Так вот, Дудин никогда в своей жизни кошек не мучил, а птенца действительно спас, мне рассказали эту историю во дворе, где все и случилось много лет назад. Там и сейчас стоит восьмиметровый шест, к которому прибит скворечник. Когда однажды из него выпал птенец, мальчишки с воплями кинулись к месту падения, но раньше других успел самый маленький — Саша Дудин. Он бросился на землю, буквально телом прикрыл птенца и закричал: «Мой! Мой! Мой!» Убедившись, что его «право» признано, он снял кепку, положил в нее живой комочек, взялся зубами за козырек и полез по шесту наверх. Мальчишки, потрясенные, вероятно, не столько смелостью своего товарища, сколько самим фактом спасения, стояли внизу полукругом, задрав головы, и даже не заметили, как вторым рядом за ними встали взрослые. Один их них, тот самый, который и рассказал мне эту историю, признался, что сердце его ушло в пятки и не возвращалось, пока Дудин благополучно не вернулся на землю. «Ну, не дурак? — искал он у меня сочувствия. — А чего не скрою, того не скрою: уважаю Саньку. Человек!»
Пойдем дальше. После восьмого класса Александр принял решение уйти в ПТУ, — поступок этот я тоже отношу к числу фундаментальных. «Кого в ПТУ волоком волокут, а энтот сам пошел», — сказал мне еще один сосед Дудиных, и сказал сущую правду. Из школы Александра не гнали, он учился не хуже других, мог и до десятого дотянуть, и даже в институт попробовать, однако предпочел ПТУ — очень спокойно, без ложного пафоса и без колебаний. Почему? «И там, и там, — сказал Дудин, — десятилетка, но тут еще плюс профессия. Чем плохо?» В дни, когда мы общались, он проходил последнюю перед выпуском практику на автозаводе. Его ждала работа слесаря-инструментальщика, и он ее не боялся, имея перед глазами пример отца, двадцать пять лет отдавшего этой профессии. По мнению Александра, работа ему предстояла «интересная и с чертежами», заработок до двухсот в месяц, «если меньше, нет смысла учиться в ПТУ», что же касается института, то «он меня чего-то не потягивает, хотя и не заказан». Отмечу еще, что родители полностью доверили сыну решать вопрос. Они были довольны своей собственной судьбой, никому не завидовали, престижных соображений не имели — в том смысле, что на сына, как на призовую лошадь, никогда не ставили, «кем будет, тем и будет, лишь бы человеком», — по всему по этому решение Александра было воспринято ими как нормальное и разумное.
Обращаю внимание читателя не столько на факт ухода в ПТУ, в наше время уже лишенный исключительности, сколько на мотивы, которые двигали нашим героем. Они свидетельствуют о трезвом взгляде на жизнь, об отсутствии комплексов, о реальной оценке собственных возможностей. Примечательно еще одно обстоятельство: в тот год из класса ушли вместе с Дудиным всего три человека. Но если бы, наоборот, только трое остались, а остальные, как это иногда у нас бывает, «всем классом» подались в ПТУ, наш герой все равно поступил бы так, как его «потягивало».
Мне стал известен и такой случай из жизни Дудина. Однажды, еще учась в школе, он вступился на улице за незнакомую девчонку и, как мне было сказано, «здорово дал» ее обидчику. На следующий день этот самый обидчик явился в дудинский двор, сопровождаемый компанией в составе не менее чем двадцати человек. Он сам безошибочно поднялся на третий этаж, нажал кнопку звонка и сказал Саше, открывшему дверь: «Выйди, надо поговорить». Дудин со своим школьным приятелем смотрел в этот момент телевизор. Он узнал парня и сказал: «Минут через десять, как кончится кино». Через десять минут глянул в окошко. Компания ждала. Приятель посоветовал: «Саня, может, не стоит?» В ответ Александр надел нейлоновую куртку на молниях и пошел из квартиры. В дверях остановил приятеля, сделавшего было за ним движение: «Ты посиди, у меня нет ключа». Дудин умел драться, немного знал самбо, а главное — быстро оценивал ситуацию и, как выразился приятель, от которого мне стало известно о происшедшем, «давал первым». На этот раз драки не получилось, потому что компания, увидев Дудина в одиночестве, стушевалась и стала выяснять отношения на словах. Еще более скисли ребята, когда Дудин попросил их «не выражаться», так как «этого» не любил.
Еще он терпеть не мог пьяных. Направляясь в школу или в ПТУ, он непременно останавливался во дворе у скамейки, на которой сидели пенсионеры, уже принявшие первую дозу, и громко говорил: «Как вам не стыдно, дядя Юра и дядя Коля, напиваться с утра?» — «Не твоего ума дело! — обычно говорили пенсионеры. — Идешь в академики и иди!» Но потом, когда Саша заворачивал за угол дома, в восторге хлопали себя по коленкам и восклицали: «Во дает! Ну чистый отец, язви его!»
Я мог бы продолжить перечень положительных черт и поступков Александра Дудина, включив сюда его дисциплинированность (за три года учебы в ПТУ он ухитрился ни разу не опоздать на занятия), его трудолюбие («В распредку, где висят часы, не бегает, а за работу цепляется», — сказал мне мастер), его фантастическую способность не огорчать родителей (считанные разы являлся домой позже обусловленного срока, во что просто трудно поверить) и так далее, но нам пора от количественных накоплений переходить к качественным.
Кроме того, я хочу сказать и о некоторых его отрицательных чертах, замалчивать которые тоже не намерен. Так, наш герой очень мало читал. Не было у него и вкуса к музыке, к живописи, к поэзии — эстетически, как ни печален сей факт, он образован не был. Прекрасно выпиливая, выстругивая, вытачивая и выжигая, Александр о судьбах мира при этом не задумывался, о смысле жизни не философствовал и трудных вопросов перед взрослыми не ставил.
По этим, быть может, причинам его представления о собственном будущем были излишне умеренными, без полета, иногда свойственного людям его возраста. Он видел себя через десять лет в элементарном здравии, работающим не директором завода — слесарем, получающим свои двести в месяц, живущим в той же квартире, но с женой, «похожей на маму», не имеющим орденов, без мировой и даже всесоюзной славы, зато с собственной надувной лодкой, поскольку, как и отец, был страстным рыболовом.
На каком-то этапе узнавания своего героя я вдруг подумал: а не слишком ли Дудин «реалист»? Не подрезаны ли у него крылья? Не обеднена ли его духовная жизнь? С другой стороны, думаю я, неужто открытые карьеристские претензии Александра, да еще малообоснованные, могут вызвать у меня больше симпатий? Неужто мечта иметь не резиновую надувную лодку, а собственный рыболовный сейнер — почему только сейнер? флот! — может что-то прибавить моему герою, а не убавить? И неужто его похожесть на иных современных интеллектуалов, обвешанных, как фальшивыми драгоценностями «под бриллиант», дилетантскими рассуждениями на ультрамодные темы, сделает Александра более привлекательным?
Наконец, я должен понимать и то, что мои претензии к Александру весьма относительны. Мало он читает, много ли — можно определить только в сравнении. И тогда получается, что, будучи записан в библиотеке и имея дома целую полку книг, он выглядит в сравнении с некоторыми сверстниками, живущими во дворе как в джунглях, даже прилично. Но в сравнении с кем-то, страстно увлеченным литературой, его книголюбом не назовешь. Что я точно знаю, так это то, что Саша гонял по всему городу в поисках нашумевшего романа, опубликованного в одном центральном журнале, — а многие из его окружения даже понятия не имели, что не только роман, но такой журнал существует в природе.
Правда и то, что за всю свою жизнь Александр ни разу не был в симфоническом концерте, не бродил по художественным выставкам и не осилил ни одной современной поэмы. Но, грешным делом, а часто ли мы сами бродим по Эрмитажу и Третьяковке, слушаем концерты и читаем поэмы? С другой стороны, когда по радио передают классическую музыку, он не выдергивает вилку из розетки, хотя и не прибавляет громкости. Увидев в «Огоньке» цветные репродукции картин Рокуэлла Кента, он не скользит взглядом мимо, а долго их рассматривает и потом еще спорит с отцом и братом, имеет ли право художник рисовать горы сиреневым, розовым и «каким хочет» цветом.
