Гавейн в качестве посла Артура отправился на переговоры, как только позволила погода. Он две недели выслушивал претензии и оправдания Максена, а потом вернулся домой, чтобы доложить о результатах и посоветоваться с нами, как действовать дальше. Гавейн был неоценимым послом. Во-первых, он происходил из королевского клана и мог рассчитывать на уважительный прием в любом из королевских домов. Во-вторых, он воспитывался при дворе, где интриги плелись постоянно, и потому без труда разбирался в самых запутанных политических головоломках. В-третьих, он был грамотен, прекрасно знал латынь, ирландский, британский и саксонский. И наконец, он обладал удивительным красноречием. Однако ничего из этого не помогло в переговорах с Максеном. Я подозревала, что сколько не обсуждай эту тему, сколько не изощряйся Гавейн в красноречии, добьется он в лучшем случае незначительных уступок. Маловероятно, что Максен рискнет открыто выступить против Артура, но нервы тянуть будет до бесконечности. Если Гавейну опять придется возвращаться ни с чем, обвинения против него только усилятся. А там недалеко и до вопроса, почему Артур ничего не делает? И обязательно кто-нибудь подбросит ответ: «Артура обманывают, он дурак, слепой и пристрастный». Я вздрогнула.

Совет закончился. Решили, что Гавейн снова отправится в Малую Британию через два дня. Они с Бедивером ушли, давая нам с Артуром подготовиться к ночному пиру. Я начала распускать волосы, чтобы потом убрать их в официальную прическу с обилием золотых заколок. Артур устало смотрел на меня.

— Господи, какой-то ничтожный Максен, а хлопот из-за него… — тоскливо сказал он. — И он ведь не один. А сколько проблем с этой лисой, королем Мэлгуном Гвинедским! Гвинвифар, сердце мое, меня тошнит от этих королей!

— К несчастью, королей нельзя отменить. — Я поискала гребень, нашла. — Хотя это решило бы многие наши проблемы.

— Да я и пытаться не буду! — Он фыркнул. — Любая попытка отменить их уничтожит нас. У них есть все права на свои королевства. — Он встал и беспокойно зашагал по комнате, затем остановился, оперся руками о стол и спросил: — Ну и что мне делать?

Я понимала, что вопрос не о Максене или о каком-нибудь другом короле. Эту ноту боли я слышала не в первый раз. В последний год он все чаще и чаще просыпался по ночам, весь в поту, с криком «Моргауза!» Его мертвая сводная сестра была его давним кошмаром, а пуще того — ее сын Мордред. И причины для кошмаров были весьма основательные. В ту ночь, когда до нас дошла весть об убийстве Моргаузы, Артур рассказал мне свою историю. Об этом не знал больше никто, даже Бедивер. Правда, знал Гавейн, но только потому, что королева Моргауза была его матерью, и Артур предполагал, что Гавейн и так знал о его тайне.

— Что мне делать? — снова спросил Артур, отворачиваясь от стены. — Почему я должен доказывать очевидное: что я доверяю Гавейну, которого и худший тиран не заподозрил бы в неверности? Допустим, я опровергну какое-нибудь конкретное обвинение, опровергну публично, громко и ясно, так вместо него тут же появится десять других. А источник этих вздорных обвинений я достать не могу! Он с невинным видом все отрицает. И даже мои вопросы обращает против меня. Единственный выход — ссылка. Но где взять обвинение?

— Я думала, мы решили переждать шторм, — сказала я. — Ну, хорошо, не мы. Я решила. Бедивер со мной согласился, а ты с Гавейном — нет. Вы хотели отправить его на острова, даже если это нарушает все обычаи гостеприимства. Только, по-моему, уже поздно. Он обзавелся друзьями. — Я отложила гребень, он вдруг показался мне слишком тяжелым. — Нельзя его сейчас отправлять на острова. Его брат… болен.

Старший сын королевы Моргаузы, Агравейн ап Лот, король Оркад, после смерти отца так и не пришел в себя. Убийство матери раздавило его, а теперь, судя по слухам, он совершенно спился, и жить ему оставалось немного. Его отец, король Лот, уверенно держал в руках не только Оркады, но и Пиктленд, и Западные острова. Это немалое хозяйство постепенно ускользало из ослабевших рук Агравейна. Клан высказывал недовольство. Послать Мордреда сейчас на Острова было бы опасно и для нас, и для Агравейна, а этого воина мы ценили; он храбро сражался за Артура много лет.

— Что говорить? — Артур горестно вздохнул. — Будь это даже безопасно для нас, я все равно не могу его изгнать. Мне не в чем его обвинять. Гвинвифар, ты же знала, что так и будет? Ты же предупреждала меня той же ночью, когда он явился! Откуда ты знала?

Я вспомнила ту первую ночь, когда мы сидели на пиру, устроенном в честь его старшего брата, Агравейна, нового короля Оркад. Среди нас сидел красивый молодой человек в плаще шафранового цвета, светловолосый, среднего роста, сильный, прекрасный наездник, как и его брат Гавейн, искусный воин. Они с Гавейном немного походили друг на друга, впрочем, это от матери: прямой нос, изящно очерченные скулы, узкие руки с длинными пальцами. А вот широко расставленные серые глаза и квадратная челюсть точь-в-точь такие, как у Артура. А еще я ощутила в нем то же фанатичное следование идее, какое видела в Артуре, только идеи у них были совершенно разные. И я испугалась.

Я встала, подошла к мужу и обняла его. Он не двинулся с места; я стояла и слушала стук его сердца рядом со своим.

— Не знаю, — прошептала я. — Просто испугалась. Я понимаю, что вам с Бедивером нужны основания. Мы не можем осудить его без причины.

— Но у тебя-то были причины! — воскликнул Артур, отстраняясь. — Ты опытнее меня в общении с людьми. Я должен был поверить тебе сразу. И мне следовало послушать Гавейна, он-то знает Мордреда лучше, чем все прочие. А я все уговаривал себя: Гавейн, дескать, еще не отошел от смерти матери, а ты бываешь слишком осторожна… и я решил рискнуть. Я ошибся. Ставки слишком высоки.

— Что ты мог сделать? Он — твой сын.

Артур вздрогнул и отвернулся от меня, прислонившись к столу и глядя на пятно копоти на стене от лампы. Мордред был его сыном, рожденным в результате кровосмесительной связи двадцать шесть лет назад. Матерью Мордреда была сестра Артура, сводная, и все же сестра, леди Моргауза. Тогда он не знал, что она его сестра; не знал, кто его отец. Королева Моргауза была замужней женщиной, и на время поселилась у отца, пока ее муж воевал на севере Британии. Артур был одним из воинов ее отца, ублюдком, выросшим в монастыре, который благодаря умениям и удаче нашел себе место в имперском отряде. Леди Моргауза заметила его, начала преследовать, жаловалась на жестокость мужа и, в конце концов, соблазнила его однажды ночью после пира, устроенного в честь его первой победы. Артуру тогда исполнилось восемнадцать. Вскоре после этого он узнал, что его отец — король Утер, причем узнал от Моргаузы, она всегда это знала. С тех пор Артур так и жил в постоянном страхе, что его давний грех откроется.

Артур все рассказал мне, когда услышал, что королева Моргауза мертва, и говорил так, словно вырывал из себя какой-то чудовищный росток, проросший в глубине его плоти. Я плакала, а у него глаза оставались сухими. Он жестоко судил себя. «Я же знал, — говорил он мне, — я же видел ее намерения, когда вышел из Зала и заметил ее. Она ждала меня в темном закутке. И я пошел с ней! Короткое мгновение слабости, и проклятие на всю жизнь! А если Бог не простит, то и на всю вечность. Она мертва, и я больше не могу бороться с ней, не могу ... бежать от нее». Он взял письмо, в котором сообщалось о событиях в Гвинеде, повертел его в руках и сказал так тихо, что я едва услышала его: «Ее сын — наш сын — обожал ее».

И все же, когда Мордред объявился в Камланне, он казался скорее смущенным, чем опасным. От Гавейна мы знали, что леди Моргауза посвятила Мордреда в тайну его рождения. Гавейн много раз повторял, что теперь у нас в крепости поселился наш самый главный враг. Но Мордред вовсе не казался враждебно настроенным. Братьев ненавидел, это да, они убили его обожаемую мать. Артур надеялся, что мы сможем его отогреть, сделать своим. Да и Гавейн рассказывал, что в детстве Мордред был добродушным мальчишкой, очень привязанным к нему, Гавейну. Ведь удалось же Гавейну порвать с матерью и ее колдовскими делами, так, может, и Мордред сумеет… Наверное, Артур даже мечтал победить Моргаузу, вырвав ее сына из Тьмы. И потому принял Мордреда в Камланне. Ну как я могла винить его за то, что он тянулся к своему детищу, к этому молодому человеку, приятному во всех отношениях? Ведь я не дала ему сына. У него были все основания считать, что я ревновала. Другое дело, считал ли он так на самом деле. Едва ли. Женщина, лютый враг Артура, подарила ему ребенка из ненависти, а я, любившая его больше жизни, оказалась бесплодной.