Справа от входа простирался дворик, как две капли похожий на его родной. Всё та же небольшая квадратная площадь, со всех сторон окружённая домами, но не заасфальтированная. «Странный двор! Куда асфальт делся!?» – подумал он. Дверь в подвал находилась на одной площадке со входом в подъезд дома, также, как и в его родном доме и парень был на сто процентов уверен, что подъезд этот проходной.

Неслышной тенью проскользнув в подъезд, путешественник прошел по коридору и вышел на улицу через другую дверь. Его встретила улица его детства и юности, с красивым домом напротив. Но стоп. Улица не заасфальтирована, а мощенная булыжником. Дома те же, да не те. В доме напротив вместо привычного пивного бара, располагались, если судить по надписям, кондитерская и сапожная мастерская, а также магазин мануфактурных товаров. Он повернулся лицом к своему дому. Справа находился хлебный магазин, о чем сообщала надпись «Хлебная торговля. Мендель и сыновья», а слева располагалась парикмахерская, а вернее, цирюльня, о чём информировали щит, подвешенный на кронштейне над входом с нарисованными ножницами и расческой, и надпись на витрине: «Цирюльня Сиротина. Бритье и стрижка».

Как слева в соседнем трехэтажном доме, так и справа в двухэтажном длинном здании по первому этажу сплошной чередой тянулись всевозможные магазины и лавки с парусиновыми козырьками над ними.

Было раннее утро. Торговые точки оставались еще закрытыми, а улицы безлюдны. Пётр встал в нише парадного подъезда, в ожидании первого прохожего.

Вскоре послышался стук каблучков о булыжную мостовую. По противоположной стороне улицы шел человек— не старая женщина в темном и длинным до пят одеянии, замотанная в цветастый платок и двумя бидонами в руках. Она словно вышла из экрана старинного фильма.

«Наверняка это молочница, – решил Пётр, провожая взглядом прохожую, которая вошла в арку дома напротив и скрылась в глубине двора. – И, если судить по одежде работницы, сейчас начало двадцатого века. Во попал!»

Пётр немого кривил душой. Он был несказанно рад тому, что ему выпал «счастливый лотерейный билет» и он с попал в мир людей, а не какой-то монстерленд.

А сейчас оставалось выяснить куда он попал. То, что он находился в Даугавпилсе, или по-старому Двинске путешественник не сомневался, но ему хотелось найти этому подтверждение. Расспрашивать прохожих было бы глупо и чревато неприятностями. Свидание с местной полицией в его планы не входило по причине отсутствия документов, паспорт и права водителя, выданные уму в Латвийской Республике в начале двадцать века, этих самых неприятностей еще и добавят. Единственным местом, где можно получить требуемую ему информацию, не обращаясь к туземцам, был железнодорожный вокзал-

Он вернулся в подвал и достал из рюкзака все имеющиеся деньги

Российской империи начала XX века, а затем с невозмутимым выражением лица парень направил свои стопы в сторону предполагаемого вокзала, втихаря осматривая достопримечательности и прохожих.

А город постепенно просыпался. Все больше молодых и не очень женщин, несущих бидоны, корзины и короба, заполняли улицу. Все больше цокот копыт и стук колес о брусчатку нарушали утреннюю тишину. Мимо прогромыхал крытый фургон, из недр которого пахнуло одуряющим запахом свежеиспеченного хлеба. Из—за угла вынырнула тележка, толкаемая двумя подростками.

Неспешно шагая к цели, парень отмечал про себя изменения в облике родного города. А он значительно отличался от оригинала в мире Петра. Парень отыскал лишь десяток хорошо узнаваемых знаний, попавшихся по дороге, но и они отличались некоторыми непривычными элементами фасада, что опять указывало – это Двинск, но никак не Даугавпилс.

Парень перевидал множество старинных фото своего города и мог констатировать, что судьба явно занесла странника на сто лет назад в начало XX века. И все увиденное окрест есть живое тому подтверждение.

Здание вокзала лишь отдаленно напоминало строение, знакомое парню с детства. Выйдя к железнодорожным путям, парень прочитал ожидаемую надпись на щите на стене под навесом крытого перрона: «Двинскъ». Он сел на лавочку в темном углу перрона, незаметно для окружающих достал сигарету и, отломав желтый фильтр, закурил.

Что делать дальше, Пётр не представлял. Проход через Врата был авантюрой чистой воды. У парня не было никакого плана дальнейших после прохода портала действий. Да и что можно было спланировать, отправляясь в неизвестность. А вот сейчас он сидел на лавочке, курил, глубоко затягиваясь, и пытался нащупать какую-нибудь путную мысль в том хаосе, который царил в его голове. Он уже хотел было достать мобильник и, по укоренившейся привычке, набрать в «Планировщике» план дальнейших действий. Но тут-же одернул себя: не хватало еще засветиться с подобным артефактом.

Первым делом нужно было обзавестись легальными документами, найти жилье, а потом уж думать, как зарабатывать на хлеб насущный. Ему пришла в голову идея как законно легализоваться в этом мире. Для этого парень задумал разыграть роль, выражаясь по-фене, терпилы, которого обокрали в Риге на вокзале, украли бумажник с документами и деньгами, и серебряные карманные часы.

Пётр купил биллет в вагон второго класса на вечерний поезд до Риги, использовав прихваченные из дома серебряные монеты Николая II. За время пути он составил тщательный план «ограбления», как вести себя после оного, к кому обратиться с жалобой и, конечно, придумал легенду о себе.

Надо сказать, что в последнее время стало модно интересоваться своей родословной, составлять генеалогическое древо, разыскивать утерянных родственников. В этой связи Пётр вспомнил одну историю геолога, с которым свела его судьба в полевой экспедиции. Она была рассказана им у костра вечером с кружкой чая (на время полевых работ—экспедиций в команде царил сухой закон). Звали геолога Семён, а по фамилии Анджан. Узнав, что Пётр из Латвии, Семён назвался земляком и поведал, что его прапрадед Антон с семьей при Столыпине переселился в Сибирь из Латгалии, села Мачи. Так вот младший его сын и брат родного деда Семёна Пётр решил вернуться на родину. Это было как раз перед первой мировой войной. Уехал он наперекор родителю и пропал. Дед геолога уже после Гражданской войны попытался разыскать брата, но все было бесполезно. Видать сгинул родственник в лихолетья. Ещё тогда Пётр подивился, что, мол, его полный тезка: Пётр Антонович.

«А почему нет? – призадумался парень. – Чем не легенда? По словам Семёна тому Пётру было, а вернее, есть примерно столько же лет что и мне. Если геолог не привирал, то его прадед с сыновьями хорошо поднялись. Они имели маслобойню, давильню кедрового масла и буквально за несколько лет перед Первой Мировой выбились в купцы третьей гильдии. Даже если полиция будет проверять, то всё подтвердится. Правда может случится, что Пётр Антонович Анджан еще никуда не уезжал и делать этого не собирается. Тогда будет большой облом. Но была не была, но с этого момента я становлюсь для всех Петром Антоновичем Анджаном— сыном купца третьей гильдии, прибывшим в Прибалтику, как запомнил Пётр, из Каргалинской волости, Ишимского уезда, Тобольской губернии».

Точную дату появления в этом мире парень выяснил из местной газеты «Двинский листок»: на дворе стояло воскресенье 15 июня 1913 года. Портал и тоннели перенесли его ровно на сто лет назад, день в день, только не в субботу, а в понедельник.

Чтобы не «провалиться на допросе» из-за странного выговора перед любопытными попутчиками, Пётр прикинулся глухонемым и в ответ только мычал, показывая на уши и рот. Пассажиры, ехавшие с ним в одно купе, с вопросами больше не приставали, но зато, сердобольно заботились о нем на всем пути в Ригу, угощая запасами, взятыми в дорогу, заказывая для него чай и при этом отказываясь принять от Петра плату за напитки. При этом заботу проявляли не только русские, но и евреи и латгальцы.