Именно обучением и занималась она с преемниками. Речью я овладел не сразу – но по своим меркам довольно быстро, спустя всего несколько поколений наставников. Человеческий мозг распознает и постигает язык с лету, младенцы уже вскоре после рождения реагируют на определенные слова, не зря большинство обретает языковой навык на слух, не прикладывая к этому ни малейших усилий. Не будучи человеческим детенышем, я даже не помышлял о таких навыках.

Бог, лишенный дара речи? Чепуха, вздор, возразишь ты. Одно о богах известно доподлинно – свою мощь они являют через слова. Божественные уста изрекают только непреложные истины; все, сказанное богом, претворяется в жизнь (если, конечно, оратору достанет могущества). Несбыточные изречения глубоко ранят, иногда такие раны затягиваются тысячелетиями. Какая-нибудь небылица (а они существуют, поверь) полностью – и совершенно напрасно – опустошает божественный ресурс. Но если не размениваться на пустяки и тщательно подбирать слова, бог может сотворить все, что подвластно сотворению. Разве немой бог вправе называться богом?

Если язык мы переняли у людей – а судя по моему опыту, так и было, – откуда черпали силы Древние?

Затрудняюсь ответить. Могу лишь заверить, что в своем изложении событий не погрешил против истины.

Как я уже сказывал, Мават с детства отличался суровым нравом. Этим он пошел в отца и деда по отцовской линии. Когда растешь в окружении людей, чей нрав так же суров, воля так же крепка или даже крепче, чье влияние и власть – пока – недоступны тебе, ты либо научишься сдерживаться, либо навлечешь на себя гнев более могущественных противников, которые растопчут тебя, как букашку.

Поэтому, встретив отповедь, Мават не стал затевать спор, а молча направился по лестнице прочь из башни. Ты двинулся за ним, не задавая вопросов, не пытаясь догнать или поравняться. Держась на расстоянии трех-четырех футов, ты шел за Маватом через мощеный двор. Уверен, от тебя не ускользнуло, как старательно слуги сторонились твоего спутника. Все были наслышаны о позорном бегстве Глашатая, повлекшем восхождение на скамью Гибала, и теперь опасались реакции Мавата. В иной день двор полнился людьми и звуками: сновали девушки с ведрами воды или молока, конюхи помогали спешиться гонцам, занятые разными поручениями слуги окликали друг друга, останавливались, чтобы перемолвиться словечком или посплетничать, смеялись, даже пели. Сейчас в тишине раздавалось только карканье воронов да приглушенный ропот челяди, умолкавшей, едва завидев Мавата.

Следуя за ним, ты очутился в тускло освещенном двухэтажном здании с белыми оштукатуренными стенами, что высилось напротив башни. Миновал взбудораженных слуг, пересек сенник, поднялся по лестнице – и уткнулся в тяжелую дубовую дверь, которую Мават захлопнул прямо у тебя перед носом.

Мгновение ты таращился на массивную створку, потом вздохнул, уселся на пол, скрестив ноги, и привалился спиной к косяку.

По прошествии времени ты смежил веки и, как мне почудилось, задремал. Из-за двери не доносилось ни звука. Разбудила тебя служанка; беззвучно ступая по темному коридору, она несла поднос с молоком, сыром, хлебом и колбасами.

– Эй, – окликнула она, – ты у него в лакеях?

Долговязая служанка сутулилась, словно никак не могла свыкнуться с чрезмерно высоким ростом, ее шерстяная юбка – поношенная, но без единого пятнышка – едва прикрывала икры.

Ты моргнул спросонья:

– Нет. То есть да. В некотором роде. – Ты выпрямился и запахнул плащ. – Яства для господина Мавата?

– Мне велено оставить поднос у двери. На случай, если твой господин выйдет. Хотя ждать придется долго. Повар говорит, несколько дней.

– На моей памяти он не предавался унынию более двух-трех часов, – нахмурился ты.

– Мне сказывали иначе. А ты из крестьян? – допытывалась девица. – Говор у тебя крестьянский.

– Я воин. Воин и… соратник господина Мавата.

Служанка, по всей видимости, отнеслась к этой информации скептически.

– Впрочем, мое дело малое – оставить поднос. Вдруг выйдет. – Наклонившись, она поставила кушанья у порога. – А коли не выйдет через час-другой, выпей молоко, иначе прокиснет. В толк не возьму, с чего повар расщедрился. Свежего молока у нас днем с огнем не сыщешь, зачем впустую добро переводить…

– Он любит молоко, – перебил ты. – Особенно с кислинкой.

Ворчунья закатила глаза и, недоверчиво фыркнув, удалилась.

Сказывали мне: спустя годы неусыпных молитв и приношений, осторожных и робких просьб бог Безмолвного леса пообещал Обители Безмолвных защищать Ираден от хворей и вторжений. Тем не менее обитатели Ирадена на собственной шкуре изведали ветреный нрав богов, а посему взяли за правило регулярно объезжать границы своей территории – особливо южные леса, откуда соседи-вербы повадились совершать набеги на хутора и селения ираденцев. Все тринадцать волостей, чьи представители заседали в Распорядительном совете, посылали в пограничные отряды добровольцев.

Много лет все было благополучно; если и случался налет, добровольческие патрули справлялись своими силами, не прибегая к божественному заступничеству. Однако со временем вербы увеличили натиск. Их войска разрастались, тактика становилась изощреннее, а попытки пробить оборону – методичнее.

Тогда совет, заручившись одобрением Глашатая, распорядился возвести лагеря вдоль южной границы. Вернее, снабдил солдат всем необходимым для сооружения земляных валов вокруг более-менее устоявшихся лагерей. Хотя лес и Ворон защитили бы страну от серьезных напастей, не секрет, что боги охотнее помогают тому, кто сам не плошает. Даже Ворон согласился, что укрепление границ пойдет на пользу.

Так обстояли дела, когда Мават принял на себя командование пограничным отрядом – не самым, надо отметить, дисциплинированным, весьма своенравным. Составляли его господские сыновья, не признававшие над собой никакой власти, крестьяне да земледельцы, в период жатвы и семейных неурядиц разбегавшиеся по домам.

Я слыхал, будто Ксулах содержит постоянную армию, где завербованные солдаты присягают на верность командирам, каждый из которых имеет свое звание и официальный статус, назначенный городскими властями. В теории всякий воин может дослужиться до высших чинов, а младшие по званию обязаны подчиняться его приказам вне зависимости от происхождения – так крестьянский сын получает возможность командовать отпрысками знати. В теории. На практике же редкому крестьянину удается достичь таких высот. Тем не менее система оказалась действенной. Думаю, теперь понятно, за счет чего Ксулах неустанно расширяет свои владения.

Иная ситуация складывалась в Ирадене. Хотя командующего пограничными войсками назначал совет и лично Глашатай, их поддержки было недостаточно. Командиру следовало обладать высоким статусом, который бы не ущемлял самолюбие влиятельных особ, либо завоевывать уважение подчиненных иным способом. Такое, как тебе известно, случалось весьма нечасто, по крайней мере, когда дело касалось всех солдат на границе.

Мават возглавил войска, заручившись поддержкой полудюжины вельмож, чьи отцы заседали в совете. Лучшей кандидатуры и вообразить нельзя. Впрочем, даже его не всегда слушались безропотно.

За полтора года до вашего приезда в Вастаи гонец принес срочные вести в лагерь, охранявший дорогу к лесу. Посланник желал говорить только с Маватом, и Мават принял его в личных покоях. Выслушав сообщение, он кликнул своего соратника – тебя, а также трех господских сыновей.

– Вербы, – вполголоса известил он, плотно притворив дверь, – стягивают войска по ту сторону гор.

Речь шла о гряде, раскинувшейся сразу за пределами защищаемых богами земель.

– Какая дивная новость! – обрадовался Айру, сын распорядителя. – Соберем их в одном месте и раздавим, как букашек. Сейчас подниму отряд.