Занятно в этой истории и то, что, по многочисленным легендам, публикациям и кинофильму, именно Анастасия Романова не погибла в Екатеринбурге (Свердловске), а спаслась и якобы долгие годы жила в Европе под именем Анны Андерсон.

Однажды, вспоминала Е. А. Есенина, Сергей прислал в Константиново посылку из Питера, завёрнутую в головной платок с царским гербом – двуглавым орлом. Как сказал он потом, этот платок подарила ему царевна – в баню ходить, когда он служил в Царском Селе. Не Анастасия ли? Кроме того, он рассказывал, что царевны дарили ему книги. Далее она пишет, что «из разговора с отцом, помню, Сергей говорил: „Тоска, зелёная тоска там. Мы живём куда лучше: мы свободны всегда, а все эти высокопоставленные люди – бестолковые мученики”.

В связи с этим интересны воспоминания поэта Вс. Рождественского, впервые напечатанные в первом номере журнала «Звезда» в 1946 году:

«Шёл декабрь 1916 года ‹…›. Он (Есенин. – Б. С.) рассказал мне, что удалось устроиться в дворцовом госпитале Царского Села. „Место неплохое, – добавил он, – беспокойства только много ‹…›. И пуще всего донимают царские дочери – чтоб им пусто было. Приедут с утра, и весь госпиталь вверх дном идёт. Врачи с ног сбились. А они ходят по палатам, умиляются. Образки раздают, как орех с ёлки. Играют в солдатики, одним словом. Я и „немку” (Императрицу Александру Фёдоровну – Б. С.) два раза видел. Худая и злющая. Такой только попадись – рад не будешь. Доложил кто-то, что вот есть санитар Есенин, патриотические стихи пишет. Заинтересовались. Велели читать. Я читаю, а они вздыхают: „Ах, это все о народе, о великом нашем мученике-страдальце…”. И платочек из сумочки вынимают. Такое меня зло взяло. Думаю: „Что вы об этом народе понимаете?”

По этому поводу Ст. Ю. и С. С. Куняевы в книге «Жизнь Есенина» пишут: «Даже если допустить, что слова Есенина в целом переданы Рождественским точно, все равно за ними не стоит ничего, кроме некоторой выдумки и напускного раздражения. Всё равно Есенин, написавший (да не написавший, а выдохнувший из души) „не расстреливал несчастных по темницам”, находится вместе с царевнами на светлом полюсе жизни, а все расстрельщики – Бухарины, Юровские, Урицкие – на другом – там, где вечная тьма, вечный грех и вечное возмездие…» При этом следует учитывать нелюбовь большой части населения России к Императрице из-за ее национальности (война с немцами) и поклонения перед Распутиным».

Во время военной службы, во второй половине 1916 года, Сергей Есенин готовит к печати сборник стихотворений «Голубень», который он, предположительно, намеревался посвятить Императрице. Вот что писал по этому поводу в 1950 году поэт Георгий Иванов, эмигрировавший за границу в 1923 году:

«Поздней осенью 1916 года вдруг распространился и потом подтвердился „чудовищный слух”: „Наш” Есенин, „душка-Есенин”, „прелестный мальчик” Есенин представился Александре Фёдоровне в Царскосельском дворце, читал ей стихи, просил и получил от Императрицы разрешение посвятить ей целый цикл в своей книге! ‹…› Книга Есенина „Голубень” вышла уже после Февральской революции. Посвящение Государыне Есенин успел снять. Некоторые букинисты в Петербурге и в Москве сумели, однако, раздобыть несколько корректурных оттисков „Голубени” с роковым „Благоговейно посвящаю…”.

В петроградском книжном магазине Соловьёва на Литейном такой экземпляр с пометой «чрезвычайно курьёзно» значился в каталоге редких книг.

Держал её в своих руках и поэт В. Ф. Ходасевич, эмигрировавший в 1922 году за границу. В очерке «Есенин» в 1926 году он писал: «…летом 1918 года один московский издатель, библиофил и любитель книжных редкостей, предлагал мне купить у него или выменять раздобытый окольными путями корректурный оттиск второй есенинской книги „Голубень”. Книга эта вышла уже после Февральской революции, но в урезанном виде. Набиралась же она ещё в 1916 году, и полная корректура содержала полный цикл стихов, посвящённых императрице…»

Оттиски «Голубени» с посвящением императрице пока не обнаружены.

По мнению Георгия Иванова, «не произойди революции, двери большинства издательств России, притом самых богатых и влиятельных, были бы для Есенина навсегда закрыты. Таких „преступлений”, как монархические чувства, русскому писателю либеральная общественность не прощала. Есенин не мог этого не понимать и, очевидно, сознательно шёл на разрыв. Каковы были планы и надежды, толкнувшие его на такой смелый шаг, неизвестно».

Во время войны монархические устои подтачивались со всех сторон. Либеральная интеллигенция мечтала о демократии. Монархическое «Общество возрождения художественной Руси» пыталось спасти монархию. И не случайно полковник Д. Н. Ломан после успешных встреч Н. Клюева и, особенно, С. Есенина с особами царствующего Дома обращается к поэтам с просьбой написать сборник стихов, восхваляющих монархию.

В ответ Н. Клюев от своего имени и от имени Сергея Есенина изложил причины, по которым они не решаются написать подобные стихи. В письме-трактате «Бисер малый от уст мужицких» Н. Клюев писал Д. Н. Ломану: «На желание Ваше издать книгу наших стихов, в которых были бы отражены близкие Вам настроения, запечатлены любимые Вами Фёдоровский собор, лик царя и аромат Храмины государевой, – я отвечу словами древней рукописи: „Мужие книжны, писцы, золотари заповеди и честь с духовными приемлют от царей и архиереев и да посаждаются на седалищах и вечерях близ святителей с четными людьми”. Так смотрела древняя церковь и власть на своих художников. В такой атмосфере складывалось как самое художество, так и отношение к нему. Дайте нам эту атмосферу, и Вы узрите чудо. Пока же мы дышим воздухом задворок, то, разумеется, задворки и рисуем. Нельзя изображать то, о чём не имеешь никакого представления. Говорить же о чём-либо священном вслепую мы считаем великим грехом, ибо знаем, что ничего из этого, окромя лжи и безобразия, не выйдет».

Вот так, лукаво и ехидно, Н. Клюев и С. Есенин отказались от предложения полковника Д. Н. Ломана.

А вот как описывал предложение написать оду в честь царя в своем «Воспоминании о Есенине» в газете «Русский голос» (Нью-Йорк) в 1926 году писатель и журналист А. Ветлугин, который сопровождал Есенина и Дункан в 1922 году в поездке по США в качестве секретаря.

Он записал разговор между С. Есениным и генералом Путятиным, который с 1911 года был начальником царского дворцового управления:

«‹…›И здесь снова предоставим слово Есенину и возложим всю ответственность за точность рассказа на Есенина:

«Пришёл князь Путятин и говорит:

– Серёжа… шестое не за горами…

– Шестое? Это про что?

– Шестое – именины царя.

– Ну?..

– Оду надо писать. Ждут во дворце…

– Оду?

Есенин ухмыльнулся.

– Найдите кого-нибудь другого…

Князь так и присел.

– Да пойми ты, Серёжа, необходимо… Во что бы то ни стало… Во дворце…

– Во дворце вашем трупом пахнет, не стану я од писать…

Через неделю Есенин был отослан на фронт, в дисциплинарный батальон…».

Следует, конечно, иметь в виду, что этот разговор Есенина с Ветлугиным, видимо, состоялся в 1922 году, то есть после Октябрьского переворота, и, как отмечает Ветлугин, «Есенину была свойственна страсть к приукрашиванию». Здесь, конечно, больше поэтической фантазии.

Необходимо сказать, что, по справедливому мнению Куняевых, поэт Н. Клюев и критик Р. Иванов-Разумник удерживали Сергея Есенина от «невыгодного», по их мнению, дальнейшего сближения с царским Двором. К их мнению С. Есенин прислушивался.

Следует ещё раз остановиться на упомянутой выше автобиографии поэта, где он писал:

«В 1916 году был призван на военную службу. При некотором покровительстве полковника Ломана, адъютанта Императрицы, был представлен ко многим льготам ‹…›. Революция застала меня на фронте, в одном из дисциплинарных батальонов, куда угодил за то, что отказался написать стихи в честь царя…»

К сказанному Есениным необходим комментарий и уточнения. Во-первых, Ломан никогда не был адъютантом Императрицы. Льготы же выразились в том, что С. Есенин имел возможность часто бывать в увольнении – ездить в командировку в Москву (для встречи с Клюевым), в Петербург и на родину, иметь свободное время для написания стихов.