Я отдала деньги за работу, и он, пересчитав, закинул их в ящик с инструментами.

– Как у тебя тут… многолюдно, – дверь была приоткрыта, когда с другой стороны к ней подошла девушка и заметила присутствие мастера, – Я слышала, вчера было весело, и сегодня уже кто-то пришел. Ты, наверное, общительная.

– Вы, – не грубо, но громко сказала я, узнав в ней одну из тех девушек, неосторожно обсуждавших мою машину у подъезда. Та, что добрее своей подруги.

Она мой намек поняла правильно.

– За этим и пришла, – сказала девушка, – Неловко получилось. Знаешь… знаете, я не обсуждаю других и, Боже упаси, не осуждаю. Это мое правило. Что произошло позавчера, сама не знаю.

– Предпочитаете не обсуждать, но слушать, как это делают ваши друзья, молчать и соглашаться с их необоснованными капризами? – я оставила альбом на мягком пуфе, – Поверьте, это хуже, чем обсуждать самой.

– Почему? – удивилась девушка.

– Потому что это даже не ваше личное мнение, нет, вы просто подстраиваетесь под чужое, – ответила я, – Поступаться своими убеждениями в угоду другим – это хуже, чем не иметь убеждений вовсе.

Видно было, что девушка задумалась. Мастер, собрав оставшиеся инструменты и кивнув мне, нас покинул. За участие в чужих разборках ему не заплатят.

– Одним меньше, – сказала я, рассматривая гостью. Фраза предназначалась ей.

– Я пришла не сцену устраивать, этого хватило, я пришла извиниться. У Яны тяжелый характер. Я не права, что не пресекла ее выпады. Мы теперь соседи, хочется человеческих отношений.

Ее извинения, как и раскаяние, не были мне нужны. Это их право. Могут обсуждать дальше.

– Принимается.

Конфликты мне тоже не были нужны. Плохой мир лучше хорошей ссоры. Пусть усыпляет свою совесть и уходит отсюда.

– Дина, – девушка протянула руку, приняв мое согласие за одобрение знакомства.

Ее лицо казалось знакомым, я уже знала кого-то, кто был очень похож на Дину.

– Полина. Теперь можно на «ты». Твою маму не Ирина зовут?

– Ирина.

Вот и причина того, почему Дина показалась знакомой. Ее я не помню, зато помню ее маму. Они живут на втором этаже, окна выходят на ту сторону, где есть детская площадка, ее мама частенько звала маленькую Дину ужинать.

– У тебя интернет ловит? – она поднимала и опускала телефон, трясла им, – Мобильный? Или ты роутером пользуешься?

– Нет, обычный мобильный интернет, – ответила я, – А что?

– Сообщение пришло, никак не грузится, бывает иногда, что в новом месте мой телефон медленно адаптируется.

Очень хотелось предложить ей вернуться к себе и листать сообщения без проблем.

– Бывает, – равнодушно ответила я.

Неразобранные пакеты с продуктами стоят по всей кухне, я отправила молоко с йогуртами в холодильник, закинула мясо в морозилку, а то, что было не срочно, лежало, как попало. Расставляя крупы по полкам, я следила за Диной, косясь на ее движения в коридоре.

Она не отрывалась от сообщений.

Сегодня хлопоты, связанные с переездом, наконец-то, закончатся, я нормально вернусь к работе и привычной жизни.

– Пойдешь с нами в кино? – крикнула Дина.

Непосредственность соседки за гранью всего. Вчера она, вместе со своей Яной, устроили мне концерт на пустом месте, сегодня, после кратких извинений, мы, видимо, друзья.

– Нет, спасибо, – ответила я.

– Это ни к чему не обязывает, – добавила она, – Правда. Я не набиваюсь в подруги, просто хочу поднять настроение человеку, которого мы зазря обидели.

Звучит неплохо.

– Нет.

– Прошу, – сказала она, – Три билета я купила утром – для себя, для Мадины, это девочка из моей группы, и для тебя, если пожелаешь. Познакомимся заново, так сказать, с чистого листа. Или посидим без разговоров.

– Ты за этим и поднялась?

– В общем-то, да. Я решила, что лучше быть не с пустыми руками.

Ее искренний порыв сгладил впечатление, моя злость утихла. Если человек волнуется о чувствах посторонних, не влияющих на его благополучие, людей, то записать его в ранг плохих трудновато.

– В какой день? – вздохнула я.

– 24 числа, – порадовалась Дина, – В семь вечера, ты же, наверное, днем работаешь, поэтому я выбрала вечернее время, ты не готовься, денег с собой не бери. Я угощаю.

Она излучала такой позитив, что светлые волосы, казалось, ослепительно сияли.

– На тумбочке оставлю, – билет шлепнулся на лаковое покрытие, ко мне подходить Дина стеснялась, – Сколько этой красоте лет?

Я подумала, что к нам присоединился Фунтик, Дина его заметила и расхваливает, но кота рядом не было. Дина очарована альбомом, неосмотрительно забытым мной на пуфике.

– Годов 60-х? – она выразительно смотрела на меня, – Материал похож на кожу. Она? Кожа?

Не ведаю я, откуда альбом и из чего его сделали.

– Возможно, – предположила, – Точнее не скажу. Хочешь потрогать – возьми.

Она ухватилась за эту идею. И за альбом. Погладила по корешку и попросила разрешения открыть.

– Конечно, – откликнулась я.

Удовлетворив любопытство, Дина также спросила, можно ли сделать фотографии пары стариц. Я не возражала, но произнесла:

– Зачем?

– Выразительные портреты, дух того времени, – она выставила настройки и, тряхнув очаровательными кудряшками, сфотографировала несколько портретов с разных страниц.

Я не мешала.

– С девяти лет люблю живопись, с Третьяковской галереи, мама в своем отпуске отвезла меня туда и, могу сказать, она пожалела об этом не единожды, – Дина преобразилась – любознательность придала ей смелости, – Я постоянно пейзажи рисовала, в художественную школу хотела пойти. Мама не одобряла, говорила, что это не профессия, не способ заработать не жизнь. Она, наверное, в чем-то права, зато у меня есть хобби.

– Пейзажи, – подытожила я, – А внимание ты обратила на портреты.

– Пробую.

Покопавшись в телефонных альбомах, Дина показала фотографии ее картин, на одной из которых изображен хорошо известный мне двор: старый дуб, срубленный в позапрошлом году, красовался в центре, загораживая собой вывеску парикмахерской.

Картин много. Речка. Осенний лес, окрашенный в желтые и красные цвета. Неплохо.

– Ты романтик, – улыбнулась я, возвращая Дине гаджет, – Спасибо, что поделилась, пейзажи бесподобны, теперь я уверена – через месяц будешь гордиться не менее бесподобными портретами.

В живописи я не эксперт, несколько раз наблюдала за уличными художниками на набережной, знаю, что в мире картин есть тени и пропорции. Но работы Дины мне понравились.

– Наша преподавательница на курсах говорит, что восхищение можно заслужить только после десятка проданных картин, – сказала Дина, – До этого мне, как до Владивостока пешком.

– Ты же не посещала художественную школу? Откуда преподавательница?

– Тогда, в смысле в детстве, нет, н посещала, но в сентябре прошлого года мама разрешила записаться в студию, – Дина максимально незаметно посмотрела на часы, – Однажды, может, я и продам картину.

Дина откланялась, она собиралась на занятие в студии, я хотела крикнуть, что восхищение не формируется из цены работы, тем временем внизу хлопнула дверь ее квартиры. Потом при встрече скажу.

Юля метнула в меня свой уничижительный взгляд и ластик, не прерывая делового разговора. Спасибо тем, кто ей звонил, иначе мне не избежать воспитательного процесса в 10.15 утра. Вероятно, она за день успеет этим заняться, зато остынет и быстрее устанет от разбирательств.

– У меня зрение не в минусе, – сказала Юля, – Я отлично вижу и договор, и клиентов. Ваших поставок в упор не вижу. Где, спрашивается?

Вопреки всему Юля нашла время и на меня:

– Опаздываете.

– Стыжусь, – я сложила ладони в молитвенном жесте, – Прости, прости. За руль садиться не стала, прокатилась на автобусе: три метра ехали – три минуты стояли, водитель от конфет не отрывался и ждал друзей.

– Живи, – разрешила Юля, – Беспредел у нас начался, сможешь у Натальи отчетность забрать?