В эту ночь Шпан не спал вовсе. Утром, когда он лежал совсем измученный, обливаясь потом, в своей постели, он ощутил потребность сейчас же, немедленно поговорить с фрау Шальке.

Фрау Шальке пришла, и он в страшном волнении попросил ее тотчас поехать в город.

— Меня тревожит судьба моей дочери; — сказал он. — Может быть, она голодает? Я хочу знать, как она живет. Мне не к кому обратиться, кроме вас, фрау Шальке, — понимаете? Может быть, вам удастся поговорить с ней или навести справки. Вот деньги. Запишите все ваши расходы. Вы можете поехать сегодня же?

Этого фрау Шальке, пожалуй, не сможет сделать, но так как господин Шпан был всегда добр к ней, она должна постараться. После обеда она отправилась на станцию. Она не шла, а мчалась, ног под собой не чуя от радости, — это была поистине милость господня! Во время своей последней поездки она познакомилась с одним человеком, служившим шеф-поваром в гостинице, и дело у них дошло почти до помолвки. Он писал ей влюбленные, нежные письма и клялся, что женится на ней. Теперь ей представился великолепный случай проверить, серьезные ли у него намерения или же он, по обыкновению, как все мужчины, просто говорит красивые слова. Ах, а он-то и не подозревает, что она еще сегодня вечером будет у него.

9

Приказчик обратил внимание Шпана на то, что многие товары на исходе. Шпан попросил его все записать, чтобы он мог сделать заказ. Но товары так и не поступили. Приказчик был в полном отчаянии: ему уже пришлось отказать нескольким покупателям. Как же это так? Раньше склад Шпана постоянно бывал набит товарами. Шпан был чрезвычайно смущен.

— Мы сейчас справимся, — сказал он приказчику. — Войдите, пожалуйста.

И тут выяснилось, что списки все еще лежат в письменном столе и что вот уже несколько педель не делалось ни одного заказа. Шпан покраснел, растерялся, начал беспомощно заикаться. После закрытия лавки приказчик пошел в контору и несколько часов подряд писал заказы. Он видел, в каком состоянии находится Шпан. С этого дня он вел дело почти самостоятельно.

Шпан в эти дни был полон одной мыслью: почему ее так долго нет? Уж не вздумала ли она навсегда остаться в городе? Прошла уже целая неделя, как она уехала.

Но на следующее утро фрау Шальке сидела в столовой за шитьем. Она не обернулась, когда вошел Шпан, притворившись, что не заметила его.

Шпан некоторое время рассматривал ее, словно она была призраком, внезапно представшим перед ним, потом подошел ближе.

— Вы вернулись? — спросил он удивленно и взволнованно.

Шальке встрепенулась и оставила работу.

— О, господин Шпан, это вы? Я не слыхала, как вы вошли! Да, я вернулась, я приехала вчера вечером.

На ее впалых щеках выступил слабый румянец. Она вовсе не спешила возвращаться, — кто знает, когда ей удастся опять съездить так дешево? Да, это были для нее чудесные деньки, она обручилась со своим шеф-поваром. Его фамилия была Екель. Они день и ночь только и делали что строили планы на будущее. А этот Шпан такой страшный — словно из гроба встал, право!

— На этот раз вышло немножко дольше, — добавила она.

На лице Шпана выступили красные пятна, но потом его охватило блаженное чувство успокоения. Он придвинул стул и спросил, может ли фрау Шальке сообщить ему что-либо.

— Мета рядом, — прошептала Шальке и продолжала уже громче, торжествующе глядя на Шпана: — Я говорила с ней!

— Вы говорили с ней? — переспросил Шпан и сам удивился спокойствию, с каким задал свой вопрос.

— Да, я говорила с ней.

Шальке не лгала. Она действительно говорила с Христиной. Она подкараулила ее неподалеку от пансиона Шпербер и затем, словно случайно, столкнулась с ней лицом к лицу. «Фрейлейн Шпан! Вот так встреча! Но, должно быть, фрейлейн Шпан не узнает ее?» Почему же? Разумеется, Христина ее узнала. Но держалась она холодно и неприступно. Она густо покраснела и сказала, нахмурив лоб, что одна приятельница из Хельзее написала ей, будто фрау Шальке ходит по домам и рассказывает о ней своим заказчицам нелепые и оскорбительные истории. Шальке побледнела и пустилась уверять, что все это ложь, и если она рассказывала что-либо подобное, пусть она провалится сквозь землю на этом самом месте. Тогда Христина немного оттаяла и спросила, что слышно в Хельзее. Они болтали несколько минут о том о сем, а потом Христина поспешно ушла. Она даже протянула Шальке руку, но как… Лучше не спрашивать!

Разумеется, Шальке не могла изобразить Шпану свою встречу с Христиной в подлинном виде — не так-то она была проста. Но она уже давно обдумала и выучила наизусть все, что собиралась ему сказать, и слова струились без запинки с ее тонких губ. Фрейлейн Христина прямо вскрикнула от радости и неожиданности, вдруг увидев перед собой знакомую из Хельзее. Шальке добрых четыре дня расхаживала перед пансионом на пронизывающем ветру. Им с Христиной пришлось тотчас же зайти в маленькое кафе, потому что обе ужасно озябли. Там они проболтали целый час, а может быть, и два.

Шпан откинулся на спинку кресла и заслонил рукой глаза: Шальке открыла ставень, чтобы было светлее работать, и свет ослеплял его.

— Я слушаю, — сказал он, кивнув.

Да, так вот, они, значит, сидели в этом кафе. Христина была одета по-прежнему очень мило, но это уже было не то, что год тому назад, — она ведь портниха, ее на этот счет не проведешь. Обшлага немного пообтерлись, одна пуговица держалась непрочно, а в голубом берете, который был на фрейлейн Христине, моль проела крошечную дырочку. Все это мелочи, но женщина не должна этого допускать. И волосы фрейлейн Христины были не так тщательно причесаны, — это ведь стоит денег. Плохо ли выглядела Христина? О нет, этого нельзя сказать, но прошлым летом она была такая загорелая, а теперь казалась немного бледной. Летом она выглядела еще такой — ну, как бы это выразиться — гордой и самоуверенной, а теперь у нее появились усталые складки вокруг рта, словно она упала духом. Да, совершенно ясно видно, она уже не та, что летом. К тому же она казалась довольно нервной и рассеянной и* курила одну сигарету за другой.

Шпан тяжело дышал, он опустил голову, все еще закрывая рукой глаза… Может быть, теперь она скоро вернется; может быть, в одно прекрасное утро она будет стоять у его постели, как ему недавно приснилось.

Шальке по привычке облизывала губы кончиком языка и говорила без умолку. Она сказала, что во всем этом нет ничего удивительного — в большом городе люди быстро изнашиваются. А господин доктор Александер, как видно, едва концы с концами сводит. С арендой театра ничего не вышло, потому что он не получил денег, на которые рассчитывал, и теперь работает в баре. Этот бар называется «Феникс» и усиленно посещается светскими господами и дамами. Она там не была, о нет, нет, разумеется, но своего брата она туда посылала. Там горят в ложах красные лампы, там выступают танцовщицы, на которых почти ничего не надето, они обмахиваются веерами из белых перьев, а певицы исполняют песенки, которые и слушать-то зазорно. Перед каждым номером выходит господин Александер и отпускает какую-нибудь шуточку или преподносит публике веселые куплеты. И Христина, разумеется, тоже просиживает ночи напролет в баре «Феникс», — не может же она так долго оставлять своего друга одного! Но много ли на этом заработаешь? Да, сразу видно, что живется им очень и очень не сладко.

Шпану хотелось задать фрау Шальке один вопрос, но, — как это ни странно, — каждый раз, когда он открывал рот, у него захватывало дыхание. Наконец он тихо произнес:

— А обо мне… обо мне она не спрашивала?

— О, разумеется, она спрашивала о господине Шпане! — с живостью ответила Шальке. — И я сказала ей, что вы, слава богу, чувствуете себя хорошо, и это, по-видимому, очень ее успокоило.

И Шальке продолжала сыпать словами. Она должна сообщить господину Шпану большую новость — большую-большую новость. Христина, должно быть, скоро сама напишет господину Шпану, чтобы сообщить ему о дне своей свадьбы с доктором Александером.