Нелегко. Хотя надо иметь в виду, что четверо из шести членов семьи не работают и что пенсия у Бориса Ефимовича не шахтерская, а милицейская, то есть раза в полтора меньше, и между тем при таких-то невысоких доходах родители все же имеют возможность терпеливо ждать, когда трое взрослых людей, закончив учебу, внесут и свою полноценную лепту в общий семейный бюджет.
Перспектива у семьи, таким образом, ясная, но одной перспективой, как говорится, сыт не будешь. Когда Тамара выходила замуж, родители понимали, что основные заботы о внуке им придется взять на себя. Бывало, вернувшись с работы, Мария Осиповна сменяла мужа у Мишкиной кроватки и уже не имела возможности перехватить даже куска хлеба.
Надо иметь ее характер, чтобы оценивать обстановку такими словами: «Не буду говорить лишнего, а живем мы нынче хорошо. Раньше, конечно, бураков наваришь, и вся еда…»
Другая мать на ее месте сказала бы: дай бог тебе, Мишка, здоровья, и пусть ты будешь самым счастливым человеком на земле, но что думали твои папа и мама, когда производили тебя на свет? Они понимали, что ребенок существует у родителей не только для поцелуев?
Иное дело — семья Славы. Там на двоих взрослых и на маленькую Олю приходится в среднем триста пятьдесят рублей в месяц, хотя бывает и больше, так как Слава «догоняет» в иные месяцы и до двухсот двадцати, меж тем как заработок Ирины, работающей воспитателем в детском саду, постоянен. Потому и сумели молодожены за каких-то три года купить и мотоцикл, и диван-кровать, и стиральную машину, и телевизор, и кое-что из одежды, и даже мебель подбирали «в тон».
Надо сказать, никто из «большой» семьи им не завидует. Слава вернулся из армии с одной сменой белья, а Ирина выходила замуж в единственном пальто с собачьим воротником. То, что они имеют сегодня, результат напряжения их собственных сил. Любой рабочий знает, как нужно вкалывать, чтобы на обычной «слесарке» зарабатывать двести и больше рублей. Слава так уставал, что, по выражению Ирины, по утрам «не слышал будильника». Им никто не помогал, но вот помочь «большой» семье они тоже не могут, даже если бы и захотели: те из гордости не примут помощь.
Слава с Ириной не думали о будущем, когда заключали брачный союз, и, наверное, правильно делали, что не думали, иначе этого союза могло и не быть. Но в обществе, заинтересованном в прочных и нравственных браках, думать о будущем молодоженов должно и само общество.
Мы понимаем: все наши заботы, все усилия направлены на то, чтобы повысить благосостояние народа — стало быть, и семьи, и в этом проявляется забота о ее крепости. Но из этого общего незыблемого постулата все же необходимо выделить частный вопрос, касающийся именно молодоженов. Потому они и называются молодоженами, что еще не оперились, переживают пору становления, очень слабы и хрупки. Их следует поддержать! Помочь им в первую очередь! И, быть может, даже сверх той помощи, которую получают все.
Ведь мы же, конечно, за нравственный брак, и тогда хотя бы частично общество должно обеспечивать его материальную сторону. Не следует забывать о том, что эта сторона, целиком оставленная заботе молодых, может привести к существованию безнравственных семей.
Вне семьи. Когда мы размышляем о семье, желая при этом ее представить, наш зрительный ряд ограничивается чем-то вроде семейной фотографии: все сидят, положим, за одним столом и смотрят почему-то в одну точку. Или мы видим семью поющую: начинает Людмила, известная среди Поляновых певунья, ей вторит многоголосица, а отец стоит в позе дирижера, энергично размахивает руками и в маршевом темпе выкрикивает последние слова каждой песенной фразы: «Только видеть тебя, милый мой, любоваться твоей красотой…» — «Кр-р-ра-сотой!»
Вот так мы семью ч у в с т в у е м.
Но когда мы сталкиваемся с ворчливым пожилым вахтером при стрелковом клубе ДОСААФ, нам трудно понять, что Борис Ефимович Полянов — часть большого семейства. Когда мы видим на сцене стройного парня, затянутого в черное трико и исполняющего характерный танец из балета «Пламя Парижа», мы в крайнем случае думаем о коллективе балетной студии, но никак не о семье Поляновых, представителем которой этот парень является, поскольку это Валерий.
Идут по улице сотни людей — со своими заботами, походками, тревогами и радостями, и каждый прохожий — это живая часть семьи, в данный момент оторванная от дома, чтобы где-то на заводе, в институте или на стадионе соединиться на какое-то время с другими «частями» и образовать рабочую бригаду, студенческую группу, футбольную команду.
Сколько «чистого времени» проводит в семье каждый ее составляющий? Сколько «чистого времени» члены семьи находятся в сборе — за тем же праздничным столом, руководимые одним дирижером? У всех, конечно, по-разному, но можно с уверенностью сказать: каждый из нас имеет много забот и интересов, непосредственно связанных не с семьей, а с обществом в целом, — так много, что простое их перечисление, сделанное на примере Славы Полянова, представит читателю поистине удивительную картину.
Слава работает на заводе. Это значит, что по крайней мере семь часов в сутки он проводит вне дома — ежедневно. Его степень добросовестности такова, что и сверх этих семи часов он может находиться на производстве, и даже в субботу, если в этом есть надобность. Слава — коммунист и, стало быть, участник собраний, воскресников и прочих заводских мероприятий. И он — профгрупорг, что означает новый прилив забот и обязанностей. Но это еще не все. Слава — дружинник, причем не просто носящий красную повязку, а такой, которому отец не зря однажды сказал: «С твоим отношением к хулиганам надо изучать самбо!» — с ударением на «о». Но и это еще не конец. У Славы третий слесарный разряд, он мечтает о четвертом и занимается для реализации этой мечты — тратит время, силы, энергию.
Кроме того, он еще учится в техникуме! И не в заочном, а именно в вечернем, потому что в нем есть «система», организующая человека, — значит, отнимающая кучу времени и прибавляющая кучу забот.
И наконец, как говорит Слава, ему еще «жить хочется», а это значит, что вместе с Ириной он планирует на неделю вперед: когда в кино, когда в театр, когда в зверинец (можно взять с собой Ольгу!), когда просто вдвоем на мотоцикл — и за город, а когда на танцы. Как в старом анекдоте: он еще танцует! Даже занимался в кружке, чтобы «постигнуть красоту движений» — собственно, это и привлекает в танцах Славу. Умеет он все: и шейк, и твист, и вальс, и польку-бабочку, и «чарльстон давно минувших дней». Ирина сказала, имея в виду насыщенность их развлекательно-познавательной программы, что ей хочется порою «по-старушечьи» сесть у телевизора и просто подремать.
Читатель понимает: на каждого члена семьи я мог бы составить аналогичное досье внесемейных интересов и забот. Я вспомнил бы микробиологический кружок Людмилы и ее участие в студенческом ансамбле. И коллекционерские страсти Валерия, не говоря уже о его балетной студии. И всеобщую любовь к спорту. И детский сад, в котором работает Ирина, вызывая ревность иных родительниц. Одна из них так и сказала: «Моя Танечка уж слишком вас любит, Ирина Ильинична, прямо странно!», хотя чего тут странного, если душа Ирины буквально разрывается между детсадом и собственной Ольгой. Я вспомнил бы плачущую Тамару, в слезах которой виноваты не Мишка и не семья, а практика, которую Тамара проходила в больнице. На пять студентов — одна руководительница, и та бестолковая, и Тамара плачет, потому что до окончания института остался год, а унесет она с собой «одни только бумажки, а знаний — на грош».
Но вот, представим себе, вечер, все вместе, тишина. Внуки спят. Мария Осиповна, приглушив звук, смотрит телевизор, и вся она там, в глубине экрана, где Анна объясняется с Вронским. Людмила шьет себе новенькое ситцевое платье, по поводу которого Борис Ефимович потом скажет, что оно «сидит на дочери, как на березке». Валерий через наушники слушает музыку, вероятно, классическую, держа на коленях небольшой проигрыватель. Борис Ефимович всегда удивляется, как это дети умеют угадывать всех этих Шопенов, Бахов, Шуманов и Римских-Корсаковых. Он больше симпатизирует народным мелодиям, а у симфоний, говорит, где начало, где конец — не разберешь, разве это музыка. Сейчас отец по каким-то своим политкружковским обязанностям углубился в изучение истории партии: перед ним «Краткий курс». Оторвавшись от шитья, Людмила тихо говорит отцу: «Возьми новый учебник, на второй полке». — «Это кирпич-то? Зачем?» — «То есть как зачем?!» — мгновенно вскипает дочь, но — «Тс-с!» — произносит Валерий и показывает на спящего Мишку. Отец с неохотой выходит в коридор, поскольку туда указывает повелительный жест дочери, Людмила выходит следом, будет большой спор, и еще в дверях Борис Ефимович говорит обиженным тоном: «У тебя — распространенно, у меня — сжато, а разницы-то никакой». Слава на улице все еще возится с мотоциклом. Ирина у себя в комнате сидит перед зеркалом и делает прическу: завтра будет некогда, после работы они с мужем идут в театр, на московский мюзик-холл. Тамара — за книгой, хотя одним глазом все же следит за Вронским. Семейная библиотека состоит из довольно случайного, но богатого набора книг: и Феоктист Березовский, и Жан Грива, Айтматов, Венцлова, Харди, Юрий Вебер, Авдеенко, Герхард, Чехов, Шекспир… На обложке повести Ликстанова, которая сейчас в руках Тамары, надпись: «Ученице пятого класса базовой средней школы Поляновой Л. за хорошую учебу и примерное поведение», а над словом «примерное» сверху надписано красной тушью: «Хи-хи». Но вот возвращаются умиротворенные спорщики, заходит и Слава и говорит с порога: «Еще одного Кеннеди убили, не гады?» — «У него, я слышала, десять детей было», — вздыхает мать. «Миллионер!» — режет Борис Ефимович. «Похож на Есенина», — это Людмила. Валерий сидит задумавшись, потом произносит: «Выборы теперь осложнятся». — «Только бы не к войне!» — по-своему переводит слова зятя Борис Ефимович, а Мария Осиповна по какому-то тонкому внутреннему наитию тут же поднимается взглянуть на спящего Мишку и поправить на нем одеяло.
