Время от времени на севере воцарялась стужа, вынуждая охотников на оленей искать пристанища в теплых краях; веками никто, даже Мириада, не нарушали моего уединения. Разумеется, меня не забывали – раз в несколько лет мне посылали молитву или подношение, зачастую (но не всегда) сопровождавшееся просьбой. Изредка я представлял суть прошения – хотя бы в общих чертах, но обычно дело ограничивалось смутными ощущениями. Любуясь снегом, стаями перелетных гусей, звездами, что водят на небосводе медленный хоровод, я периодически задавался вопросом, возможно и нужно ли мне исполнять туманные просьбы. Иногда сами подношения таили в себе подвох: охотники неоднократно проворачивали такое в моем присутствии, и сразу чувствовалось, как малая сила молитвы нависает над тобой, гнетет, заставляя исполнить просьбу и, как следствие, принять дар. Однако последнее слово оставалось за мной.

Почему просто не удовлетворять каждое прошение? Слишком опасно. Вдруг проситель захочет моей смерти? Или, по неведению, пожелает зла себе, а то и всему человечеству? Оправдывает ли подношение такой риск? Возможно ли оправдать его в принципе? Ответов я не знал, а потому не исполнил ни единой просьбы в тот период.

Сказывали мне однажды: жил на свете бог, предпочитавший обличье белого гуся, и благоволил он некой женщине. Благоволил так, что одарил ее уникальной вещицей. Богоизреченные предметы в Ирадене встречаются редко – человеку сведущему по пальцам одной руки перечесть. За пределами Ирадена они попадаются чаще (наверняка тебе случалось видеть амулеты, какими вербы оборонялись от войск Ирадена), однако в изобилии их не водится нигде. Либо на свете мало отчаянных (или достаточно могущественных) богов, дерзнувших сотворить такие диковины, либо они приказали долго жить вскоре после дерзкого деяния.

В нашей истории богоизреченным предметом стал наконечник копья, выточенный из обсидиана. Раз в сутки божья любимица могла метнуть наконечник в любую цель – со смертельным исходом.

Наделять предметы такими полномочиями опасно – малейшая оговорка может оказаться для бога роковой, ему просто не хватит сил исполнить сказанное. Вот почему мы всегда стараемся говорить конкретно. Возьмем, к примеру, самую безобидную фразу: «Я переправлюсь через реку». Люди спокойно переправляются через реки – большие и малые – безо всякой или с минимальной божьей помощью. Ну какую опасность эта реплика таит для бога?

Загвоздка в том, что воплотить сказанное можно по-разному. Способов пересечь реку много: по мосту, на пароме или вброд. А еще – по воздуху, но если речь не о птице или ином летающем объекте, тогда полет обойдется богу недешево. Или, допустим, вы стоите на берегу, потом исчезаете – и внезапно появляетесь на другом. Разумеется, провернуть такое под силу лишь избранным – не удивлюсь, если Мириада стремительно курсировала между многочисленными комариными обличьями и камнем, которым она рухнула на землю. Однако в большинстве случаев такое перемещение либо недостижимо, либо чересчур энергозатратно для любого из известных мне богов. Короче говоря, в реплике «Я переправлюсь через реку» нет ни малейшего намека, как и когда это произойдет. А как и когда – вещи фундаментальные.

Впрочем, в услышанной мною истории гусиный бог наделил наконечник силой безо всякого ущерба для собственной персоны. Ведь охотник действительно прицеливается и мечет копье, а значит, оно движется в более-менее верном направлении. Ну а добиться смертельного исхода легко – достаточно чуть откорректировать траекторию и увеличить скорость броска. Кроме того, уникальными свойствами наконечник наделялся всего раз в сутки, да и то в руках конкретного человека. Иными словами, гусиный бог принял все разумные меры предосторожности.

Шли годы, охотница умерла, чудодейственный наконечник возложили на ее могилу. А много-много лет спустя его обнаружил человек, в божественных дарах ничего не смысливший. Он понял только, что нашел ценную вещь, и, воротившись домой, вручил ее сыну, который – по воле случая или по замысловатому стечению обстоятельств – был тезкою законной владелицы наконечника.

Полагаю, минуло немало лет, и про наконечник с его хозяйкою благополучно забыли (а вместе с ними позабыли и о том, как обозначали могилы в прежние времена), однако гусиный бог по-прежнему благоденствовал. Именно он первым узнал наконечник. И ощутил потенциальную угрозу. Он-то надеялся, его обязательства умерли вместе с охотницей. Наделся, ее имя уникально, аналогов ему нет и не будет. Надежды не оправдались. Впрочем, опасность была невелика, но гусиный бог четко представлял, насколько катастрофическими могут оказаться последствия.

Новый владелец еще не осознавал, какая вещь попала ему в руки, – однако наконечник именовал не иначе как талисманом. Пожалуй, оптимальным решением было заполучить «талисман» обратно, убрать его с глаз долой и ждать, пока гусиный бог не изобретет способ избавиться от него.

Рассудив так, белый гусь явился к обладателю наконечника и потребовал его в качестве подношения. Отказать богу человек не смел, однако ему до боли не хотелось расставаться с лучшим оружием, которое по меньшей мере раз в сутки точно поражало цель. По иронии судьбы гусь обратился к человеку, когда тот собирался на охоту. Вспылив, он в сердцах швырнул наконечник богу.

Постепенно мороз и стужа отступили, ко мне возвратились люди. Охотники на оленей, пастухи разбили лагерь на болотистом участке между моим склоном и рекой, однако они говорили совсем на другом языке и именовали себя иначе – кальютами. Прежние народы питались олениной и рыбой, изредка – гусятиной, нынешние почитали гусей за священную птицу и, как следствие, не употребляли их мясо в пищу. Они и поведали мне историю о гусином боге и его противостоянии сокрушительной силе, им же порожденной.

Кальюты пользовались глиняными лампадами взамен привычных мне каменных. А еще у них водились металлические ножи. Пока я прозябал в одиночестве, стихийный лагерь у озера трансформировался в крохотное постоянное поселение. Странники, чей путь лежал на восток или на юг, свозили туда разные вещицы – найденные, выменянные, – зазывали иноземных гостей. Те, в свою очередь, сообщались с народами на крайнем востоке и юге, и постепенно озерный лагерь разросся до одного из ключевых центров в паутине связей, простиравшихся от севера на восток, к горам, и через юг к Горбатому морю. Лагерь (а с ним и племена, кочующие по северным территориям) медленно, но верно пополнялся новыми людьми и предметами обихода: гончарной посудой, тонкорунной крашеной шерстью, стеклянными бусинами и металлическими изделиями, отлитыми на севере. Для кальютов все вышеперечисленное давно уже не было в диковинку, в отличие от меня.

Несмотря на чуждый язык, они знали Мириаду (она явилась вместе с ними и сразу полетела ко мне), знали меня.

– Тебя не забыли, – вещала Мириада. – Говорят, будто ты спас ребенка от утопления! А еще спас целую семью от голодной смерти! Они воззвали к тебе и обнаружили в опустевших закромах запас сушеной рыбы.

– Моей заслуги в этом нет. Ко мне вроде бы обращались с просьбами, но я не выполнил ни одной. Не имею привычки соглашаться невесть на что.

– Мудрое решение, – одобрила Мириада. – Впрочем, как посмотреть. Вообрази, какую славу и могущество ты бы обрел, помогая всем просителям много веков кряду.

– Меня не заботят ни слава, ни могущество, – заверил я.

– Не заботят? – изумилась Мириада. – Бесконечные просьбы бывают утомительны. Но в целом мне нравится.

Думаю, Мириада не кривила душой. Ей нравилось скитаться по белу свету, встречаться с богами, людьми, нравилось, что все ее знакомцы связаны, объединены коммерцией и странствиями. Отчасти поэтому кальюты, не скупясь, снабжали вчерашний лагерь древесиной.

Ты вырос на краю могучего леса и наверняка с детства привык бродить среди деревьев, мастерить из них всякие вещицы, пользоваться деревом в быту. Привык собирать поломанные ветки – предварительно сотворив молитву лесным богам – и складывать из них костер. Буднично, банально. Вот только деревья не терпят холода. Нет, попадаются среди них и морозоустойчивые экземпляры, но на крайнем севере, где снега сходят лишь летом, не растет ничего, кроме чахлых ивовых кустов. А ведь не секрет, что древесина – материал универсальный, востребованный. В прежние времена охотники на оленей довольствовались плавучим лесом: сучьями, стволами, обломками кораблей. Годами их носило по морям, пока не выбрасывало куда-нибудь на северный берег. Регулярность поставок хромала, что не умаляло ценности плавучих пород, поэтому даже меня, сухопутного, молили раздобыть для страждущих партию добротного леса. Насколько мне известно, ни одному северному богу не под силу исполнить такую просьбу.