Я присела на край стола, схватила руку Артура и прижала к сердцу. И он, и я очень устали.

— Попробуем все же пережить и этот шторм. Бывали времена и похуже. Не изводи себя.

— Скоро начнутся поединки, — глухо ответил он. — Мои люди начнут убивать друг друга из-за Мордреда. Что делать?

Я не знала. Я могла лишь крепко прижимать его руку к груди, стремясь через нее вытянуть душевную боль, поселившуюся в его сердце. Так мы и сидели, пока он не повернулся и не посмотрел на меня уже не такими больными глазами. Я поцеловала руку и кольцо на пальце, перстень с вырезанным на нем императорским драконом.

Артур глубоко вздохнул, напряженные мышцы немного расслабились. Он протянул руку и осторожно убрал мои волосы с лица.

— Лань моя белая, — тихонько произнес он. — Ладно, попробуем пережить и это. Все еще может наладиться. — Он встал, поцеловал меня и добавил: — Но сегодня пусть будет праздник в честь послов. Идем. Надо готовиться.

Я кивнула и занялась прической. Проводила гребнем по волосам, а сама думала, что устала так, словно проскакала весь день по бездорожью.

Праздник и задумывался, и получился прекрасным. Послов королей Эльмета и Поуиса принимали пышно, как и подобает императорскому двору. Наши семьсот воинов заполнили только половину пиршественного Зала, а остальные места заняли жены воинов — в некоторых случаях обычай разрешал женщинам входить в Зал, свиты послов, священники, окрестные вассалы и просители со всей Британии. Факелы в кольцах вдоль стен освещали Зал, а два огромных очага, по одному в каждом из концов Зала, давали достаточно тепла и света. По высоким сводам скользили отблески огня. Белые щиты вдоль стен сверкали, воздух искрился от блеска драгоценностей, оружия, шитья на плащах, даже ошейники боевых псов, устроившихся под столами, переливались драгоценными камнями. На столах в изобилии расставлены блюда с говядиной, олениной, свининой и бараниной, здесь же дичь, мед и вина, привезенные из Малой Британии. Звучала музыка, а иногда пел главный бард Артура Талиесин, лучший поэт Британии. Его сменяли другие певцов и арфисты. Казалось, что столы плавают на волнах музыки.

Кей и Руаун примирились именно здесь, на пиру, негромко, но прилюдно. Артур удовлетворил три прошения: одну о пощаде со стороны преступника, одну о справедливом урегулировании вражды и прошение молодого Гвина о предоставлении места в Камланне. Его я тоже пригласила, и теперь он стоял перед высоким столом, худой, испуганный и растерянный. Артур мягко ему улыбнулся.

— Милорд, — проворчал Кей, все еще раздраженный вынужденным примирением, — да на кой он нам? Отправьте его домой, и дело с концом. Неужто императрица не найдет себе писца посолиднее? Это же обычный монастырский ублюдок! Скорее всего, ни с пером, ни с мечом он просто не совладает.

Артур печально посмотрел на Кея, и уголки его рта дернулись. Конечно, он подумал о том, что ссоры между рыцарями могло и не быть.

— Кей, — сказал Император, не повышая голоса, — ты не забыл о том, что я такой же монастырский ублюдок, как и этот парнишка.

— Ты — Император, и всегда только им и был, — ответил Кей, не моргнув глазом. — Я же видел, что ты — Император, когда только что прибыл в Камланн, еще задолго до того, как ты стал Пендрагоном.

— Ценю твою галантность, старый друг, — Артур улыбнулся. — Но, сдается мне, ты привираешь. Не помнишь ли случайно, кто обозвал меня монахом, встретив меня впервые при дворе Утера? А когда я возмутился, взял да и сшиб меня с ног. Но у тебя благородное сердце, а кто старое помянет… — Он повернулся к Гвину. — Что ж, мальчик, добро пожаловать в Камланн. Помогай императрице, когда понадобится, в другое время можешь тренироваться с остальными ребятами из крепости. Лорд Герейнт, прошу принять к сведению. Это же тебе придется с ним заниматься. Так что завтра поутру, парень, приходи на двор за конюшнями. Если, конечно, не понадобишься императрице.

Гвин покраснел и очень низко поклонился. Глаза его сияли. Я решила, что он милый мальчик, и пожелала ему удачи. Она ему точно понадобится. Вряд ли другие ребята примут чужака с распростертыми объятиями.

Я встала и обошла с вином высокий стол. Сама ввела такой обычай на каждом застолье, даже на том, куда большинство женщин не допускалось. Ну как же! Сама Императрица оказывает честь воинам. Им это нравится. Послы улыбались и склоняли головы, когда я наполняла их кубки. Что они видели? Главную даму главной крепости страны, в роскошном платье из белого шелка с пурпурной каймой, увешанную золотом и жемчугом. Они видели ложь. И праздник в их честь — тоже ложь. Этакий тонкий ледок, иней на траве, исчезающий при первых лучах солнца. А правда в том, что страну, как и раньше, рвут на части противоречия, никакого единого целого пока не получилось, и получится ли? Слава? Да, слава осталась. И только.

Я вернулась домой, увидела в очаге пепел от сгоревшего письма Мену, и содрогнулась от жалости к себе. Я так хотела честных отношений: хотела плакать, когда меня огорчали, открыто отвечать на любовь и ненависть, невзирая на богатство и власть…

Артур уже спал. Устал Император. Его ноша потяжелее моей, и в отдыхе он нуждается больше, чем я. Так что я осторожно забралась в постель, стараясь не разбудить мужа.

Глава вторая

Я зашла к Гавейну на следующий день, накануне его отъезда в Галлию. Его дом стоял к востоку от Зала, на крутом склоне холма. Отсюда открывался прекрасный вид на Инис Витрин. Когда Гавейн бывал в Камланне — надо сказать, случалось это нечасто, уж больно хорош он был в качестве посла, — жил он здесь вместе с Кеем. Когда Гавейн был в отъезде, Кей обычно приводил в дом свою любовницу с детьми. Не нравилось ему одиночество. Воины вообще не любят оставаться одни. Они привыкли к скученности в залах, да и в походах редко кто остается наедине с самим собой. Наверное, Кей бы предпочел большую часть ночей проводить в Зале, но важность положения не позволяла, как, впрочем, и жениться на своей женщине. Толстая добродушная прачка по имени Мэйр уже несколько лет делила с ним постель. Была она вдовой при четырех детях, и два последних получились от Кея. Войдя к ним в дом, я застала ее за хлопотами. Вместе со слугой Гавейна, Рисом, они собирали рыцаря в дорогу. Сам Гавейн сидел возле порога и точил копье. Пухлый двухлетний сын Кея сидел напротив, увлеченно сосал большой палец и, не отрываясь, смотрел на точильный камень, ритмично скользивший по блестящему наконечнику копья.

Увлеченный работой, Гавейн не сразу меня заметил, но когда утреннее солнце нарисовало перед ним мою тень, поднял голову, отложил точильный камень и встал.

— Миледи, — сказал он с поклоном, — сотня приветствий!

Сын Кея тут же ухватил точильный камень и вознамерился расколотить им порог.

— Погоди, малец, — обеспокоенно остановил его Гавейн, ища, куда бы прислонить копье.

Я опустилась на колени, отобрала у ребенка точильный камень и попыталась внушить ему:

— Не надо так делать. Он сломается. — Ребенок возмущенно взвыл и попытался вернуть камень себе.

— Килидд! — грозно окликнула его мать. — Ты плохой мальчик! Тысяча приветствий, госпожа! Килидд, уймись, не беспокой даму.

— Похож на отца, не правда ли? Делает, что думает, — с улыбкой промолвил Гавейн. Взял обломок щебня и постучал им о порог.

Килидд тут же заткнулся, принял камень из рук рыцаря и принялся колотить им порог. Воин выпрямился.

— Еще раз, добро пожаловать, миледи, — сказал он, повысив голос. — Боюсь, здесь шумновато, а вы ведь по делу?

— Ах, великий лорд, мы можем уйти, — встряла Мэйр.

— Толку не будет, — откликнулся Рис. — Все равно тут все вверх дном. Приветствую вас, благороднейшая леди.

— Очень жаль, что я не могу предложить вам лучшего гостеприимства, миледи, — сказал Гавейн. — Но входите же, я попробую найти вина.

— Благодарю вас, лорд Гавейн. Не стоит. Хочу с вами поговорить. Может, прогуляемся к стене? Или я мешаю сборам?