— Я, блин, всех вас тут сейчас урою! — орет он.

Они разбегаются, прямо как муравьи из-под камня. Только Бридж Маканалли не двигается с места.

— Только попробуй меня тронуть, — произносит она.

— Да уж я-то тебя трону, дрянь! — Рядом со мной стоит наша Моль.

— Только посмей! А я пожалуюсь в ИРА, и тебя убьют, — отвечает Бридж.

— Что она сказала? — Подходит Ма, лицо у нее в синяках, один глаз заплыл. Она никогда не выходила на улицу в таком виде.

Через плечо Бридж вижу, как Шлюхован стучит в дверь ее дома. Оттуда выходит ее Ма.

— Да уж пожалуюсь. Вон, у него спроси, — говорит Бридж, указывая на меня. — Его уже предупредили.

Ма с Пэдди переглядываются, потом смотрят на меня. Я вижу, что к нам через улицу идет мама Бридж. Сейчас будет кровь.

— Да ерунда это, мамуль, — говорю я.

Мамино лицо багровеет. Грудь поднимается, и воздух она втягивает так, будто тонет. Или раздувается, как шарик. Настоящий Халк.

— Попробуй только тронь мою дочь! — орет мама Бридж на ходу. — Твой малец получил по заслугам! Это я им сказала. Я натравила на него ИРА. Я! Ну, и что ты теперь с этим сделаешь?!

Ма смотрит на меня. Смотрит на щепки, хмурится.

— Ты чем это тут занимаешься?

Берет меня осторожно за обе руки, поворачивает их ладонями кверху.

— Сыночек, — говорит она и прямо содрогается всем телом. Потом трясет головой. — Ты ж себе ладошки попортил!

Водит пальцем по царапинам, по занозам.

— Да ничего, мамочка, — успокаиваю ее я.

Лицо у нее каменеет, морщится, потом делается пустым. Она отпускает мои руки, вытирает глаза. Наклоняется к тачке, берет топорик. Поднимает его над головой, как индейская скво.

— Зарублю, сука! — кричит она и бежит к миссис Маканалли.

Я кидаюсь следом. Кто-то кладет мне руку на плечо, удерживает.

— Не надо, — говорит Пэдди.

Я поднимаю на него глаза и перестаю рваться. Впервые слушаюсь своего старшего брата. Все Доннелли стоят вместе на пустыре, смотрят. Кроме, понятное дело, Папани. Пистолет! Нужно вытащить его из тачки.

Пихаю тачку — никак.

Пэдди выхватывает у меня ручки.

— Давай, слабак, помогу, куда мы все это покатим?

Указываю на дом Маквилланов, идем туда вместе. Смотрю через плечо — Ма кромсает топором входную дверь Маканалли. И вопит, как безумная, при каждом ударе.

Пэдди опускает тачку перед входом в магазин.

— Иди, дальше я сам, — говорю.

— Кто именно тебя предупреждал? — спрашивает он.

— Я его не знаю, какой-то дядька.

— Ты почему Ма не сказал? Она бы разобралась. — Я молчу. — Если кто опять будет обзываться, говори мне, — добавляет он. — И в Святогабе тоже. Скажешь им, чей ты брат. Я в этом году оттуда уйду. Но мы в школе сила. То есть я — сила, — говорит он.

— Хорошо, — отвечаю.

Он плюет на землю и уходит.

— Только рот держи на замке, чтоб тебя не видно было и не слышно. И постарайся стать настоящим мужиком, Микки, — добавляет он.

Плюет еще раз и идет к нашему дому.

Ма остановилась, держится за стену, переводит дух.

— Миссис Маквиллан, я щепки привез, — говорю я. — Новая поставка, прямиком из Вудсвиля, штат Теннеси, — добавляю с американским акцентом.

— Хорошо у тебя получается, — произносит она, глядя через плечо на Ма.

— А это потому, что я скоро поеду в Америку.

— Да уж наверняка, Микки Доннелли, уж я-то точно не удивлюсь. — Улыбается. — Вот, держи.

Я тоже улыбаюсь, запихиваю деньги в карман. Она нагибается, чтобы выгрузить мешки.

— Давайте я помогу, миссис. Негоже такой даме себя утруждать.

— Микки Доннелли, — смеется она. — Ну ты меня и потешил. — Вздыхает. — Я уверена, что ты доберешься до Америки и станешь там актером. — Она, видимо, все видела. — Привет, Голливуд, вот и я! Надо заранее взять у тебя автограф, а то, как станешь знаменитым, и знаться-то со мной не захочешь.

Хихикает, уходит в дом.

Вся улица глазеет на Ма, как на убийцу с топором из филима ужасов.

— И если кто еще хоть слово скажет против моего сына или кого из моих детей, я вас всех, суки, порешу, и плевать мне на вашу гребаную ИРА! — Ма держит топорик над головой.

Моя Ма окончательно с катушек съехала.

Вытаскиваю пистолет, запихиваю в штаны. Теперь моя очередь защищать мою маму.

— Не шуми, Мэри помешаешь, — говорит Ма. — Папы нет дома. Но рано или поздно он вернется.

Я смотрю на ее глаз. Одно дело, что вся улица видела, но теперь еще пусть видят и в лавке, и в «Шемроке»?

— Мамуля, не ходи на работу, — прошу я. — Не надо, чтобы они тебя видели.

Ма опускает руку на живот.

— Нам добрая фея денег не принесет, сынуля.

Да, ведь Папаня вернулся. И снова тянет из нее деньги на выпивку. Мне кажется, что сильнее, чем теперь, я его уже ненавидеть не смогу. Ну, тем легче будет сделать то, что я задумал.

— А ты скажи, что упала, мамуль, — прошу я. — Там, у старых домов, где кирпичи. — Она улыбается, подтыкает одеяло под матрац. — Или что тебе в глаз резиновая пуля попала.

— Ты на самого себя-то посмотри. Вот теперь скажут, что твоя Ма тебя бьет, — говорит она.

— Так и бьешь! — Мы оба смеемся. — Они же все знают, что я недоумок!

— Ты не недоумок, Микки Доннелли, — изрекает она. — Ты умнее и храбрее их всех. Даже не знаю, откуда это в тебе.

— От тебя, мамочка. Это у меня от тебя.

Ма трясет головой.

— Ладно, малыш, рот на замок и спать.

У дверей спальни она повторяет все обычные движения. Оглядывает комнату — никогда не могу понять, что она ищет. Похлопывает по карману пальто, там ли кошелек — чтобы Папаня до него не добрался. Крутит кольцо на пальце, потому что она все еще его любит, даже после всех его выходок.

— Веди себя хорошо, — говорит она.

Только не сегодня, Ма. Сегодня не тот день.

Идет к выходу, а мне страшно.

— Мамуля, — зову я.

Возвращается.

— Ну, что тебе, Микки? Я опаздываю.

— Можно попросить у тебя одну вещь?

— Что, Микки? Только поживее.

— А ты не будешь смеяться?

— Микки, говори живо, а то я тебя взгрею.

— Ладно, неважно.

— Да чтоб тебя, малый, ты чего мне голову морочишь? — злится она и снова выходит. Доходит до площадки. Мне так стыдно просить, но после того, что я сделаю, она, наверное, никогда уже не будет меня любить.

— Мамуля, обними меня, пожалуйста! — кричу я.

Шаги замирают. Тишина. Я прячу голову под одеяло. Сам не верю, что сказал такое. Такую глупость. Сжимаюсь в комочек. Ничего. Ну, все нормально, но…

Сверху тяжесть. Сквозь одеяло. Большая. Одеяло подтыкают со всех сторон. Шлепок по заднице. Смеюсь. Высовываю голову.

— Рано ты спать улегся. — Это Моль. Смотрю ей за спину, но мамы уже нет. — Сегодня дома только ты и я, — говорит она.

Мэгги у тети Катлин. Все очень удачно складывается.

— Гляди, — предлагает она, раскрывая полиэтиленовый мешок. — Сейчас попируем.

— Ничего себе! — ахаю.

— Избалуешься ты у нас сегодня, — смеется она. — Любит тебя твоя Ма, голопопый.

Улыбаюсь. Ма меня любит. Разве всякие вкусности — не доказательство? Моль и та это подтвердила.

— Ну, хватай, — говорит она.

Достаю пакет чипсов. Чипсы с сыром и луком — лучший способ сказать «я тебя люблю». Моль смотрит, как я их ем.

— А ты не хочешь? — спрашиваю.

— От них потом изо рта воняет.

— Воняет, — соглашаюсь. — Ну и что?

Она смотрит в окно, машет рукой. Она не будет есть чипсы с сыром и луком и машет рукой. Тут не надо быть Шерлоком Холмсом.

— Тебя там парень ждет? — спрашиваю.

— Ага, — говорит она. — Ма не разрешила пригласить его в дом.

И показывает глазами: «О горе мне, Джульетте, разлученной с моим Ромео».

— Ну ладно, иди к нему, — разрешаю. — Я никому не скажу.

Глаза у нее вспыхивают, как бутылки с зажигательной смесью.

— Не, Микки, нельзя, — говорит она.

Я хохочу.

— Да ладно, иди уже.

Она тоже смеется.