Жизнь в Кронштадте всегда нравилась доктору Гринбергу, в особенности оттого, что бизнес его в этом городе активно развивался и процветал. Однако в Петербурге было, конечно же, больше возможностей и перспектив. Об этом часто думал доктор Гринберг и даже пару раз советовался на сей счёт с ребе (раввином) в Большой хоральной синагоге. Что ж, человек предполагает, а Бог располагает! В благословенные времена Российской империи процветанию бизнеса Шимона Гринберга способствовала завязавшаяся дружба с градоначальником, адмиралом Робертом Николаевичем Виреном – главным командиром порта и военным губернатором Кронштадта.
Надо сказать, что, хоть планы Шимона Моисеевича по переезду в столицу не осуществились, он не сожалел об этом. После тяжело пережитой утраты дорогой супруги доктор Гринберг преданно хранил ей свою верность, посвящая всего себя воспитанию дочерей и любимому делу. С раннего утра до позднего вечера он работал либо в клинике, размещавшейся на первом этаже здания, либо в своем домашнем кабинете, где изучал свежие журнальные статьи по современной медицине, стараясь быть в курсе новейших технологий, которые успешно применял в собственной практике, чем и был популярен у населения военно-морского города-порта. За долгие годы у доктора появились и особо важные, постоянные клиенты, к которым он выезжал на дом по вызову в любое время суток. В основном это были люди военные и состоятельные, к примеру, морские офицеры, в том числе и в отставке, и члены их семей. Шимон Моисеевич или, как называли его другие евреи, Шимон бен Моше, несмотря на однообразие местного общества любил Кронштадт особой любовью, как любит успешный золотоискатель свой прииск, богатый золотой жилой.
Однако время многое меняет, и вот теперь, с февраля по осень одна тысяча девятьсот семнадцатого года, этот прекрасный город всё больше наполнялся революционно настроенными матросами, а затем и многочисленными представителями новой советской власти. Несмотря на смену государственного строя стоматологический кабинет Шимона Гринберга в Кронштадте продолжал работать в прежнем режиме. Найти его было просто. Спереди и на торце первого этажа дома номер пять, расположенного на «бархатной» – солнечной стороне Николаевского проспекта, красовалась вывеска в виде зуба с большими корнями. Для удобства пациентов на ней было написано: «Шмн. Гринберг, дантист». «У большевиков тоже есть зубы и их надо кому-то лечить», – справедливо отмечал Шимон Моисеевич, искренне веривший, что медицина и политика могут сосуществовать вместе, как две параллельные прямые. Семья Гринбергов и в этот раз не покинула Кронштадт несмотря на революцию и крах привычной жизни.
Именно это обстоятельство и спасло осиротевшую гимназическую подругу старшей дочери доктора Гринберга – Софью Штерн, бежавшую из Петрограда после Октябрьского революционного переворота. Отзывчивая семья Гринбергов любезно приютила её в своём просторном кронштадтском особняке.
…Наступило раннее ноябрьское утро, такое же промозглое и неуютное, как и множество других за последнее время. Сеял холодный дождь, подгоняемый северным ветром с Финского залива. Камин отсырел и совсем остыл за ночь из-за попавшей в трубу влаги. Размокшая сажа, обваливаясь влажными хлопьями и комьями на колосники, непрерывно шуршала, словно требовала почистить дымоход и трубу.
– Как жаль, что отец рассчитал и уволил прислугу, – обращаясь к своей сидевшей в каминном кресле подруге сказала Анна Гринберг, усердно размахивая журналом перед поддувалом камина. – Но папа редко когда ошибается, вероятно, это правильное решение в сложившихся обстоятельствах.
– Иметь прислугу и любых работников теперь запрещено! – поддержала разговор Софья Штерн, гостившая уже несколько дней в доме Гринбергов.
– Но как же сразу научиться всему тому, чего ты раньше даже не примечал, ведь это было работой прислуги? А в реальной жизни получается так, что «совершенно ничего не получается!» – заметила Анна, стараясь стереть влажной тряпкой сажу с рук.
Надежды семнадцатилетних девушек на то, что маленький огарок свечи, подсунутый под дрова, поможет быстрее запустить камин, оказались тщетными.
– Подумать только, Соня, мы вдвоём не можем развести огонь в очаге! Во всём нужны сноровка и опыт, я понимаю. Помнится, няня читала нам с младшей сестрой Милкой сказку Андерсена про волшебное огниво. Пожалуй, это и есть весь наш «опыт»… Но ведь это же примитивное, простое дело! – продолжала досадовать Анна, милая темноволосая девушка с выразительными лучистыми глазами.
Среди сверстниц в городской Александринской женской гимназии, которую они с Софи окончили этим летом, Анна не выделялась внешней красотой, но считалась одной из самых способных в гуманитарных науках гимназисток. К тому же она великолепно музицировала, переняв этот дар от покойной матушки. Часто вечерами, садясь за рояль в гостиной, девушка проникновенно пела своим бархатным меццо-сопрано любимый папин романс «Отцвели уж давно хризантемы в саду», и Шимон Моисеевич, закрыв глаза, погружался в счастливые воспоминания о минувшей молодости…
Прошло всего несколько месяцев, а как переменилась жизнь вокруг?! Вот теперь, стараясь развести очаг, чтобы согреться, девушка усердно дула на щепки до тех пор, пока слабый огонёк не начал тонкой жёлто-красной струйкой обволакивать дрова. Огонь в камине наконец-то становился всё ярче и веселее. Природная смекалка и знание основ физики из курса гимназии о том, что тяга усиливает пламя, выручили подруг и на этот раз. По гостиной наконец-то заструилось приятное и долгожданное тепло. Анна и Софья заметно повеселели и с удовольствием принялись вспоминать детство и учёбу в одном из самых престижных женских заведений империи.
Кронштадтская гимназия, названная так ещё в одна тысяча восемьсот семьдесят седьмом году в честь Её Императорского Величества Великой княгини Александры Иосифовны, близкой родственницы царствующего тогда государя Николая Первого и его супруги императрицы Александры Фёдоровны, была одним из старейших учебных заведений России для одарённых девочек. Начиная с конца девятнадцатого века и вплоть до Октябрьской революции, из её стен выпускались женские преподаватели по многим ведущим предметам. Качество образования в этом среднем семилетнем учреждении приравнивалось к уровню знаменитого Смольного института благородных девиц в Санкт-Петербурге.
– Помнишь, как в гимназии надо мной часто подшучивал учитель естествознания, напоминая мне про нашу особенную одарённость? – улыбаясь, спросила Анну Софи.
– Конечно, помню! – засмеялась Анна. – Ты ещё потом спрашивала меня, какие у меня есть подарки от учителей за прилежную учёбу и почему у тебя их нет. Ты тогда плохо говорила по-русски и слово «одарённые» понимала по-своему. Такие мы в то время были маленькие и смешные! А теперь уже сами можем учительствовать, но где? И как? Разве что начать подрабатывать домашними уроками. Но как на это посмотрит нынешняя власть? – Анна с грустью посмотрела на Софью и подложила в камин ещё пару поленьев. – Революционерам как будто и дела нет до образования юношества. Их главные заботы – мирный договор с Германией, они раздают землю крестьянам, упразднили сословия, национализируют банки и имущество бывшего правящего класса. Что ж, поживём – увидим, что будет дальше.
– Аня, ты прежде никогда не рассказывала, почему твой отец решил переехать из Львова именно сюда, на остров.
– Всё очень просто! Кронштадт – папина детская фантазия. Он был увлечён романтикой морских путешествий, как и многие его ровесники. А этот величественный и загадочный город-порт был его заветной мечтой. Он нам рассказывал, что в детстве любил слушать байки старого солдата о морских баталиях Петра Великого и о том, как царь Петр повелел за одну зиму построить этот порт-крепость и назвал его «Стеной» и «Столпом Давидовым». Пока шло воздвижение этой «Крепкой Стены», которая по замыслу императора должна была защищать Санкт-Петербург, Пётр лично руководил строительством фортеции, находился здесь, в Кронштадте. Ну и потом, ты же понимаешь, Соня, все мальчишки считают, что жить на острове, посреди моря – это настоящее приключение!
