– Он часто злится на Аст, – после продолжительного молчания робко ответила Эйт. – Я не хочу, чтобы ей было больно, вот и всё. Пожалуйста, никому не говорите об этом.

– Я могу с этим разобраться.

– Нет, – оборвала она. – Тогда он навредит и Аст, и маме. Мы пытались и…

Девочка вздрогнула, услышав звук открывающихся дверей лифта на первом этаже. Голова её вжалась в плечи, глаза округлились, краснея в уголках, дыхание участилось – Бин впервые видел соседку такой напуганной.

– Я… – насторожилась она, осматриваясь, – я должна идти. С-спасибо Вам за помощь, господин Нефира, но не помогайте нам больше.

В панике Эйт помчалась по лестнице, громко шурша полупустым пакетом, в котором Бин успел заметить бутылку молока, пачку макарон, хлеб и пару пластиковых упаковок, этикетки которых прочитать не удалось. Парень невольно вспомнил о своём детстве, когда он также возвращался домой, но не в школьной форме, а в сношенных до дыр штанах и старой отцовской футболке. На тот момент совсем истощавший от голода мальчишка вместо пакета с едой приносил одну единственную булочку, которой так любезно делилась женщина из местной пекарни.

Дверь этажом ниже захлопнулась. Бин ещё с минуту стоял в проеме. Из воспоминаний его вытянул звонок мобильного телефона, донесшийся из квартиры. Достав из кармана куртки трезвонивший идиотской мелодией гаджет, левый глаз в очередной раз нервно дёрнулся, стоило ему увидеть имя на дисплее.

– О, дружище! – раздался радостный возглас на том конце провода. – Чем занят?

Бин хотел было ответить, что собирается, наконец, поужинать, но передумал – вдруг Лике решит наведаться в гости. К большому сожалению, он осведомлен о месте жительства Нефира.

– Ничем.

– Я думал, что ты тухнешь только на работе. Что ж, видать, ошибся – ты и дома бревно.

– Чего я ещё не знаю о себе? – вздыхая, спросил Бин.

– Эй-эй, без обид, – засмеялся Лике.

На заднем плане Нефира услышал чьи-то вопли и падение, как ему показалось, чего-то громоздкого.

– Вообще-то я звоню как раз для того, чтобы скрасить твой вечер. Конечно, я рассчитывал, что ты всё-таки будешь занят какой-нибудь ерундой, но так даже лучше, – сменив смех на серьезный тон.

– Ты не в клубе.

– А, догадался? Да я тут недалеко от нашего отдела. Буквально на рубеже двадцать пятого и двадцать седьмого районов, в пару шагах от набережной в общем. Хотел встретиться с Кали, ну, ты понимаешь, а тут…

Голос Лике стал глуше и, судя по еле улавливаемым словам неизвестной женщины на фоне, вроде «Посмотрите… не отключайтесь… всё в порядке…», с коллегой был ещё кто-то. Вскоре, после непонятного шума в трубке, выкриков, возгласов незнакомка проговорила «только быстро».

– Слушай, ты хоть и индигнус, но ведь хорошо разбираешься в демонологии, правда же? Меня, как бы сказать, задело и я, возможно, скоро отключусь, потому что эта очаровательная госпожа вколола мне какую-то хрень. Если завтра не выйду на работу, передай Зестре, что я взял внеплановый больничный.

С этих слов связь оборвалась. Бин вроде услышал каждую фразу, но внятности в ситуацию это нисколько не вносило. Интуиция подсказывала, что возвращение просто необходимо. Его никто не обязывал, но… интуиция же!

– Прощай, ужин, – буркнул Нефира, вновь расстегивая фиксатор.

***

11 октября, 1962 год. Республика, зона S (столица), 27 район.

Некогда грозный кабан, что надеялся на свою удачу вот уже полчаса, лежит на полу и бьется в конвульсиях от пронизывающего каждую клетку тела тока. Изо рта сочилась пена вперемешку с багровыми выделениями, и означало это лишь то, что в ближайшие минуты гость отдаст последние концы.

Палатем склонился над еле живой тушей, опираясь обеими руками на навершие трехгранного клинка с непропорционально длинной рукояткой и коротким по сравнению с другими мечами лезвием. Вместо классической гарды – металлический красный ликорис. Цветок выглядел изумительно реалистично, словно из сияющего лезвия произрастает жизнь.

На самом деле, прежде, чем оказаться в таком несколько грустном положении, незваный наглец боролся довольно неплохо, пуская в ход все призывающие заклинания, начиная доспехом и заканчивая тенями. Однако с его стороны было ошибочно выбрать себе в противники Палатема. Так крупный бедняга превратился в инвалида, утратив с рассеченными сухожилиями способность пошевелить нижними конечностями.

– Твоё молчание достойно уважения. Кто бы тебя ни подослал, он хорошо разбирается в людях. Правда, толка в этом нет.

– Ты не в силах защитить то, чем так сильно дорожишь, – захлебываясь, прошипел громила.

Незнакомец прокашлялся, выплевывая кровь на туфли своего палача – рыжеволосый босс даже не поморщился. Чуть дальше от них, с выставленной вперед ладонью, стоял Бернт, собственно, благодаря которому гость сейчас проходил электротерапию. Выражение лица пианиста не выдавало каких-либо эмоций, зато по блондинистым вискам уже стекали капельки пота, очерчивая вниз выступившие на шее венки.

– «Чем дорожу?» – задумчиво повторил Палатем, – Неужели, мы, наконец, сдвинулись с мертвой точки?

Он махнул Бернту и тот с облегчением опустил руку. Стараясь как можно увереннее держаться на ногах, парень отошел к барной стойке в целях найти опору. Бранд похлопал младшего брата по спине, беззвучно хваля за хорошую работу.

– Веришь ли ты в судьбу, Палатем? – спросил громила, харкнув сгустком крови на без того испачканный мраморный пол.

– Разумеется.

– Все мы заложники одной истории, где каждый шаг подчиняется определенным обстоятельствам.

Говорил он с паузами, пытаясь восстановить дыхание, но сочившаяся широкими полосами кровь изо рта и надрезов в икроножных мышцах всё быстрее отнимали у него силы. То, что он вскоре пополнит список павших смертью храбрых, Палатем не сомневался, вот только появление здоровяка всё же покачнуло его равновесие.

– Зачастую эти обстоятельства кажутся нам чем-то невероятным. Преждевременное рождение, столкновение на дороге, выигрыш в лотерее, подвернувшийся случай, внезапная кончина… Суть в том, что мы, люди – верующие и всему происходящему наш разум дает одно единственное объяснение. «На всё воля Фортуны»… но так ли это?

– Глупо тратить драгоценные мгновения угасающего бытия на пустые философские изречения, – между делом вставляет Палатем.

– Мы ищем оправдание всему в обстоятельствах, называемых судьбой или, вернее, божественным замыслом, – продолжал незнакомец. – И я снова позволю себе вернуться к вопросу: веришь ли ты в судьбу и Бога, по чьей воле она пишется?

Палатем выпрямился, отрывая клинок от пола. Легким движением руки мужчина сделал неполный взмах оружием, и меч растворился в воздухе чёрной дымкой.

– Вера, как наследственность в тридцать три поколения, неискоренима, – ответил Палатем.

– Истинно. Человечество неизменно верует в судьбу.

Позади стоящий Бранд окликнул босса и постучал пальцем по запястью, напоминая о времени.

– Удариться в размышления – заманчивое занятие на досуге, но, как ни печально, часы не останавливают ход. Ответь, что привело тебя и каким образом то, что мне дорого, связано со всей этой божественной комедией?

Незнакомец мерзко захихикал, обнажая окровавленные зубы в отвратительной улыбке.

– Этот ребенок… – начал он.

От сжавшихся кулаков кожаная ткань перчаток Палатема угрожающе скрипнула.

– … он так невинен. Ты пытаешься его уберечь от всей грязи, в которой добровольно тонешь и тянешь за собой других, но ведь сам понимаешь, что рано или поздно мальчишка погрязнет в крови не меньше вас. Быть с тобой равнозначно становлению грешником.

– Заткнись, – тихо скомандовал Палатем.

– История помнит своих палачей, срамя их жизнь в летописях клеймом разрушителей. Но разве не им ли, великим и внушающим страх в сердца тысяч, мы обязаны очищением, строем нового уклада на руинах павшей эпохи? Война – двигатель прогресса. А ведь каждый угнетатель, как и мы с тобой, когда-то был невинным дитя, мечтавшим усовершенствовать этот грешный, ни на что негодный мирок.