Почти по Сергею Есенину: как много пройдено дорог, как мало сделано открытий!

…Ездить можно по-разному.

Именно так провёл я свою первую большую экспедицию. Конечно, я не ходил вперёд пятками. Дело даже не в том, что приходилось ездить, сидя спиной по движению. Но…

• примечал много мелочей, а главного не видел;

• слишком сильно переживал свои трудности и слабовато – чужие;

• думал, что кое-что знаю, не зная, в сущности, ничего;

• не замечал чужих достоинств и своих недостатков…

Короче, путешествовал задом наперёд.

Любителю приключений было бы что вспомнить. Скажем, переезд через горящую степь (ночью полосы огня извивались, как змеи, уползая за горизонт). Да и то сказать, исколесили всё Забайкалье от северной тайги до южных степей.

Путешествия бывают разные. Меньше всего ценны те, которые доступны многим. Побывать в двух, трёх, десяти странах не ахти какое достижение. Из документальных кинофильмов о дальних странах можно узнать много интересного.

Не менее просто испытать трудности и опасности путешествия по горам, тайге или пустыне, в завьюженной тундре. Достаточно стать туристом или альпинистом, чтобы ненадолго вкусить прелести «первобытной» жизни в лоне природы.

Что же остаётся особенного на долю настоящего путешественника?

Для него экспедиция – это цепочка больших и малых событий, но главное – открытий. Опасные приключения – издержки профессии. Суть в другом. Надо в дальней или ближней стороне увидеть и понять то, чего никто прежде не замечал.

Любая жизнь – это путешествие. И жаль, если не успеешь в мелькании мелких событий и стандартных дней разглядеть нечто важное, необычное и прекрасное. Жаль, если этот неповторимый и не слишком долгий путь проходишь задом наперёд.

…В забайкальской степи временами попадались мне незнакомые цветы: мохнатенькие, жёлтые, с лучиками-лепестками. Подивился им – и забыл на десять лет, пока не вычитал где-то: видел эдельвейсы.

Сопровождая груз на Ципикан, на Витимском нагорье миновал я несколько молодых, чуть ли не современных вулканов. Их конусы торчали где-то между горбами сопок, которые были для меня безликими и скучными. Мы ехали по застывшей базальтовой лаве вулканов, а я не замечал, не понимал этого.

Нечто подобное случилось и с гранитами. Пока ходил по ним, колотил их молотком и таскал за спиной в рюкзаке, не замечал в них ничего особенного.

Да и что считать интересным?

Перед отъездом в Москву спросил я Василия, который всё лето провёл в тайге, среди сопок и болот:

– Ну как? Много медведей встретил?

– Комаров-то побольше будет. А что медведь? Он же не дурак, тоже жить хочет, от человека бежит. Бесполезно его бить. Ты лучше про Москву расскажи. Говорят, там звёзды из рубина, сами светятся. Ты видел? Красная площадь самая большая в мире? За день Москву пройдёшь? А Ленинские горы – это выше наших, много выше, да?

Он спрашивал, и стала мне проясняться нехитрая истина: экзотика – это то, что нам непривычно. Для горожанина таёжная глухомань наполнена рысями, медведями, звериными тропами и всевозможными тревогами. А для жителя тайги огромный современный город – существо таинственное.

С тех пор я чураюсь экзотики. После того как отшагаешь сотню-другую километров, стараясь понять окружающую природу, её историю, строение, жизнь, чувствуешь её близкой, родной.

Но всё это проявится постепенно, скажется не сразу.

…У меня сохранилось письмо начала 1954 года. Ответа нет; возможно, его и не было. Не исключено, что это черновик, но скорее всего, письмо я так и не решился отправить. Если не ошибаюсь, с этой девушкой я познакомился летом 1952 года в Монино, и она мне понравилась. Больше я с ней не встречался.

Достаточно красноречивый документ.

Здравствуйте, Галя!

Вы догадались, кто Вам пишет? Помните Монино? Мне запомнились те дни хорошо и – в наказание – читайте письмо. Завтра товарный поезд Москва – Чита помчит меня (и будет мчать дней 20) через Урал, Сибирь к Байкалу, в места лесов, болот, комаров и позднеюрских интрузий (извините за геологическое выражение). Впрочем, довольно шуток. Времени немного. Буду писать серьёзно (не пугайтесь, ничего страшного или неприятного для Вас, надеюсь, нет, а впрочем, судите сами). Письмо вас, наверное, удивит и, может быть, обрадует. Плохо, что я его не решился написать год-два раньше. Тогда оно было бы более уместно и менее неожиданно. Но… (поговорку не привожу – старо). Трудно сейчас мне писать. Вы только не поймите меня неверно и не думайте плохо.

По-моему, я тогда испытывал чувство, которое должны называть дружбой (это чувство только обоюдное). Короче, решайте. Для меня Вы остались до сих пор другом. Времени прошло много, и великих чувств угадать не могу. Поэтому предлагаю Вам ответить мне (хочу, чтоб Вы были так же искренни, как я, и при малейшем нежелании отказались от ответа. Лучше промолчать, чем обмануть или кривить душой). Тем более что мы, может быть, уже никогда не встретимся. Молчание будет мне приятней и лучше, чем письмо, с тенью неискренности, т. к. это покажет, что я обманулся в Вас. Наверное, получается юношеская мелодрама? Но помните, что это слова не мальчика, но мужа (в смысле – мужчины). Поймите их как можно искренне, проще, и Вы увидите мысли и чувства. Это письмо – не объяснение в любви (я не боюсь этого страшного слова), не излияние души (чернилами по бумаге), не шутки – мне сейчас не до них – это желание не потерять друга.

Еду я на шесть месяцев и желал бы, чтобы мне писали все мои друзья. Как вы живёте? Как музыка? Какие Ваши планы?

Жду ответа (но не прошу и не настаиваю на нём). Ваше письмо прошу никому не показывать. Крепко жму Вашу руку. Извините за неуместные шутки. Ещё раз жму Вашу руку. Извините меня за письмо. Рудик.

Мой адрес: Чита, До востребования. Р. Баландину.

Хотя тогда мне было 19 лет, письмо какое-то детское. Отражает не только личность автора, но и советское время.

Во взаимных отношениях мужчины и женщины проявляется ещё и чувство собственного достоинства. Вступать в близкие отношения с другим человеком – это одно. «Трахаться» с кем-то к взаимному удовольствию или за деньги – совсем другое.

Крыса с вживлённым в один из «центров удовольствия» электродом постоянно нажимает на кнопку, раздражая его слабым током. Механическое удовольствие заменяет более сложные способы получения наслаждения. Крыса забывает удовлетворять свой аппетит или половое влечение, порой доводя себя до полного истощения.

Механическое возбуждение одного из нервных узлов мозга даёт более сильный эффект, чем секс. То же происходит у наркомана при химических воздействиях на мозг.

Таракан с оторванной головой способен совокупляться и – как знать? – может ощущать положительные эмоции. Он реализует замысел природы: принудить существо к продолжению рода даже за гранью личного существования.

Такова функция полового влечения, сексуальности по закону земной области жизни, Биосферы. Человек и тут вышел за пределы естества (как в конфликте цивилизации с окружающей средой). Отделил либидо от функции размножения, сделав одним из способов удовольствия.

Зигмунд Фрейд чрезмерно увлёкся биологизмом и мифотворчеством в проблеме секса. В его изложении мужской половой член обретает вид монументального обелиска, идола, центральной сакральной фигуры сексуальной мистерии.

Да, так происходит особенно в молодые годы от безделья и обильного питания. Мне кажется, подмена любви сексом плачевно сказывается на духовном строе личности и, возможно, приводит к ранней импотенции.

Любовь без секса лучше, чем секс без любви. Хотя лучше всего – единство.

За долгий полевой сезон никаких чрезвычайных происшествий не было. А вот мои камеральные работы в читинских геологических фондах дважды заставили меня побеспокоиться о своём будущем.