— Вы, товарищ Ксинафонтов, только что возмущались, что штаны протираете в кабинете, бумаги вам надоели, вот и займётесь этим. Из Саратова тот механик. Отправитесь туда и всё проверите. А вопрос об ответственности Чернохвостова мы перенесём до вашего возвращения и выяснения всех обстоятельств.

— А с этим как же? — кивнул Осинский на Чернохвостова.

— С этим? Под арестом рассиживаться не дадим. Пусть побегает в рядовых агентах, помогает концы искать в запутанном этом деле.

— Я его с собой возьму, — подал голос Ксинафонтов. — Поучу уму-разуму.

— Вы вдвоём, Игнат Ильич, при всём моём уважении к вам, как бы чего там ещё не состряпали… — Луговой запнулся, поймав настороженный взгляд Драчук, теребившей очки в руках. — В общем, поедет с вами товарищ Верховцев. Вы, гляжу, рядышком, единое понимание вопроса обрели, спецы опытные, к тому же Лев Соломонович к нам из Саратова когда-то прибыл. Так, товарищ Верховцев?

— Так точно! — подскочил на ноги Верховцев, проклиная себя за глупую несдержанность.

— Не забыли город? Знакомые, наверное, найдутся среди наших товарищей? Помогут?

— Я родом из местных, Яков Михайлович, — вытянулся тот, — в Саратове пробыл недолго, но знакомые, конечно, имеются.

— Сегодня и выезжайте. Откладывать — перекладывать, что муку в ступе толочь, а времени у вас мало. — Луговой развёл руки в стороны. — Неделю даю. Обернётесь раньше — благодарность! А мы расходимся, товарищи.

Верховцев, пропустив спешащих к выходу, покурил в коридоре с Ксинафонтовым, дожидаясь его реакции на неожиданный для обоих оборот, но тот всё время только хмурился и, отворачиваясь к форточке, зло пускал струйки дыма на волю.

— Игнат Ильич, я хоть и знаю Саратов, верно товарищ Луговой подметил, но какие там у меня знакомые? Сколько лет пролетело, хорошо, если в живых кто остался. Там же давно и голодуха, и мор круче наших напастей.

— Ну?

— Я с поездкой этой не лез. Вылетело само собой, чёрт попутал!

— Отказаться хочешь?

— Теперь уже Луговой и слушать не станет.

— Что предлагаешь?

— Возьмись за старшего? Хоть и двое нас, а кто-то руководить должен.

— Ответственности испугался?

— У тебя опыта больше. А ответственность что? Разделим пополам. Не раздерёмся.

— Решили. Ещё что?

— К начальству бы надо зайти перед отъездом.

— Советы, напутствия получить?

— Ну да.

— А ты не скумекал, что от нас требуется? И почему мы с тобой в одну ложку угодили?

— Ложку? Ничего не понимаю.

— Значит, не слышал ещё про своего Сивко?

— Не видел его с вечера. С утра прямо на заседание, едва успел.

— Опаздываешь ты, Лев, вечно. Это плохо.

— Так что с Сивко?

— Вот ты и зайди к Луговому, пока он тебя сам не вызвал. И совет получишь, и ещё чем-нибудь порадует. А я собираться пошёл.

И, крякнув, Ксинафонтов тяжело зашагал по коридору. Задумавшись над его хитромудрыми намёками, Верховцев бросился было его догонять, но было поздно.

— К поезду поспей! — донеслось из-за спины, и дверь захлопнулась.

Приёмная пустовала, и Верховцев, не раздумывая, торкнулся в оббитую кожей дверь. Недосказанный намёк Ксинафонтова на предстоящие неприятности встревожили его. В таких случаях он предпочитал атаковать первым. Приём, не раз испытанный, приносил успех. Что мог натворить Сивко? С тем, что тот подвёл его с механиком, обошлось гладко — труп унёс с собой все тревоги. Но что случилось вчера?..

Накануне ночью, оставив за порогом дома старика Заславского, Платона он больше не видел. Но так и было условлено, Сивко должен был дожидаться в укрытии, не вмешиваться ни при каких обстоятельствах и только отслеживать происходящее. Верховцев не собирался объяснять Платону причин своих странных поступков; тайн собственного прошлого он не доверял никому. Обеспокоился сам в тот момент, когда поздно ночью старик, сдавшись на уговоры Корно, повёл их двоих на розыски Евгении и ребёнка к пианистке Софьи. Платон, видно, устав дежурить, покуривал за деревом и едва успел скрыться, замеченный лишь им. Но пронесло. Больше промахов подопечный не допускал. Когда же под утро всей гурьбой они брели к особняку Гертруды Филькенштейн, присутствие Платона поблизости ничем не отметилось. Мысль спрятать остатки семейства Корновского у Гертруды осенила Верховцева, когда взбалмошная внезапным визитом нежданных гостей перепуганная Софья пыталась сообразить, что от неё требовалось. Мудро рассудив, что о лучшем убежище не мечтать, Верховцев тут же посвятил в историю проклятого особняка Корновского и тот, не раздумывая, согласился. Такое решение устраняло тревоги многих и прежде всего — Корно. Глеб не находил слов, как отблагодарить бывшего приятеля. Верховцев был сдержан, он старался улыбаться, хотя было не по себе — знал бы друг, кому расточает хвалебные слова, так ли бескорыстен поступок и чем грозит в будущем собственная легкомысленность!..

Дверь наконец поддалась и в открывшуюся щель Верховцев услышал:

— Но потерпи, дорогой…

Он надавил сильней и сделал шаг вперёд:

— Разрешите, Яков Михайлович?

— По вопросу поездки? — Луговой поспешно отступил от Драчук.

Смутившись его внезапным появлением, отшатнулась и завотделом губкома.

— Хотелось бы уточнить некоторые вопросы, — застыл Верховцев, не подавая вида.

— К Осинскому! К Осинскому! — сунулся за портсигаром Луговой и поторопился к столу. — Я поручил ему подготовить приказ о командировке.

— Но…

— Нас с Ольгой Николаевной ждут в губкоме партии, затянулось наше заседание. — Начальник окутался дымом и торопливо зарылся в бумагах, словно отыскивал нужное.

— У меня неотложное, — упёрся столбом Верховцев, злорадствуя, он внезапно почувствовал удовольствие издеваться над беззащитностью этих двух важных особ, только что изображавших на заседании величие и безграничную власть над остальными, но вдруг застигнутых врасплох пусть не за явным адюльтером, но близким к тому разоблачением.

— Товарищу ехать, — первой нашлась Драчук, сухо кивнув, она поспешила к выходу. — Мы вас ждём в губкоме, Яков Михайлович.

Не скрывая недовольства, пустив дым в потолок, Луговой с большей яростью стал расшвыривать бумаги:

— Ну что там у вас неотложного?

"Любезничали, значит, голубки, ворковали, а я вас вспугнул, — собираясь с мыслями, с ехидцей наблюдал за ним Верховцев. — Попались с поличным, голубчики, теперь, хоть и ненадолго, а верх мой, попляшете под мою дудочку. Яков, мужик холостой, а дамочке, партийной вертихвостке, да замужней и при детях, гореть синим пламенем, если перечить станет. Амуры за спиной мужа — толстобрюхого аптекаря, который напрасно подозревает её в шашнях с Осинским, налицо. Муженёк лишь любовником ошибся. Ему шепни, сутяжник всех на ноги подымет. Несдобровать тогда и самому Луговому. А уж как ими крутить-вертеть, надумаю…"

— Я дождусь объяснений? — Не сдерживаясь, Луговой отбросил бумаги, уставился на Верховцева, готовый смешать его с землёй. — Кстати, Лев Соломонович, где всю ночь пропадал агент Сивко, которого вы забрали с собой на задание у Чернохвостова?

— В моём подчинении, — ожидая всего, но только не этого, смутился Верховцев, но вида не подал.

— Агент Снегурцов жену умершего капитана кое-как опросил в больнице. Ничего толком от неё не добился. Работать с ней, тревожить, врачи не советуют. Сами не надеются, выживет ли. А вам удались ваши поиски?

"Кто же тебя больше интересует? — исподлобья зыркнул Верховцев на покрасневшего от гнева начальника, — Платон или Корно? Ну, о Корновском ты, голубок, от меня информации не дождёшься. Да она тебе и ни к чему. Важный гость, которого тебе поручалось выудить на пароходе и следить за каждым его шагом, уже тю-тю, поездом в столицу укатил. Так что за мой счёт благодарности тебе не предвидится. Жди только взбучки. А птенцов его я для себя надёжно припрятал. На всякий случай. Мне они нужней".

— Вы что же, ничего не добыв, решили развлечься на пару, а потом бросили его под утро? — скрипнул зубами Луговой.