— Выскочила из общежития за кофе, — объяснила Калина, — и увидела объявление на пекарне: «Ночная распродажа». Тут всё вперемешку. Пироги и пирожки с разной начинкой, рогалики, ватрушки. Я купила всё, что у них было. Ешь. И не забудь поделиться с другом.

Светозар рассыпался в благодарностях.

— А еще я принесла скрутки. Пойдем к чаше Хлебодарной. Говорят, что отсюда, с вокзала, лучше видны пути и судьбы. Пусть Хлебодарная посмотрит на нас, когда мы стоим рядом, и подумает, хочет ли она подать мне знак.

Скрутки Камулу Светозар купил в киоске перед входом в алтарный зал. Сказал Калине:

— Нельзя идти только к ней одной. Альфа не должен проходить мимо алтаря бога войны и охоты, не испросив удачи. Если бы я вообще сюда не заглянул, он бы не обиделся. А одарить только Хлебодарную — навлечь на себя его гнев. И еще... знаешь, жрец в часовне как-то сказал, что Камул умеет смягчить Хлебодарную, если она разозлилась из-за пустяка или услышала просьбу в плохом настроении. Пусть он за меня заступится, если что. Мало ли...

Калина кивнула. Они зажгли скрутки, положив их в переполненные пеплом бронзовые чаши. Несмотря на поздний час, в алтарном зале было довольно много людей и оборотней — вокзал никогда не спал. Светозар посмотрел на статуи в нишах, скользнул пальцами по прохладному орнаменту, опоясывающему чашу, и прошептал:

— Не забавы ради, а на долгие годы. Пусть будет рядом всегда.

Дым щипал глаза, размывал фигуры и лица статуй. Светозару показалось, что Камул кивнул, а Хлебодарная вздохнула, но вздох тут же заглушил свисток тепловоза.

Калина позволила поцеловать себя в щеку — к сладкому запаху добавилась дымная можжевеловая горечь расставания — и ушла к машине, запретив себя провожать.

— Ваша электричка уже возле платформы. Иди, вам еще коробку с пирогами в вагон заносить. Стоянка освещена, рядом полицейский пост. Ничего со мной не случится.

Пироги они с Анджеем доели прямо перед прибытием в Лисогорск. Не так их там много и было — все завернутые, одной бумаги на два пирога! Ладно, на полтора. Или на один и небольшую булочку.

В Лисогорске Светозару быстро стало не до страданий. Обучение, тренировки, получение допуска к оружию, первые дни в новом коллективе со сложившейся иерархией — какие уж тут вздохи и романтические мысли? Даже если бы были в одном городе с Калиной, все равно бы не получалось встречаться через день — это Светозар по наивности придумал.

Он собирался поехать в Ромашку, но так и не собрался — написал туманное письмо, что планирует переводиться поближе к дому, но не уточнил, куда и когда. Чтобы матушка невесту подыскивать не начала, а то с нее станется.

Незаметно промелькнул апрель, а за ним и май — праздники Светозар провел в оцеплениях, статую «Зеркальных» под витражным куполом не заминировали, хотя завалили полицейский комиссариат звонками, обещая это сделать. Зато взорвали автомобиль на окраине — явно собирались перегонять в центр города, но что-то пошло не так.

В первой декаде июня к нему приехала Калина. Похвалила фонарик, согласилась переночевать, если Светозар перекинется, а волк не будет царапаться жесткими лапами. Спросила, не собирается ли Светозар учиться, выслушала пересказ разговора с Анджеем и отругала за то, что он до сих пор направление не попросил.

— Почему откладываешь? Пропустишь год, а чем дальше, тем сложнее.

— Я схожу к командиру, — пообещал Светозар. — Командир у нас хороший, понимающий. Только пожилой и с травмой позвоночника — пострадал при взрыве на автовокзале. Он дослуживает, ему до пенсии год остался. А вот замы его... один с гнильцой, вечно что-то прокручивает, никогда прямо не ответит, не прикажет, лишь бы ответственность на себя не взять. А второй нормальный, но вис. Отец волк, мать лисица. Рыжая. Формально чист, но командиром никогда не станет — для местных лисов и висов существует негласное ограничение. Только северяне приезжие могут до командира подняться. Местные — нет.

— Папа говорил, что у белых медведей такое же ограничение, — кивнула Калина. — Ледовые — яты, которые издавна дружили с тюленями — не могут занимать высшие командные должности. У него в подчинении только волки, но он с медведями тесно общается, знает все нюансы.

Они погуляли на ногах — в универсам и на рынок за черешней; а потом на лапах — на заднем дворе и по улице. Светозар гордо здоровался с соседями — низко рычал, объявляя: «Это Калина, она моя!». Белая волчица улыбалась, не протестовала, но и не поощряла ухаживания — отказалась съесть и улитку, и червяка. А лягушку волк опять не поймал. Что за невезение?

Ночь прошла по договоренности — Калина вышла из ванной комнаты в длинной ночной рубашке, волк попытался откусить розочку с подола, получил по ушам и послушно улегся на коврик возле кровати. И волк, и Светозар знали, что квартира впитает запах Калины — он останется и на креслах, и на подушках, и на постельном белье. Можно будет нюхать, валяться, оставляя шерстинки, повизгивать и дрыгать лапами — это ли не счастье?

В этот визит помолвочного браслета Светозар не получил. Зато в следующий, в августе, после череды экзаменов, тестов, работы и Зажинок, на которых он обезвредил сумасшедшего медведя, пытавшегося осквернить Хрустальный пруд, настало время для вечеринки. Они не извещали родственников, не собирали толпу приятелей — курсант Светозар пригласил Анджея, а Калина приехала вместе с однокурсницей-волчицей. Посидели в кафе, погуляли по парку, пустили венки по Хрустальному пруду, шли следом, смотрели, как они огибают «Зеркальных», скатываются по желобу и уплывают к реке по каскаду фонтанов. Отражение Камула улыбнулось, показало Светозару сжатый кулак. Отражение Хлебодарной покачало головой и подтолкнуло венок Калины, чуть не зацепившийся за стойку купола.

Браслеты были сплетены из кожаных шнурков, виноградных усов и тоненьких низок разноцветного бисера. На шнурках-завязках болтались красные ягоды, в рисунке проглядывались виноградные гроздья, снежинки и капли пламени. Браслет Светозара был шире, Калины — уже. Бисерный мешочек украшал осенний венок с куколкой Берегиней. Мешочек был один на два браслета — словно Калина сразу запланировала, что спрячет их в шкатулку после свадьбы, чтобы когда-нибудь показать выросшим детям.

От совместной поездки в Ромашку Калина отказалась наотрез.

— Я сказала маме, но не сообщала отцу, — объяснила она. — Не хочу лишних вопросов и разговоров, если мы вдруг передумаем. Мне бы не хотелось объясняться с твоей матушкой. Не обижайся, но... если будет свадьба, всех оповестим и пригласим. А пока пусть это будет секрет.

Светозар согласился — без обиды и с некоторым облегчением. Он прекрасно представлял себе реакцию матушки и не хотел ни выслушивать стенания о дурной северной крови, ни осложнять жизнь Есении. Ему еще предстояло сообщить матушке, что он поступил в военное училище, и будет учиться заочно и работать в Лисогорске. Неизвестно, какой отклик это вызовет — не та волчица, которая обязательно порадуется. Может сказать, что зря в училище поступил, от лишних знаний одни печали, а в начальники метить — неприятности наживать.

В Ромашку Светозар выбрался только в конце ноября, после Камулова Покрова и первого снега. Матушка ему обрадовалась, новость о поступлении в училище выслушала невнимательно и сказала, что надо срочно наколоть дров и нарезать калины в саду поэтессы. Светозар дрова наколол, а идти с мешком в сад Есении отказался наотрез.

— Это воровство, — строго заявил он. — Я — сотрудник правоохранительных органов. Мне не к лицу идти в чужой сад без приглашения хозяйки, да еще с мешком и секатором.

— Мне разрешили, — уклончиво буркнула матушка.

Светозар напомнил, что разрешение было дано другой хозяйкой и давным-давно утратило силу. Матушка задумалась. Долго осматривала кухню, вытащила из буфета пакет печенья на смальце, сунула Светозару в руки и велела: