Рассказал. И они мне рассказали

о той нечисти, той инопланетной,

непонятной нам сущности разумной,

что на землю спустилась и проникнуть

может в каждого, кто неосторожен,

руки жмет зараженным перед смертью,

когда сущность прыжки свои готовит

с тела в тело, из мертвого в живое.

При контакте как ток какой по мышцам

пробегает, рука немного ноет,

а на третий день нет тех ощущений,

а неделя пройдет – и все случится.

Ам да ам – и пожрет, погубит душу.

Пересилит пришелица хозяйку —

тот Федот, да не тот, с другой душою…

Вроде так же коптит приятель небо,

все впопад говорит о вашем прошлом,

и ни знака тебе, ни чтобы холод

пробежал при обмене быстрых взглядов.

Усмехнулся: вот сказки! «Так есть способ:

перед зеркалом встань, и мы покажем.

Вася, шторы задерни». Свет потушен.

«Свечи есть?» Зажигаю. Как в гаданье.

«При таком вот свечном дрожащем свете

и увидишь свою вторую душу».

Я смотрю – вижу блики, искаженья.

«Глянь: сиянье очей неосторожно

выдает гостью. Здравствуй!»

Она

заметалась.

С разворота удар – ах, как неловко,

слабо и не туда! Они вскочили.

Непривычное тело не успела

от ответных ударов как-то спрятать —

и под дых, и пониже получила.

Я лежу извиваюсь, слышу хохот

их довольный. Два щелкнули затвора…

Ну, прощаться пора, мой друг недолгий;

ну, ругайте пропащую, сестрицы!

Этим в тело не влезешь: надевают

эластичные, тонкие перчатки.

Знают нас. И откуда научились?

В деле злом человек всегда находчив.

Неужели действительно придется

плоть покинуть? Он брякнется тут мертвый,

он вдвойне неудачник: так попасться

дважды за три неполных дня, так сгинуть…

Открывается дверь. Движенье, грохот.

И два выстрела в комнате, два трупа…

Ты чего, Питирим?! Чего наделал?

Ты зачем, а?

Они б тебя убили.

Кто? Вот эти? Да мы сидели мирно,

толковали о всяком.

Оттого-то

и разбито лицо, одежда в клочья,

оттого их стволы на изготовке?

Да за что убивать?

Спроси у мертвых.

И внимательно так, и трезво смотрит

мне в глаза, не мигая и недобро…

Ну спасибо, отец.

Хотел убить бы

и тебя, кто ты есть такая.

Я-то?

Я – душа.

Всё не так.

Твой друг очнется

(уступлю я), успеешь попрощаться.

Я от этих-то спас, а от тебя как

мне спасти его, от несытой твари?

Уже, отче, никак: мы покидаем

только мертвое тело. Не изгнать нас

ни постом, ни молитвой вашей.

Знаю,

оттого злюсь.

Я, поп, не виновата.

Пусть хоть тело его живет под солнцем,

пусть хоть тенью в твоем сознанье будет

след души его собственной; а вспомнишь

Питирима, так это вспоминает

он меня – ты напейся тогда пьяной,

дай ему хоть такое послабленье

ради долга сегодняшнего.

Ладно.

А что думаешь, отче, об исконных

ваших душах? Мы чем от них отличны?

Мы бессмертны, а ваши?

Пиштирим

Я не знаю.

Мы, наверно, ни хуже их, ни лучше,

но сильнее, раз можем извести их.

Может, был какой сдвиг, сбой в мирозданье,

потому бедным нам и не досталось

сразу тел и пришлось летать, скитаться

по чужим, где гостям совсем не рады.

А мы что? Нам приют не меньше нужен,

чем наседкам.

Не думай и сравниться!

Я свое выполняю обещанье —

попрощайтесь, и уходи отсюда.

Ты останешься жить тут?

Да, но страшно

мне с тобою общаться, с окаянным:

я привыкла, когда меня не знают.

Ну а с этими что?

Не беспокойся,

не найдут их, умею концы прятать.