребенка и не увядшая в сердце девушки, не должна исчезнуть; но если кто посвящает себя Господу… — Тут она вдруг остановилась, вытянулась во весь рост и, подняв глаза и руки к небу, воскликнула: — О, Всемогущий, Великий, Ты видишь мое сердце! Ты знаешь, почему Мирьям не считает времени, она ничего не желает, как только быть твоим орудием для ее народа, к которому также принадлежит и этот человек.

Во время этого воззвания, вырвавшегося из самой глубины сердца девушки, подул легкий ветерок, предвозвестник рассвета, и над головою Мирьям закачалась густая зелень сикоморы. Осия же смотрел на ее высокую величественную фигуру, полуосвещенную молодою зарею, занимавшеюся на востоке. Он понимал, что эта девушка, прежде чем высказать желания своего собственного сердца, думала о благе своего народа. И вот он подошел к ней и, взяв ее за руку, воскликнул:

— Наступил час, когда опять ты будешь знать счет времени и следовать желаниям своего сердца. Смотри, вот я, Иисус Навин, не Осия — вестник Господа; Он повелевает Своему народу, которого я хочу научиться любить так же, как и ты, идти в новое, лучшее отечество!

Глаза Мирьям сверкнули радостным блеском и она воскликнула:

— Ты пришел вести нас в землю, обещанную Господом Своему народу. О, Боже, как неизмерима Твоя милость! Он, он приближается как твой вестник.

— Он приближается, он уже здесь! — с воодушевлением сказал Иисус Навин.

Однако Мирьям испугалась своей собственной слабости и поскорее освободилась из объятий возлюбленного. А Иисус Навин стал ей рассказывать о борьбе, происходившей в нем до отъезда из Таниса; затем сообщил ей также, как милостиво приняла его царская чета и поручила ему уговорить народных вождей вернуться в Египет; фараон же, с своей стороны, обещал дать всевозможные льготы евреям.

Затем он стал говорить, что у евреев будет в Египте свое особое войско и он, Осия, возьмет на себя предводительство над ним и станет пещись о благе своего народа.

Тут он выразил надежду осчастливить свой народ, заботиться о его нуждах, лишь бы только Мирьям согласилась быть его женою, но она при его словах отняла от него руку, как-то испуганно взглянула на него и опустила глаза вниз.

Осия думал, что Мирьям поступила так вследствие девичьей стыдливости, и придвинулся к ней ближе, но она только покачала головой и не дала ему руки. Тогда воин, вне себя от волнения, вскричал:

— Уж не думаешь ли ты, что Господь Бог, спасший меня чудом от гнева фараонова, допустил бы выпрашивать льготы для моего народа у владыки земного? Сильные мира сего никогда не дозволят этого слабым людям. Фараон сам заявил желание улучшить состояние моих единоплеменников, и я не могу обмануть его, если он удостоил меня своего доверия.

Мирьям прервала его, едва удерживая слезы:

— Слабые сильным?! Неужели это твое мнение? Ты вынуждаешь меня ответить тебе словами твоего отца: «Кто же могущественнее: Господь Бог наш или тот слабый человек, считающийся властелином, первенец которого только по мановению Всевышнего исчез с лица земли?! О, Осия, Осия!»

— Иисус Навин! — поправил он ее. — Неужели ты не хочешь называть меня именем, данным мне Богом? Я надеялся на помощь Всевышнего; вступая в царский дворец, я искал спасения и блага моего народа под защитою Бога и нашел. Но ты…

— Твой отец, Моисей и все старейшины народа еврейского не желают принимать ничего из рук египтян! — возразила она, едва переводя дыхание. — Их обещания только на гибель евреям. Трава, посеянная нами, завянет от прикосновения их ног! Они воспользовались твоим мягкосердечием, чтобы заманить нас к себе и еще крепче сковать цепи, которые мы разорвали с помощью Бога. Я знаю…

— Довольно! — прервал ее Осия, трепеща от гнева. — Ненависть помрачила твой рассудок. Ты говоришь, что они воспользовались моим мягкосердечием, — вовсе нет. Я приехал сюда еще потому, что надеялся на твою любовь и верность. А где же эта любовь? Твое холодное сердце не знает любви, еще с моим поцелуем на твоих устах ты отказываешь в моей просьбе только из ненависти к египтянам. То, в чем другие женщины находят все свое счастье, ты безжалостно попираешь ногами.

Мирьям не выдержала более; она зарыдала, закрыв лицо руками.

С рассветом дня в лагере проснулась и жизнь, а слуги из дома Амминадава и Нагезона отправились за водою.

Мирьям стояла и плакала; еще недавно так радостно билось ее сердце, когда возлюбленный сказал ей, что поведет народ в землю обетованную; тогда она, Мирьям, бросилась к нему на грудь, чтобы хотя одну минуту насладиться высшим счастьем, но как быстро наступило горькое разочарование!.. Как задул утренний ветерок и закачал вершину сикоморы, Иисус Навин рассказал ей о льготах, обещаемых фараоном народу, и Мирьям казалось, что с вершины дерева слышится голос разгневанного Бога или она опять внимает грозной речи Нуна; над Ури разразился весь гнев старика, а какая разница между предложением сына Гура и требованиями Иисуса Навина?

Народ слышал из уст самого Моисея, что евреи погибнут, если не останутся верны Богу, а поверят льстивым обещаниям фараона. Заключить союз с таким человеком, уничтожить все, к чему стремились ее братья и его родной отец, было ужасной изменой! Но все же она любила Иисуса Навина, и вместо того чтобы оттолкнуть его, она с удовольствием прижала бы его к своей Груди.