— Я рад приветствовать сына моего старого друга в моих владениях, — льстиво пропел он.

Тут Рамасвами вспомнил, что отец не раз похвалялся высоким знакомством. Вот в чем дело! Он ожидал, что его арестуют, а вместо этого его принимает сам правитель и предлагает свое гостеприимство. «Друг махараджи! Кто же после этого здесь будет иметь со мной дело?» Он понял, что попал в искусно расставленную ловушку. Князь продолжал улыбаться.

— Ты можешь жить в моем дворце сколько захочешь.

— Я приехал сюда не за тем, — резко ответил Рамасвами.

Улыбка махараджи стала натянутой, а заплывшие глазки теперь смотрели зло и раздраженно. Он сделал знак придворным удалиться. Те нехотя поднялись и, перешептываясь, поплелись из тронного зала.

— Так зачем же ты приехал?

— Я приехал бороться.

— Против кого? — полная губа махараджи отвисла, но глаза смотрели жестко.

— Против вас, — ответил «гость». — Против всей вашей несправедливой системы угнетения низших каст.

— Вот как! Я бы тебе не советовал этого делать.

— Уж это я решу сам, — дерзко заявил Рамасвами. — Вы можете меня арестовать.

— Ну, это я успею сделать, — махараджа хлопнул в ладоши.

Появился безмолвный страж.

— Уведи его. Пусть идет куда хочет. Мы обознались. Это не тот человек.

Рамасвами был действительно «не тот человек» для дворца. Через несколько дней его арестовали. Ему все же пришлось воспользоваться гостеприимством траванкурского махараджи. Но это был не дворец, а зловонная сырая яма княжеской тюрьмы. Там он провел несколько месяцев…

Двадцатые годы многому научили Рамасвами. Он понимал, что в Конгрессе не все благополучно. Иногда не было единой линии. Умеренные страшились массовой борьбы и не хотели иметь дело с «чернью». Изнурительности и опасности кампаний гражданского неповиновения они предпочитали спокойные заседания хорошо одетых, образованных людей, сочиняющих петиции английскому правительству. В Тамилнаде умеренных возглавляла Анни Безант. Случилось так, что большинство из них были брахманами. Рамасвами яростно нападал на Безант и умеренных. Брахманы презрительно опускали уголки губ и говорили, что президент-небрахман до добра не доведет. Политическая борьба стала приобретать оттенок кастовых разногласий. Брахман — небрахман. Большинство брахманов — имущие, в Конгрессе они поддерживали умеренных. Большинство небрахманов — неимущие. В Конгрессе они представляли радикальное течение. Так постепенно социальные противоречия для Рамасвами подменялись кастовыми. Политические противники президента стали обвинять его в антибрахманских настроениях и в разжигании общинных разногласий. Обстановка в Конгрессе Тамилнада обострилась в связи с историей так называемого «гурукулама». В дистрикте Тирунелвели при помощи Конгресса был учрежден своеобразный институт — «гурукулам» — по примеру аналогичных институтов древней Индии. Студенты там изучали философию и основы индуистской религии. Значительное внимание в воспитании студентов уделялось развитию духа патриотизма. Во главе института был поставлен брахман В. С. Айер. Через некоторое время выяснилось, что студенты-брахманы оказались там в привилегированном положении. У них была лучшая еда, им предоставили лучшие комнаты в общежитии. Небрахманы не допускались к общению с брахманами, дабы не нарушить «чистоту» высокой касты дваждырожденных. Прогрессивная общественность Тамилнада была возмущена порядками в «гурукуламе», а Рамасвами отказался финансировать институт. Он потребовал, чтобы брахманы и небрахманы хотя бы сообща молились. Но порядки в «гурукуламе» оставались прежними, и Рамасвами пришлось поднять против него общественное мнение. В результате институт закрыли. Конгрессистские брахманы не простили ему этого. В знак протеста целая группа их во главе с Раджагопалачарией вышла из комитета Конгресса. С тех пор Раджагопалачария считал главным врагом Рамасвами. Последний ответил ему тем же. Так разногласия между умеренными и радикалами в Конгрессе были переведены в плоскость борьбы небрахманов против брахманов.

Мысль Рамасвами с тех пор стала работать только в одном направлении. Брахманы составляют только три процента населения Тамилнада, говорил он, а в Конгрессе они занимают все руководящие посты. И Рамасвами потребовал привести руководство Конгресса в соответствие с этой пропорцией. Умеренные поняли, чем это им грозит. Они отвергли все резолюции Рамасвами. В 1925 году Рамасвами вышел из Конгресса. С тех пор основной его целью становится борьба против брахманов. Для него они превратились в символ всех зол. Брахман — это умеренность в политике, имущий эксплуататор, брахман — это носитель всех темных сторон индуизма, держащий миллионы в невежестве, брахман — это защитник кастовой системы и проповедник извечного неравенства. Идеалы борьбы за независимость Рамасвами принес в жертву кастовым разногласиям. Прогрессивно мыслящий человек, он остался рабом древних традиций, не сумел подняться над ними, не смог разглядеть социальных противоречий, иногда принимавших форму кастовых конфликтов. Он ступил на ложный путь и до конца остался ему верен. В этом и состоит его трагедия как политического деятеля, в этом его противоречивость. Пророк Тамилнада постепенно становился его лжепророком и не замечал этого.

Выйдя из Конгресса, он начал «движение за самоуважение». Движение это носило ярко выраженный антибрахманский общинный характер. Рамасвами выступал против кастовой системы, но на деле способствовал ее сохранению. Консолидируя вокруг своего движения низшие касты, он развивал в них чувство именно кастовой солидарности. Вопреки логике своих взглядов, он примкнул к Либеральной федерации, так называемой «Джастис парти», только потому, что она была небрахманской. Его не остановило, что эта партия была более умеренной, чем «брахманское» руководство Конгресса Тамилнада. Она добивалась самоуправления в рамках Британской империи. Его не смущало, что партия представляла интересы крупных помещиков и торговцев Тамилнада и финансировалась ими же. Слово «небрахман» обрело для Рамасвами магическую силу. Как призрачный волшебный занавес, оно скрывало от него и ненавистную политическую умеренность, и подобострастную покорность английским властям, и эксплуататорские доходы имущей верхушки Либеральной федерации. Всего этого он не прощал только брахманам. В его душе назревал кризис, и он не был в состоянии найти выход. Он чувствовал, что стройная система его взглядов где-то дала трещину. Он оказался в тупике. Как выйти из него? Как избежать суда собственной совести? Кто в этом мире может помочь ему?

Решение пришло само собой. Есть страна, где проблемы, над которыми он бился, разрешены. Этой страной была Советская Россия. Рамасвами никогда не скрывал своих симпатий к Октябрьской революции. Он говорил о ней с восхищением. В 1931 году 52-летний Рамасвами уехал из Мадраса. Многие знали, куда он отправился. В Афинах ему удалось связаться с греческими коммунистами. Те помогли ему сесть на пароход, шедший в Одессу. Так Рамасвами оказался в Москве. Там ему сказали, что Советское правительство считает его своим гостем…

Через несколько дней его принял председатель ЦИК СССР Михаил Иванович Калинин. Рамасвами знал, что человек, занимающий этот высокий пост, был сыном простого крестьянина. «Неприкасаемый», — подумал он, когда входил в кабинет Калинина. «Неприкасаемый», лукаво улыбаясь в стриженую бородку, пошел навстречу Рамасвами. Они проговорили очень долго. За окном кабинета наступили ранние московские сумерки, а гость из Тамилнада все слушал председателя ЦИК. Его поразила простота, доброжелательность и заинтересованность Калинина. Тогда он понял, что, приехав в Советский Союз, не ошибся. Кажется, он нашел здесь то, что искал всю жизнь, — равенство. Здесь не было богатых и бедных. «Неприкасаемые» управляли государством. Положение в обществе люди завоевывали собственным трудом. Бог не властвовал над их умами.

И он решил увидеть в этой стране как можно больше. Ему помогли в этом. Известные люди стали его друзьями. Емельян Ярославский навещал его в скромном гостиничном номере. Город сменялся городом: Москва, Ленинград, Баку, Тбилиси, Сочи… Он посещал фабрики и колхозы, школы и больницы, научные институты и центры искусства. Его энергия поражала. Он спал по нескольку часов в сутки. Его интересовало буквально всё и все. Он беседовал с политическими Деятелями и философами, учителями и писателями, художниками и учеными. Он видел, как десятки миллионов людей самоотверженно трудятся на благо своей страны, и результаты этого труда были осязаемы. Он вспоминал бенаресских садху и приходил в ярость. Разве они могли претендовать на знание истины? Теперь он знал, где можно найти истину. На первомайском митинге его попросили сказать речь. Он рассказал об угнетенной Индии, о бесправии и нищете ее народа. Несколько тысяч человек слушали его, затаив дыхание. На глазах у некоторых он заметил слезы. И тогда вновь мелькнула мысль. Они сочувствуют потому, что сами были когда-то «низшими». Они — «небрахманы».