Ма сегодня даже на работу не ходила. Хорошо, что у меня теперь есть деньги. Завтра еще щепок настрогаю. Может, и в другие магазины предложу.

Мелкая в секунду уснула. Помню, я раньше тоже так засыпал.

— Я тебе обещаю, — шепчу я, — что он уедет надолго, очень надолго. Я это устрою.

Медленно вылезаю из кровати, прокрадываюсь на площадку. Звон разбитого стекла. Все знают, что будет дальше. Вслушиваюсь, как там Мэгги. Тишина.

Открываю дверь нашей спальни. Пэдди и Моль подпрыгивают.

— Микки, ступай в мою кровать, — говорит Моль.

— И больше оттуда не высовывайся, — подхватывает Пэдди.

Бросаю на него убийственный взгляд. Ишь ты, грозный и храбрый боец ИРА! Даже с Папаней сладить ему слабо. Закрываю дверь. Можно спуститься, послушать под дверью, но я еще и видеть хочу. Не упускать его из виду.

Открываю окно Мэггиной спальни, смотрю вниз, во двор, прикидываю, что будет, если я упаду на конуру. Если пойму, что вот-вот упаду, я просто спрыгну — тогда и приземлюсь нормально. Я поумнее среднего медведя.

Съезжаю задницей по подоконнику, высовываю ноги, хватаюсь за старую металлическую водосточную трубу, подтягиваюсь, прижимаюсь к ней. Миссия невыполнима. Тум, тум, тум-тум, тум, тум. Надеюсь, что в ближайшие пять секунд труба не саморазрушится.

Цепляюсь босыми ногами за штуки, которыми труба крепится к стене и, медленно переставляя то руки, то ноги, спускаюсь, как обезьяна, хотя хотелось бы, как пожарник. Из-за заноз болят ладони.

Ставлю ногу на конуру. Мне сейчас горевать некогда, нужно спасать Ма. Сквозь окно кухни видно открытую дверь гостиной. Папаня ходит взад-вперед. Ма что-то орет, тычет пальцем. Жаль, что окно закрыто. Это они из-за денег. И, может, еще из-за Пэдди.

Папаня подходит к двери гостиной. Ма тянет его обратно — кричит, злится, вовсе не упрашивает. Он поднимает руку. Я наваливаюсь на заднюю дверь. Заперто. Я его убью. Как же попасть внутрь? Смотрю на окно. Он бьет ее. Бегу к калитке со двора — закрыто на засов. Ма его приделала, чтобы Киллер не лез в дом. Я в западне.

Бегу, прыгаю на водосточную трубу, пытаюсь подтянуться — не выходит. Смотрю в окно. Он вновь поднимает руку.

— Не смей! — ору я и колочу в стекло.

Он видит меня. На лице читается: «Какого хрена?» Идет в мою сторону. Блин. Закрывает дверь в гостиную, мне больше ничего не видно. Я еще сильнее молочу по стеклу.

Ничего, ничего я не могу сделать. Ничего.

Залезаю в конуру, медленно опускаю крышку, чтобы без стука. Лежу, свернувшись в клубочек, на ковре. Он вонючий, но мне нравится. Ищу одеяльце Киллера, дотрагиваюсь до шерстяной ткани с жестким ворсом.

Вытаскиваю пистолет-из-которого-убили-брита, принадлежащий ненастоящему дяде Томми, прижимаю к себе холодный металл.

Я ненавижу Папаню. Пусть его больше здесь никогда не будет. Я же пообещал Мэгги-Мелкой. Если мне удастся сейчас туда попасть, я его застрелю. Подождем. Нужно действовать по-умному.

Крепко прижимаю к себе пистолет. Я возьму над ним верх.

Я возьму верх над ними всеми.

Я знаю, что мне теперь делать.

19

В конце улицы поставили новые заграждения — чтобы прекратить протесты. Можно, конечно, пройти проулками, но там полно консервных банок и мусора. Или мимо сгоревших заколоченных домов, которые вот-вот снесут, но это очень долго. Или напрямик через небольшой пустырь, который слева от заднего входа в лавку на дому. Тут совсем быстро.

Никого, никто меня не увидит. Вперед!

Изо всех сил нажимаю на ручки, тачка едет, вихляя. Я чувствую себя силачом из телевизора, который участвует в ответственном соревновании. Испускаю рык — они так делают, так усилие больше.

Тачка дернулась, встала. Застряло колесо. Толкаю, но она ни в какую. В руках пульсирует боль. Сзади гудят мальчишки. Девчонки гудят тоже. Вся улица собралась.

— Грррх, — рычу я, толкая со всей мочи, но я же не силач.

— Вы гляньте на эту Молли Мэлоун! — доносится до меня голос Шлюхована.

Тачку катит, бедняга,

По корням и корягам…

Это он поет.

Все хохочут.

— Молли Мэлоун — хорошее прозвище, — говорит Бридж.

И правда. Не поспоришь. Смешное. Почему у глупых людей так хорошо получается делать гадости?

— Чего это у тебя там? — спрашивает Шлюхован, вытаскивая мешок со щепками.

Не отвечай. Ни слова. Ерунда это. Смотрю на свой дом. Если наши увидят, будет хуже, чем если эти увидят. Они теперь все время дома, не оставляют Ма одну после вчерашней ночи.

— И чего ты с ними делаешь? — спрашивает Бридж.

Все столпились вокруг. Объединенные силы двух главных злодеев. Шлюхован вытаскивает из тачки мешок щепок. Вытащит еще один — увидит пистолет. Не могу я рисковать, чтобы пистолет отобрали ИРА или Пэдди — чем я тогда убью Папаню? А Шлюхован, если увидит, обязательно настучит в ИРА. За кражу их пистолета я одними побоями не отделаюсь. Мне колени прострелят.

Захожу сбоку, выхватываю у него мешок.

— Положи на место, — говорю.

— Палажи-и на ме-есто, — дразнится он девчоночьим голосом. — Щепки, что ли, продаешь?

Бридж смотрит, сощурившись, на меня и на мой топорик.

— Мешки со щепками продаешь? — Она так и прыскает. — С тачки.

Ее смех. Когда б у зла был голос…

Ни слова, Микки. Нельзя, чтобы они увидели пистолет. Пока они заняты делом, я снова берусь за ручки.

— И куда это ты намылился? — Шлюхован ставит ногу на колесо.

— В магазин. Дайте мне пройти… пожалуйста, — говорю я, глядя ему за спину.

— Ишь ты, как наш голубой запел.

Он бьет меня кулаком в грудь.

Я пихаю тачку. Колесо освобождается. Проталкиваюсь сквозь толпу.

В Ардойне ненастном, где девы прекрасны,

Впервые увидел я Молли Мэлоун…

— поет Бридж. — Так мы теперь его и будем звать. Молли.

Все покатываются со смеху.

Тачку катит, бедняга,

По корням и корягам…

Люди выходят из домов, пялятся, показывают пальцами. Я пускаю в ход все свое актерское мастерство, чтобы продемонстрировать, что мне совершенно все равно.

Пение умолкает. Все мальчишки и девчонки остались у меня за спиной.

— Голубочек! — орет во весь голос Шлюхован. — А я, между прочим, видел, как он писькины затычки покупает! Для себя, небось.

— А ты вчера слышал, как он звал мамочку на всю улицу?! — орет Бридж, оглядываясь на наш дом. — Маменькин сынок!

Придется стрелять — я выстрелю. Если они меня доведут. Мне теперь наплевать.

А они хором:

— Молли! Молли!

Хочется плакать, но я не буду. Бросаю тачку, поворачиваюсь к ним.

— Мне плевать, что вы там думаете! — Голос у меня погромче, чем у любого из них. Я кричу: — Слышите?! Все вы! Я все равно вас лучше! Вы все — мразь! И очень плохие люди! Я вас всех ненавижу! И я вам еще покажу! Я знаю, кто я такой. Я…

— Голубой? — подсказывает Шлюхован, и они покатываются со смеху.

— Я не голубой! — кричу я. — Я актер!

Молчание. Это им рты заткнуло.

Хихиканье. Смешки.

— Какой же ты актер, если никогда не играл? — спрашивает Бридж.

Об этом я как-то не думал. Они же не знают, что я все время играю.

Вижу, как из нашего дома выходят Пэдди с Молью, а за ними Ма. Смех. Думают, это все игра.

— Как вот что у тебя папаня в Америке? — ехидничает Бридж.

— Заткнись, — говорю. — А то я маме скажу, и вы получите!

— Маменькин сынок! — изгаляется Шлюхован, и все подхватывают хором.

Мелкая Мэгги проталкивается через толпу, подходит и берет меня за руку.

Справа какое-то движение. Поворачиваюсь и вижу — Пэдди в прыжке бьет ногой, как каратист — ну прямо Брюс Ли.