– Я говорю со своим дядей Гибалом, – все так же бесстрастно откликнулся Мават. – Живым и здравствующим, кой восседает на месте Глашатая, хотя занимать его вправе лишь мой отец. Если только Ворон не умер и Глашатай не последовал за ним. Но коли так, разве башню не должны задрапировать черным, а обитатели крепости не должны носить траур?

Он полоснул взглядом по синим одеждам Зизуми:

– Разве скамья не должна пустовать, пока я не взойду на нее?

– Возникло осложнение, – поспешила оправдаться Зизуми. – Едва мы отправили к тебе гонца, аватар скончался. Скоропостижно.

– Я по-прежнему теряюсь в догадках, матушка Зизуми.

– Именно осложнение, – поддакнул Радих, не поднимаясь с колен. – Удачное слово, великолепно передает суть.

– Племянник, – голосом, поразительно похожим на Маватов, заговорил Гибал, – понимаю, ты обескуражен. Но поверь, мы не могли поступить иначе. Когда скончался аватар, мы послали за твоим отцом, но… Он как сквозь землю провалился.

– Как сквозь землю провалился, – эхом вторил Мават.

– Вывод, господин Мават, напрашивается только один: ваш отец дезертировал, дабы избежать расплаты, – заключил Радих.

– Нет, – замотал головой Мават, – немыслимо. Мой отец не дезертир.

– С тех пор о нем ни слуху ни духу, – добавила Зизуми. – Представляю, какой это удар для тебя, Мават. Мы все потрясены.

– Вы еще раскаетесь в своих словах, – все тем же ровным ледяным тоном заверил Мават. – Мой отец не дезертир.

– Тем не менее его нигде нет, – упорствовал Радих. – Ни в башне, ни в крепости, ни в городе. Мы спрашивали у Ворона, где искать вашего отца, – хотя непросто беседовать с богом, утратившим вместилище, – спрашивали, что случилось. Однако ответ получили двусмысленный.

– И каков же был ответ? – осведомился Мават.

– «Сие недопустимо. Уже близится час возмездия», – процитировал Радих.

– Ты был в трех днях езды, – подхватила Зизуми, – а неотложные дела требовали присутствия Глашатая.

– Под неотложными делами ты понимаешь прием горстки трясущихся ксуланцев? – Голос Мавата звенел от ярости.

– Давно ты не наведывался в Вастаи, племянник. Очень давно, – сокрушенно заметил облаченный в белое Гибал. – Нам хабарнее ладить с ксуланцами, ведь они поставляют не только вино и шелка, но еще оружие и искусных воинов, готовых за мзду помочь одолеть вербов, которые, как тебе известно, теснят нас на юго-западе.

– Само собой, могучий Ксулах одолжит нам армию, а после, по доброте душевной, отзовет ее обратно, стоит только попросить, – съязвил Мават.

– Преемнику Глашатая не к лицу ехидство, – укоризненно произнес Гибал.

– Зароков никто не давал. Подрядов не заключал, условий не обговаривал, – перечислял Радих. – Речь о банальной предосторожности и здравом смысле. Глашатаю надобно смотреть в будущее.

– Воистину, – кивнул Гибал. – В свете последних событий тебе лучше пренебречь службой на границе и остаться здесь, вникнуть, чем живет Вастаи, с какими напастями борется. У нас достаточно воинов, чтобы сдерживать нашествие кровожадных вербов; а преемник у скамьи всего один.

– Мой отец не дезертир, – все так же бесстрастно объявил Мават. – А ты занял мое место. И я желаю выспросить у Ворона почему. Я в своем праве.

Мават не доверился бы тебе и не привез сюда, не обладай ты острым умом, способным верно оценить обстановку. У Мавата была единственная цель – после смерти отца взойти на скамью и править Ираденом, а в назначенный час умереть, дабы укрепить силу Ворона на благо страны.

Титул Глашатая сулил многие привилегии и возможность править (на паях с Распорядительным советом) не только в Ирадене, но и в граде Вускции через пролив. Однако за все нужно платить: через два дня после смерти аватара – птицы-воплощения бога, что зовется Вороном, – Глашатай должен умереть, добровольно принести себя в жертву. Пока очередной аватар созревал в яйце, новый Глашатай водворялся на скамье и давал торжественный обет. Процесс занимал несколько дней. Вороний птенец хоть и служил вместилищем бога, но проклевывался, как и полагается, лишь через месяц. Впрочем, это не нарушало заведенного порядка: пока яйцо зрело, Глашатай успевал умереть, а преемник – занять его место.

Взойти на скамью почиталось за великую честь, но, как ты наверняка догадался, разделить ее стремились немногие. Честолюбцы метили либо в Распорядительный совет, либо в Материнский орден Безмолвных, где за влияние и власть не нужно расплачиваться головой. Потенциальных Глашатаев обычно готовили с детства (и Мават тому наглядный пример), но, несмотря на престиж и ощутимый авторитет, будущее не сулило им ничего радужного, откажись они исполнить предназначение.

– Узурпировать место Глашатая невозможно, – парировал Гибал. – Посягни я на скамью без дозволения Ворона, мгновенно бы превратился в хладный труп. Ради Ирадена мне пришлось пойти на риск. А докучать богу вопросами нет никакой нужды. Ты проделал долгий, утомительный путь, и тут такое потрясение. Ступай, племянник и преемник, отдохни, поешь. После поговорим.

– Не горячись, Мават, – вразумляла Зизуми. – Пойми, у нас не было выбора, да и титул преемника остается за тобой. Ты ничего не потерял.

– За исключением отца, – отрезал Мават и снова повторил: – Он не дезертир.

Видел ли ты его таким раньше? Добродушный балагур и весельчак, до сих пор он шел проторенной дорогой, предвкушая почет и блага, кои сулил ему Ираден. Но если Мават ставил перед собой цель, то вцеплялся в нее мертвой хваткой и не выпускал до последнего. Он делался угрюмым и безжалостным, так уж повелось с детства.

Если ты не видывал его таковым раньше, то узрел сейчас. Картина поразила тебя – или напугала. Не сводя с Мавата глаз, ты попятился и вполоборота схватился за стену – то ли удерживая равновесие, то ли из боязни сверзиться со ступенек. Развернувшись уже всем корпусом, уставился на свою руку, потом на сапоги, явственно ощутив слабую непрерывную вибрацию.

Слышишь меня, Эоло? Теперь слышишь?

Я взываю к тебе.

Для меня и мне подобных любые истории чреваты последствиями. Я должен либо говорить чистую правду, либо воплощать сказанное в реальность, иначе меня постигнет кара. К примеру, можно без опаски сказать: «Некий юноша ехал хоронить отца и вступать в наследство, однако обстоятельства сложились иначе». Уверен, такое случалось неоднократно, ведь умирающие отцы и наследующие им сыновья в мире не редкость. Но чтобы двигаться дальше, необходимы детали – конкретные поступки конкретных людей, влекущие за собой конкретные последствия, – и вот тут по незнанию легко согрешить против истины. Для меня безопаснее излагать только проверенные факты. Либо обобщать. Либо присовокуплять в начале: «Слыхал я вот какой сказ», перекладывая тем самым всю ответственность на первоисточник, чьи речи я передаю слово в слово.

Так о чем поведать? Слыхал я, жили-были два брата, и первый мечтал отобрать все, чем владеет второй, – любой ценой.

А еще слыхал про узника в башне.

А еще – про героя, пожертвовавшего собою ради друга.

Впрочем, есть у меня на примете история, ее и расскажу – без утайки.

Мое первое воспоминание – вода. Она повсюду, напирает со всех сторон, давит необъятной толщей. Тьма чередуется с тусклым колеблющимся светом. Махровые, похожие на цветы существа облепили океанское дно, их стебли колышутся в потоке, очищая воду для крохотных проплывающих мимо созданий. Рыбы с массивными, в броне из костяных пластин головами и алчущими пастями. Шустрые ракоскорпионы и трилобиты, спиральные раковины аммонитов. В ту пору я не знал этих мудреных слов, не знал, что свет, когда он вспыхивает, идет от солнца и есть что-то, помимо вездесущей, всепоглощающей воды. Я только постигал – без суеты и порицания.

Разумеется, мир существовал и за пределами подводного царства. Воздух, суша, голые камни, кое-где поросшие мхом, и крохотные, без единого листочка растения. Позже появились деревья, папоротники, полчища проворных обладателей экзоскелета, скорпионы, пауки, сколопендры, а со временем к ним присоединились рыбы, чьи пращуры выбрались из океанских глубин. Я не разделял их стремления к перемене мест и их любознательности. Не терзался вопросами.