Об этом столяре, Георге, она вообще забыла — ведь прошло уже столько времени. Да и он, видать, забыл ее; наверное, утешается с этой маленькой замарашкой, Анной из «Орла». Но однажды в воскресенье в дверь кухни постучали, и когда она, ничего не подозревая, сказала: «Войдите!» — перед ней вдруг предстал Георг. От неожиданности она так и приросла к месту.
Он заявил, что приехал в Хельзее, чтобы повидать ее. И к тому же она писала ему, что он может навестить ее, если хочет.
— Ну, раз ты уже здесь, Георг, садись! — сказала она не особенно приветливо. Но писать она ему не писала, этого она что-то не помнит.
Ах да, конечно, она писала ему, но с тех пор прошло уже много месяцев. Столяр прифрантился по-воскрес-ному, все на нем было вызывающе новенькое, с иголочки: и черный костюм, и белоснежный воротничок, и сверкающие ботинки. Он положил на кухонный стол небольшой пакет.
— Я принес тебе, Альвина, немного шоколада, — заявил он, — ты, я знаю, любишь его.
— Спасибо! — ответила она, не глядя в его сторону.
Георг сказал, что она хорошо выглядит. Да, она выглядит здоровой и свежей, даже пополнела немного. Затем он заявил, что во время их последнего разговора она поставила ему условие относительно тысячи марок. Альвина насторожилась. Какое условие? Ну, она сказала тогда, что не намерена выйти замуж за человека, у которого ничего нет, но если он сможет показать ей тысячу марок, она согласится.
Альвина рассмеялась.
— Тебе это, должно быть, приснилось, Георг! — насмешливо сказала она.
О нет, ему не приснилось! С места ему не сойти, если это не правда. Ну вот, поэтому-то он и пришел сегодня к ней: он может показать тысячу марок, раз она хочет увидеть наличные деньги. И действительно, он полез в карман, достал оттуда пачку денег и хвастливо показал их. Альвина побледнела. Здесь даже больше тысячи, заявил он, здесь полторы тысячи. Она может пересчитать, если ей угодно. Так вот, значит, настало время напомнить ей об ее обещании. Альвина растерянно ерзала на стуле. О боже, вот положение-то! Обещание? Опа не давала никакого обещания! Ну мало ли что она говорила, вполне возможно, что и о тысяче марок когда-то была речь, хотя она и не помнит этого. Но обещать — что же она могла ему обещать? Ничего!
— Ничего? Так! — Георг с оскорбленным видом замолчал. Он засунул деньги обратно в карман. Спустя немного он попытался подступиться к ней иначе. Он заявил, что получил в наследство от тетки две тысячи марок. Кругленькая сумма, не правда ли? Теперь он ни от кого не зависит и хочет открыть столярную мастерскую здесь, в Хельзее. Ему ничего не стоит заткнуть за пояс всех здешних столяров. Он говорил самоуверенно и хвастливо. Его бледное худое лицо раскраснелось, а большие оттопыренные уши горели. О, надо дать ей понять, кого она отвергает, — ведь он — человек с большим будущим! Да, но Антон, у которого ни гроша в кармане, был ей все же в тысячу раз милее этого столяра, даже если бы тот получил в наследство десять тысяч марок. Она может с чистой совестью ему это сказать.
Георг умолк и испытующе посмотрел на Альвину. Он вовсе не требует, чтобы она дала ему ответ сегодня же. Он-то, во всяком случае, человек, верный своему слову. Пусть она еще подумает.
— И думать не о чем! — резко перебила его Альвина.
— Не о чем? Ишь как!
Она, как видно, забыла не только свое обещание, но и вообще все, что между ними было? Теперь столяр сидел бледный, сердитый и даже косил немного. Посмотрим, посмотрим! Так вот, они тогда были на вечере в «Орле» — не правда ли? — и когда танцы окончились, он пошел ее провожать. Было это или нет? Конечно, было.
— Кто предложил погулять еще немножко в лесу, Альвина, — продолжал столяр, — не я ли? Или, может быть, это предложила ты? Отвечай!
Альвина молчала.
— А! Я вижу, ты не хочешь отвечать, Альвина! А кто из нас сказал: «Здесь есть скамейка «Отрада взору», на которой так приятно сидеть и где никто не мешает», — я это сказал или ты, Альвина?
Альвина неприязненно молчала; все в ней кипело от злости.
— Так как же дело было? Ты ли на этой скамейке села ко мне на колени, Альвина, или я сел на колени к тебе? Отвечай! Да я бы никогда и не осмелился, я слишком уважал тебя! Ты мне казалась высшим существом. Ну, а потом?
Внезапно Альвина вскочила и неистово затопала но-, гами.
— Вон отсюда! — закричала она вне себя. — Вон! Ах ты, паскуда! Ах ты, гадина!
Столяр с оттопыренными ушами ушел бледный, сердито нахмурив лоб. В другой раз, быть может, она окажется в лучшем настроении, проговорил он. В эту ночь Альвина и часу не проспала.
Через две недели Георг опять явился в воскресенье, когда остальных не было дома. Он снял мастерскую в городе и поселился в Хельзее навсегда. Он снова задал ей те же бессовестные вопросы: послушать его, так можно подумать, что это она его совратила. Ну и человек! На этот раз не обошлось и без скрытых угроз: он может кое-что порассказать людям. С этого дня она перестала впускать его.
Тогда он подстерег ее рано на рассвете, когда она собиралась пойти в город за покупками. Он, мол, хочет только сказать ей, что любит ее и что она может делать с ним что ей вздумается, если только будет ^оть немножко добрее к нему. Не так-то легко было от него отвязаться.
— Все кончено, уходи! — сказала она.
Но он не уходил и начал всхлипывать.
— Альвина, послушай, я с ума сойду!
Мужчина, который плачет, — что это за мужчина? Она с отвращением оттолкнула его, но тут он неожиданно схватил ее и начал душить. Она вырвалась и убежала. Он подстерег ее во второй раз и в третий. Она не решалась больше ходить в город. Когда начинало темнеть, она замечала, что он ходит, крадучись, вокруг усадьбы.
Так продолжаться не могло, все это ей стало просто невмоготу. Она решилась признаться Антону и, горько плача, рассказала ему все, но Антон заявил: то, что было раньше, его не касается.
Когда Георг, по обыкновению расфранченный, водно из ближайших воскресений заявился снова в кухню неожиданно вошел Антон.
— Здравствуй, Альвина! — произнес он, пренебрежительно оглядел столяра и добавил: — А этому молодчику что от тебя надо?
Он держал себя несколько высокомерно: пусть Альвина сразу видит разницу, неизмеримую разницу между ним и этим столяром в его смешном воскресном наряде.
Презрительный тон, каким с места в карьер заговорил Антон, сразу же заставил столяра вспыхнуть. Он выпрямился на стуле, словно проглотил палку, и раздраженно воскликнул:
— Вы, надеюсь, ничего не можете возразить против того, что я навещаю свою невесту?
— Невесту? — издевательски переспросил Антон и рассмеялся.
Да, невесту, невесту! Он имеет право называть Альвину своей невестой после всего, что произошло между ними. Пусть Альвина отпирается — это дела не меняет. Он чувствует себя глубоко оскорбленным и не потерпит, чтобы с ним обращались как с бродягой. Столяр говорил все более громко и возбужденно. Все, что он утверждает, заявил он, он может, доказать! Он рассказал историю о тысяче марок, потом рассказал о танцах в кабачке «Орел», о ночной прогулке в лесу и о скамейке «Отрада взору». Альвина закричала, но столяра не так-то легко было сбить с толку: это его право, и он им воспользуется.
Лицо Антона становилось все темнее и темнее, и наконец он заревел, — да и в самом деле нужно было зареветь, чтобы заставить себя понять.
— Кавалер, нечего сказать! — заорал Антон так громко, что жилы на его шее посинели.
Однако достаточно, больше они не хотят слышать ни одного слова!
Но тут столяр вне себя закричал, что он никому не позволит затыкать себе рот, — никому! Он говорит чистую правду, но здесь, по-видимому, не желают слушать правду?
— Вон отсюда, негодяй! — заорал Антон. — Или я вытащу тебя из дома за твои длинные уши!
Столяр поднялся шатаясь, бледный как мертвец, готовый броситься на Антона. Мужчины кричали, Альвина в отчаянии визжала: «Антон, Антон!» Ну вот, вышло именно то, чего она боялась!
