Наполеон в ответ на «отчаянное положение» армии сместил с должности Менье и поручил главному квартирмейстеру Шове радикально реорганизовать комиссариат, в том числе чтобы (как он объяснил 28 марта Директории) «припугнуть подрядчиков, много награбивших и имеющих кредит»{253}. Наполеон также приказал гражданину Фэпу, французскому послу в Генуе, занять там у финансистов-евреев («не привлекая внимания») 3 млн франков, а также отозвал кавалерию с зимних пастбищ в долине Роны. В течение двух дней после приезда в Ниццу Наполеон раскассировал взбунтовавшийся 3-й батальон 209-й полубригады, уволил офицеров и сержантов 3-го батальона, а рядовых группами по пять человек распределил по другим подразделениям. Наполеон считал необходимым применять ко всем одни и те же правила. Он понимал, что «если предоставить кому-либо привилегии, все равно кому, то ни один человек не подчинится приказу выступать»{254}. 8 апреля он доложил Директории, что пришлось наказать солдат за контрреволюционные песни и отдать под трибунал двух офицеров за крики «Да здравствует король!»{255}.
Командиры дивизий немедленно оценили умение Наполеона упорно работать. Подчиненным не удавалось более бросать начатое дело. Штаб в Ницце, уже четыре года бездействовавший, неожиданно почувствовал на себе энергию Наполеона. За девять месяцев с момента своего приезда до конца 1796 года он отправил более восьмисот писем и депеш, касающихся буквально всего: от того, где во время парада должны находиться барабанщики, до ситуаций, в которых надлежало исполнять «Марсельезу». Первым из генералов Наполеону покорился Ожеро, за ним последовал Массена. «Ну и нагнал же на меня страху этот мелкий сукин сын генерал!» – признается позже Ожеро Массена{256}.
Наполеон решил извлечь максимальную пользу из своей «политической» репутации. 29 марта в приказе по войскам он объявил, что солдаты «найдут в нем товарища с полной поддержкой правительства, гордящегося уважением патриотов и полного решимости добиться для Итальянской армии доли, ее достойной»[27]{257}. Как-никак полководец с доступом к Директории мог накормить своих солдат. Наполеон опасался неподчинения, которое возникает, когда вооруженные люди оказываются на грани голода. «Без хлеба солдат склонен к излишнему насилию, – писал он, – которое заставляет краснеть за принадлежность к роду человеческому»[28]{258}. В Париж постоянно летели его требования, и 1 апреля он сумел добиться присылки 5000 пар обуви. Впечатляющая доля переписки Наполеона за все время его карьеры посвящена солдатской обуви. Хотя (вопреки легенде) Наполеон, возможно, и не говорил, что «армия марширует на брюхе», однако он хорошо помнил, что она передвигается на ногах{259}.
Тем же приказом от 29 марта Наполеон назначил начальником своего штаба 43-летнего Луи-Александра Бертье – бывшего инженера, участвовавшего в Войне за независимость США. Этот пост Бертье сохранял до 1814 года. Бертье хорошо зарекомендовал себя в Аргоннскую кампанию 1792 года и в следующие три года в Вандее. Его брат служил в Топографическом бюро вместе с Наполеоном.
Наполеон первым из полководцев стал пользоваться услугами начальника штаба в современном смысле, и он не сумел бы найти на эту роль человека более подходящего, чем Луи-Александр Бертье. Обладавший памятью, уступавшей лишь памяти самого Наполеона, Бертье умел сохранять ясный ум даже после двенадцатичасовой диктовки. Однажды ночью в 1809 году его вызывали не менее семнадцати раз{260}. В Национальном архиве, Национальной библиотеке и Архиве Великой армии в Венсене хранится множество приказов, написанных аккуратным секретарским почерком и сформулированных в лаконичных предложениях, которыми Бертье пользовался в переписке с коллегами, донося желания Наполеона вежливо, но твердо. Письма неизменно начинаются с формулы: «Генерал! Император требует, чтобы после получения этого приказа вы…»{261} Помимо прочих достоинств, Бертье отличался столь блестящими дипломатическими способностями, что сумел убедить супругу, баварскую принцессу Марию-Елизавету, разделить замок с его любовницей мадам Висконти (и наоборот). Он крайне редко противился требованиям Наполеона, и то лишь по соображениям логистики, и создал штат, заботящийся, чтобы желания главнокомандующего осуществлялись почти мгновенно. У Бертье был талант, почти гениальное умение: он превращал самые общие соображения в детальные инструкции для каждой полубригады. Едва ли когда-либо штабная работа была организована эффективнее. Для обработки буквально выстреливаемых Наполеоном приказов требовался штат опытных писарей, ординарцев, адъютантов, а также опередившая свое время система учета. Причем он нередко работал ночью. Однажды, когда Наполеон заметил ошибочно указанную численность одной полубригады (редкий случай), он в письме поправил Бертье и прибавил: «Я читал диспозицию с упоением, как роман»{262}.
2 апреля 1796 года Наполеон перенес штаб армии в Альбенгу, город на берегу Генуэзского залива. В тот же день Шове умер в Генуе от лихорадки. Его смерть явилась, по словам Наполеона, «настоящей потерей для армии. Он был деятельным и предприимчивым человеком. Армия скорбит, вспоминая о нем»{263}. Наполеон искренне горевал о Шове. Тот стал первым из множества погибших в походе друзей и помощников Наполеона.
Австрийцы, владевшие с 1714 года севером Италии, отправили в Пьемонт против французов крупные силы. Кроме того, английский флот снабжал пьемонтцев с Корсики. Это вынудило Наполеона доставлять все необходимое через лигурийские перевалы. Прибыв 5 апреля в Альбенгу, он изложил Массена и Лагарпу свой план: запереть врага между Каркаре, Альтаре и Монтенотте. У австрийского командующего Иоганна Больё имелся большой опыт и некоторые способности, однако ему шел 71 год, и в прошлом он уже терпел поражения от французов. Наполеон, внимательно изучивший войны прошлого, знал, что Больё осторожен, и решил этим воспользоваться. Австрийско-сардинский альянс был ненадежен, и Больё посоветовали не слишком полагаться на союзников. («Теперь, когда я столько знаю о коалициях, – шутил во время Первой мировой войны маршал Фош, – я меньше уважаю Наполеона!») Уже из-за «лоскутности» империи Габсбургов австрийские солдаты из разных формирований нередко не понимали друг друга. Офицерскому корпусу языком общения служил французский. Больё, ко всему, приходилось отчитываться перед неповоротливым гофкригсратом в Вене, который часто отдавал приказ настолько поздно, что к моменту доставки тот утрачивал актуальность. Наполеон, напротив, готовил дерзкий маневр, теперь известный слушателям военных академий как «стратегия центральной позиции»: держась между двумя неприятельскими армиями, не дать им соединиться, разбить их поодиночке. Этой стратегии он придерживался всю жизнь. «Действовать отдельными корпусами, не имеющими никакого сообщения между собой, против армии, сосредоточенной и имеющей свободные сообщения, значило бы идти против всех принципов», – гласила одна из военных максим Наполеона[29]{264}.
«Здесь у меня много забот, – писал он Жозефине из Альбенги. – Больё ведет свою армию. Мы с ним лицом к лицу. Я слегка устал. Всякий день в седле»[30]{265}. Из похода он писал Жозефине ежедневно, покрывая сотни страниц каракулями. Некоторые письма отправлены в дни крупных сражений. Наполеон постоянно переходит от романтических признаний («Я ни дня не прожил, не любя тебя») к самонаблюдениям («Я не выпил ни чашки чая, не посылая проклятья той славе и тому честолюбию, которые держат меня вдали от души моей жизни») и сентиментальным рассуждениям на тему, отчего Жозефина почти никогда не отвечает на письма. Когда же она отвечала, то обращалась на «вы» (vous), и это очень его задевало. Письма Наполеона полны игривых намеков, что после ее приезда в Италию он ею немедленно овладеет.