— Смотри, смотри, — сказал старик со шнуром дваждырожденного через плечо, — он думает, что он санияси.

— Да, да, — поддержали его другие, — нашелся новый святой. Сейчас он взлетит прямо на Аруначалу.

Вокруг раздался непочтительный смех. Но сидящий, казалось, ничего не слышал.

— Эй, брось притворяться, — крикнул молодой студент. — Я скажу жрецу, и он тебя отсюда выгонит. Лучше иди побираться во двор храма.

— Он хочет нас одурачить! — раздавались голоса, — Пусть идет и садится за парту.

— Конечно, он сбежал из школы!

— Кто сбежал из школы? — группа школьников-мальчишек протиснулась к сидящему.

— Вот он сбежал из школы!

И град камней обрушился на юношу. Тот вздрогнул и открыл глаза. Камни ранили и царапали обнаженное тело.

— А ну прекратите! — закричал жрец. — Что это вы здесь устроили?

Школьники разбежались, но взрослые остались. По городу разнеслась весть, что какой-то мальчишка, подражая санияси, сидит в храме. Любопытные все время окружали его, мальчишки бросали в него камнями, толкали и пачкали грязью. Сердобольные женщины иногда бросали ему бананы, но он не притрагивался к ним. Он понял, что ему не дадут спокойно сидеть в этом зале с колоннами. Он ушел в темное подземелье, расположенное под изображением лингама. Там было душно, сыро и темно. В подземелье на него набросились муравьи, москиты и какие-то черви. Но, погруженный в самого себя, он не обращал на них внимания. Его спина покрылась ранами и язвами, рубцы от которых остались на всю жизнь. Он достиг такого состояния, когда собственное тело перестало для него существовать. Он жил внутренней напряженной жизнью, и внешний мир отодвинулся очень далеко. Правда, этот внешний мир давал все время знать о себе. Мальчишки вскоре обнаружили его в подземелье и вновь стали забрасывать его камнями. Их отгоняли палками, но это не помогало.

Наконец кое-кто понял, что в подземелье сидит не мальчик, подражающий санияси, а человек, который стал на традиционный путь духовного совершенствования, предписываемый философией йоги. Его вывели в зал с колоннами, и теперь над ним никто не смеялся. Его признали даже местные садху. Молчаливый санияси сидел то в храме, то в храмовом саду, то под деревом на дороге. Некоторые паломники пытались поклоняться ему, а один даже совершил перед ним пуджу, как перед идолом. Он ел только тогда, когда ему клали пищу в рот. Тело его, много месяцев не мытое, было покрыто грязью, струпьями и язвами, длинные, отросшие волосы скатались и напоминали паклю, а нестриженые ногти превратились в закрученные ленты. Популярность молодого свами росла, хотя он продолжал молчать. Он отвечал на вопросы письменно. Однажды он написал на бумажке свое имя и город, откуда пришел. И родственники наконец-то узнали о нем. В Тируванаималаи срочно был откомандирован его дядя. Он ходил по городу и спрашивал о племяннике. В конце дня ему показали манговую рощу. Там он нашел Венкатарамана. Дядя не сразу узнал его в грязном аскете с отрешенными глазами на истощенном лице. Вокруг Венкатарамана сидели несколько паломников. Дядя, скрывая свое изумление, почтительно приблизился к нему и коснулся его ног. Но по глазам Венката-рамана он не мог определить, узнал ли тот его или нет. «Мальчишку немедленно надо отправить домой, — подумал дядя. — Пусть его хотя бы отмоют. Он, кажется, совсем свихнулся». И заговорил с Венкатараманом мягко и вежливо, как с больным.

— Мы все очень рады, — сказал дядя, — что ты достиг такого почета. Но ты не знаешь, сколько огорчений ты нам причинил. Подумай о своей матери.

Но Венкатараман молчал.

— Зачем ты сидишь здесь? — продолжал дядя. — Ты можешь, если хочешь, сесть рядом с собственным домом, и мы могли бы все на тебя смотреть.

Племянник не отвечал. Дядя покинул упрямого свами, но вернулся к нему на следующий день. Однако и этот день не принес никаких результатов. Дядя отбыл в Мадурай, и через некоторое время в Тируванаималаи появилась мать Венкатарамана. Она нашла сына лежащим на валуне в самом жалком состоянии. Она бросилась к нему и заплакала. Но сын, казалось, не обратил на нее внимания. Все, что говорила ему мать, не трогало его. Она приходила к нему много дней подряд, уговаривала, угрожала, плакала, сердилась. Но все оказалось бесполезным. Тогда она поняла, что во второй раз потеряла сына. С тяжелым сердцем она возвратилась домой. Много лет спустя она вернулась к нему в ашрам, чтобы провести свои последние годы подле потерянного сына. Она продолжала оставаться его матерью.

После отъезда матери он переселился на Аруначалу в пещеру Вирупакша. Теперь он стал настоящим отшельником. Люди проходили трудный путь через джунгли, чтобы увидеть его. Его спрашивали о многом, и ответы свами свидетельствовали о глубокой и зрелой философской мысли. Он объяснял, что такое «я» и как его осознать. Сам он накопил в этом отношении большой опыт. Как это произошло, трудно сказать. Но в Индии такие вещи случаются с людьми, занимающимися йогой. Когда он пришел в Тируванаималаи, он имел весьма смутное представление о священных ведах. В пещере же Вирупакша он уже толковал и объяснял древние законы вед. К нему приходили ученые. Санскритолог Ганапати Муни после беседы с ним о священных индусских книгах понял, что молодой свами — человек необычных способностей. Он первый назвал его Махарши — Великим мудрецом.

Махарши не был похож на других садху, которые в изобилии населяли Тируванаималаи и его окрестности. Это был пестрый и странный мир людей, живущих за счет невежества многочисленных паломников. Хитрые и ленивые, они стремились добиться популярности различными сомнительными средствами. Каждый из них пытался стать «святым». Безграмотные и неумные, они бормотали слова молитв и заклинаний, не разбираясь в их смысле. Все непонятное действовало на наивных приверженцев индуизма самым притягательным образом. Садху распускали слухи о «чудесах», которые они могли творить, о том, что они являются «посредниками» между богами и людьми. Каждый из них ревниво относился к славе другого. Это были своеобразные конкурирующие компании со своими неписаными законами, со своей специфической солидарностью и со своими «секретами производства». Нередко эти «секреты» попахивали прямым шарлатанством и мошенничеством. В конкурентной борьбе «святые» садху не гнушались никакими средствами. Растущая популярность Махарши давно беспокоила их. Многие постоянные клиенты тируванаималайских садху стали завсегдатаями пещеры на Аруначале. А с этим «святые» не могли смириться.

Один седобородый садху жил по соседству с Махарши. Он нередко навешал своего молодого соседа, вел философские беседы, прикрывая цепкие глазки тяжелыми веками. Иногда он просто сидел, перебирая длинную нить четок. И только изредка бросал изучающие взгляды на Махарши. От старика и его оранжевого балахона веяло миром и спокойствием. Но спокойствие это оказалось обманчивым. Большой валун, который упал рядом с Махарши, был спущен старческой рукой, так набожно перебиравшей четки. Цель действия старого садху не оставляла сомнений. Он хотел убить своего соседа. Махарши отворачивался, когда слышал гнусавый голос седобородого садху, проповедовавшего мир души. Махарши редко теперь выходил из пещеры. Валуны больше не сыпались, но через некоторое время у пещеры появилась целая компания садху. Они переминались с ноги на ногу, отводили глаза и перешептывались между собой.

— Свами, — начал старший из них. — Мы пришли из Подикаи, где живет мудрец Агастья.

Махарши знал, что древний риши Агастья умер много веков тому назад.

— Нет, нет, он до сих пор жив, — утверждали хитрые садху.

— Агастья, — продолжал старший, — просил взять вас на конференцию йогов в Срирангам, а затем доставить в Подикаи.

Махарши молчал. Он понимал, что, если поддастся этой наивной уловке и уйдет из пещеры, садху его убьют. Он хорошо знал их повадки. Один из учеников Махарши, сидевший около пещеры, быстро поднялся и перебил старшего садху.

— Да, да, — еле сдерживая смех, сказал он, — мы уже получили известие о вашем прибытии, а также приказ Агастьи поджарить вас на огне. Эй, садху, — крикнул он одному из них, — что же ты стоишь? Рой яму для огня!