— Вы плохих тоже лечите, — упрямо возразила Даша. — Которые фашисты! А фашисты плохие!.. Пап, вот зачем вы их лечите?

— Потому что многие плохие стали плохими не по своей воле, — осторожно ответил Ит. — А вдруг такой попадется? Что же, из-за плохих никого не лечить? И потом, Дашуль, врач не решает, кто плохой, а кто хороший. Вот смотри. Во дворе у нас есть Славка, да? Который дерется со всеми. Помнишь?

— Еще как помню, — Даша шмыгнула носом. — Верку чуть не побил.

— Вот, правильно. Как считаешь, он плохой?

— Плохой, — решительно ответила дочь.

— И что же? Его лечить не надо?

— Его? — Даша всерьез задумалась. — Пап, я не знаю…

— Надо, Дашуль. Обязательно надо. Потому что, во-первых, он для своей мамы всё равно самый хороший. Во-вторых, он подрастет и исправится, он возьмется за ум, это уже сейчас видно. В-третьих, драться-то он дерется, а кто воробья спас, когда у него лапка в нитке запуталась? Славка. Вот и думай. Всегда думай. Это очень полезно.

— Ладно, — Даша зевнула. — А книжку ты допиши…

— Точно? — прищурился Ит. — Зачем?

— Вот ты уедешь, а мама нам почитает… — дочка уже засыпала. Ит погладил её по волосам, поцеловал в лоб. — Пап, скажи как всегда…

— Спи, мой зайчик, — прошептал Ит. — Спи, моя любимая девочка. И пусть твои дороги будут интересными и приятными…

— Успеешь? — с сомнением спросила Берта. — Я-то думала, ты это забросил.

— Знаешь, я тоже хотел последнюю неделю покупаться и поваляться на пляже, — пожал плечами Ит. — Успею. И вечером все вместе прочитаем. Идет?

— Идет, — Берта улыбнулась. — Это был весьма неплохой отпуск, надо сказать. По-моему, мы в жизни не ели столько мороженого, как в этот раз.

— По-моему, тоже, — согласился Ит. — Но что поделаешь? Вкусно же.

— Не то слово, как вкусно, — согласилась Берта. — Я еще долго буду помнить, наверное… особенно зимой. И запах кипарисов, и море, и небо, и город, и посиделки на крыше, и ситро, и персики, и арбузы, и шашлыки, и это мороженое.

— И чебуреки, — добавил Ит. — Точно, надо рыжего подговорить. Чтобы попробовал дома сделать. Вкуснейшие же были чебуреки!

— Да, как это я забыла. Слушай, давай так. Ты пиши, а мы пока пособираем вещи. А потом на пляж. Ага?

— Давай, — согласился Ит. — А ну-ка иди-ка ты сюда… иди, иди… блин, Бертик, ну хоть в макушку чмокни!

— Зачем это?

— Для вдохновения, — объяснил Ит. И хитро улыбнулся.

— Ты думаешь, что с моим поцелуем тебе в голову через макушку придут какие-то умные мысли? — прищурилась Берта. — Я бы на это не рассчитывала.

— Нет, мысли не придут. Но вдруг на макушку сядет муза… знаешь, такая… в белом платье, с арфой, и…

— И каааак даст тебе этой арфой по голове!

— Вот на это я бы точно ставку не делал, — заметил Ит, доставая блокнот и ручку.

— Почему? — с интересом спросила Берта.

— Потому что на фиг музе фигачить по голове всяких врачей, когда в мире полно настоящих писателей и поэтов? Никаких арф не хватит.

— Творческий кризис и самокритика в анамнезе, — хихикнула Берта. — Ладно, родной, я пошла. Как допишешь, приходи на пляж. Арбуза мы тебе оставим… наверное.

Ит кивнул. Берта вышла из номера, тихонько притворив за собой дверь, и он остался один. Он, и утро предпоследнего летнего ялтинского дня — ведь билеты на завтра уже лежат в ящике стола, и даже вещи почти собраны, и завтра вечером они сядут в автопоезд, который через сутки придет в Москву… Ит вздохнул. Рад он сам этому или нет? Ведь не хочется уезжать, правда? И девчонкам, наверное, тоже не хочется. И Берте. И рыжему. И Киру. И Фэбу. Но вот когда приедем…

Коту, конечно, будет радость. Потому что Сирежик сейчас живет в Борках у Дороховых, и, разумеется, скучает. Хороший котяра получился, надо сказать, а ведь был такой шпендик — смешно вспомнить. Сейчас другое дело. Крупный, вальяжный, да еще интеллект подняли по особому заказу. Получился просто-таки ученый кот из сказок Пушкина. Цепи только не хватает, кот по дубу, растущему на участке, просто так путешествует, без цепи… впрочем, это всё частности.

«Нет, а правда, — думал Ит, рассеянно перелистывая блокнот. — Зачем я это всё пишу? Для кого? Для чего? Я же сам не знаю! И я даже не уверен, что смогу это всё продолжить, ведь как приедем — тут же на переквалификацию по экстренной, потом на учения, потом на океан. Какая, к черту, писанина, когда, для чего? Молодость вспомнить решил, да? Но ведь получилась не наша молодость, еще чья-то… или… или они мне просто так понравились, эти ребята, что я всё никак не могу бросить про них думать?»

Он отложил блокнот, подошел к окну, глянул вниз, на площадь.

Если бы они, его герои, оказались тут, он бы сам… что бы он сделал? Побежал бы за ними? Остался бы в номере? Или…

…Через площадь сейчас к морю шло очень много народу. И людей, и рауф — любят рауф Ялту, еще как любят. Вон, например, похожая компания. Девушка, правда, с пепельными волосами, но гермо в этой компании тоже трое, и мужик — один, но не черноволосый, как Фадан, а рыжий, точнее, пегий… нет, ну всё-таки?

«А ведь это мысль, — подумал Ит. — Точно! И как я сразу не понял! Отличная мысль!.. Надо поскорее записать».

Он сел к столу, и решительно придвинул к себе блокнот.

Раз решил, делай. Это всегда было так. Делай. Или хотя бы попробуй.

— И вот что я подумала. Надо сделать как-то так, чтобы нас полисы не узнали, да? — спросила Бонни. Аквист осторожно кивнул. Шини с Фаданом от кивка воздержались — как позже выяснилось, не зря. — И вот чего. Я считаю, что нам надо перекрасить волосы.

Эта беседа происходила в гостинице, через неделю после того, как Аквист был ранен. В беседе принимали участие все — Аквист чувствовал себя более чем хорошо.

Сейчас, по словам Сепа, он уже практически поправился, разве что какое-то время ему нужно будет ограничить нагрузки, поделать дыхательную гимнастику и поберечься от простуд и переноски тяжестей. Везение просто-таки феноменальное, «впрочем, новичкам всегда везет», заметил Сеп — то, что другого загнало бы в могилу, для Аквиста оказалось «легким испугом». Да и организм молодой и сильный. В общем, пронесло.

— Так вот, про волосы. Я достану краски, и всех покрашу, — деловито сообщила Бонни. — Цвета выберу сама. Я координатор или нет?

— Координатор, — обреченно вздохнул Фадан. — Ладно, договорились. Бакли, теперь про машину. Как мы уже говорили, концепт «катафалк» предполагает перекраску. Сделаешь?

Бедный врач в ответ только горестно вздохнул. Было ясно, что от перекраски отвертеться не получится уже никак. Потому что концепт придумывали все вместе, и…

И в общем, вот что у них получилось.

По легенде, они были семьей, которая поехала наслаждаться красотами ледяных пещер, а один из молодых мужей Бонни подхватил апчихит, а потом взял, да и умер. Ну, вот так. Бывает. И теперь они везут его бренное тело хоронить на родину, в Шенадор. Везут скорбно. На катафалке. Наняли под это дело водителя с машиной, погрузили бренное тело, и отправились. Вот только внешность придется слегка изменить, чтобы полисы лишнего не вязались.

— А еще потребуются фальшивые документы, но вот это как раз не такая большая проблема, — успокоил Шеф. — Как я понимаю, их можно либо украсть где-то, либо обратиться в подпольную мастерскую и сделать там. Ведь так?

— Ну… так, — неохотно подтвердил Шини. — Папа делал. Когда мясо того…

— Ворюга твой папа, — проворчал Аквист. — Из-за таких пап в столовых вечно не суп нормальный, а бурда какая-то с одной травой. Мясо он «того»! И не только он, я бы сказал.