— Ба! — обрадовалась я. — Наконец найдено достойное место для христианского бога. А то никак не решат, где он. Внизу, вверху или еще где.

— Тьфу! — в сердцах сплюнула Умен. — Первый раз в жизни вижу такую богохульницу!

И, хлопнув дверью, удалилась. Однако вечером не отказалась пойти со мной в «Ананд», где в то время шел фильм «Баллада о солдате».

— Да, — сказала она, когда мы вышли из кипотеат ра, — теперь я кое-что начинаю понимать.

Анна Умен была одна из немногих в колледже, кто хорошо знал культуру своей страны и с симпатией относился к индуизму. Она не признавала только идолопоклонства. Умен исправно посещала курс лекций по индусской философии, который в колледже читала доктор Чиннакесаван. Она каждый раз поражалась глубине и сложности древней философии, и тогда о христианстве с ней было трудно говорить. Она увлекалась антропологией, слушала лекции в университете, но диплома почему-то так и не защитила. Всякий раз, когда я возвращалась из очередной поездки в район племен, она досконально допрашивала, что я там видела, рассматривала мои фотографии, осторожно перебирала бамбуковые стрелы. Ее глаза становились грустными и задумчивыми. Но из любой задумчивости Анну выводил разговор о Керале. Она сердилась, если кто-нибудь отзывался с неуважением о ее родине. Рассказывала о кристальных солнечных утрах этой страны, о кокосовых пальмах на берегах лагун, о танцах катакхали, о древних керальских храмах, о звучащих, как музыка, стихах, о бедности ее народа, о тысячах безработных.

— Как бы я хотела вернуться в Кералу, — всякий раз говорила она, — но я не найду там работы. А работа для меня все. Мой преподавательский стаж подходит к концу, и мне надо иметь кое-что на черный день, когда я стану совсем старая. А этот колледж не из худших, хоть и живем мы в нем, как в монастыре.

Тем не менее она предпринимала не одну попытку расстаться с колледжем. Однако обстоятельства оказывались сильнее ее. А родная Керала не нуждалась, по-видимому, в услугах Анны Умен. И несколько встряхнувшись после каникулярной поездки, она вновь выходила на спортивную площадку. Зажав в зубах судейский свисток, она наблюдала бесстрастными глазами, как прыгают и бегают воспитанницы Женского христианского колледжа в Мадрасе.

Январская «революция»

В жизни каждого колледжа бывают события, выбивающие его из привычной колеи, заставляющие взрослеть его воспитанников и вынуждающие преподавателей подвергнуться экзамену на человеческие качества. Для Женского христианского колледжа таким событием было движение против языка хинди, которое началось на Юге в январе 1965 года. И если колледжу суждено будет пережить конец света, то можно считать, что его студенты уже смутно представляют себе размеры этого стихийного бедствия. Ибо элементы светопреставления явно наличествовали в январских событиях. Так по крайней мере думают преподаватели колледжа.

Внешне к движению против введения языка хинди в качестве государственного студентки колледжа отнеслись индифферентно. Они не ходили на митинги, не участвовали в демонстрациях, не писали меморандумов правительству. Они продолжали спокойно учиться и посещать утренние и вечерние молитвы. Однако это спокойствие оказалось обманчивым. Как выяснилось позже, студентки имели свое мнение насчет происходивших событий. Однако мисс Мукерджи и преподаватели были уверены в политической благонамеренности воспитанниц.

Все началось с того, что в Мадрасе стали закрывать колледжи, так как правительство считало студентов застрельщиками движения. Прежде всего перестали работать колледжи, студенты которых приняли активное участие в движении протеста. Если колледж закрывали, за ним прочно закреплялась репутация возмутителя порядка. Мисс Мукерджи всеми силами старалась избегнуть такой репутации и, более того, стремилась показать лояльность колледжа к решению о языке хинди. 30 января, когда обстановка в городе накалилась, предписание прекратить работу получили все колледжи. Женский христианский колледж составлял исключение. Такое «доверие», оказанное ему министром образования, вызвало ряд действий декана, которые привели к совершенно противоположным результатам, нежели предполагалось.

Мисс Мукерджи начала с того, что устроила собрание преподавателей.

— У меня есть предложение колледж не закрывать, даже если мы вдруг получим предписание. Пусть все знают, что Женский христианский колледж не имеет отношения к политике и его студенты воспитываются в духе уважения правительственных решений.

— Да, да, — поддержала ее мисс Корфилд. — Пусть все знают, что наш колледж исключение и не замешан во всякого рода политических безобразиях. Я уверена, что мы можем полностью положиться на благоразумие наших студентов. Да поможет им бог.

— А что думают остальные? — спросила мисс Мукерджи жестко и непреклонно.

Остальные молчали. Но молчали они по-разному. Одни трусливо соглашались, другие не соглашались, но тоже молчали.

После собрания разъяренная Анна Умен налетела на меня.

— Все слышала? — спросила она меня.

— Все, — спокойно ответила я.

— Я считаю, — и в глазах Умен загорелся мрачный огонек, — что мы приняли неправильное решение. Мы поставили себя в исключительное положение. Мы должны быть заодно со всеми колледжами и переносить трудности создавшегося положения вместе. Мы, — запнулась она, — как это называется?

— Штрейкбрехеры, — подсказала я.

— Вот именно. Люди, стоящие вне солидарности с остальными. Мисс Мукерджи ловит рыбку в мутной водице. Когда все кончится, о ней скажут, что она единственный декан, удержавший колледж в повиновении. Она не понимает, что растлевает этим молодые души воспитанниц. Слишком дорогая цена за личную славу.

— Анна, — сказала я осторожно, — наверное, многие были не согласны с решением, почему же вы молчали?

Умен горько усмехнулась.

— Знаешь сказку о коте и колокольчике?

Я такой сказки не знала.

— Так вот, — продолжала Умен. — Однажды собрались мыши и решили подарить коту колокольчик, чтобы знать, где он бродит. Сделали колокольчик. А подарить его не смогли. Не нашлось такой храброй мыши. Поэтому кот до сих пор ходит без колокольчика. Ясно? Так и среди нас не нашлось храброго. А все потому, что и наша работа, и наша карьера зависят от мисс Мукерджи. Она здесь полновластный диктатор. А преподаватели — просто марионетки. За какую ниточку декан потянет, то преподаватель и сделает. Без работы никому не хочется оставаться.

Утром следующего дня в колледж пришло правительственное предписание: прекратить работу. Но мисс Мукерджи уже закусила удила. Предписание не было обнародовано и держалось в секрете. Началась крупная игра. Ставкой в этой игре были личная слава декана и души ее воспитанниц. Днем мисс Мукерджи собрала в актовом зале студентов. В том зале, где совсем недавно шло веселое рождественское представление. Теперь здесь не слышно было смеха. Зал напряженно и приглушенно гудел, как потревоженный улей. Расчет декана был прост. Студенты вынесут решение не закрывать колледж и тем самым объявят о своей непричастности к движению. Затем она представит решение в министерство образования, и колледж станет исключительным примером для всего штата.

Не упоминая о предписании правительства, мисс Мукерджи решительно повела атаку на студентов.

— Вы знаете, — начала декан, — что преподаватели вынесли решение не закрывать колледж.

Ее слова гулко падали в напряженную, затаившуюся тишину зала. Преподаватели нервно заерзали на своих местах. Анна Умен резко подалась вперед, сжав ладони. Но потом как-то обмякла и застыла, вдавив широкую спину в кресло.

— Так вот, — отчетливо и резко произнесла мисс Мукерджи, — кто хочет ехать домой и не хочет учиться, встаньте!

Фраза была явно провокационной, пахло запугиванием и шантажом. Но то, что произошло в следующее мгновение, обратило мисс Мукерджи в соляной столб, подобно жене Лота. По крайней мере половина зала, взволнованно задвигав стульями, встала.