Сани сжала края своей измочаленной туники и отвела глаза.

— Поэтому мы спрятались в глухой деревеньке. Сменили имена. Надин и Трит — ненастоящие. Кассель. Глара, — указал поочерёдно на себя и на женщину.

Девушка напряглась сильнее. С ума сойти. И тут обманули.

— Два года нам удавалось не попадаться. Мы часто переезжали, но видели твои первые шаги, слышали первые слова. Потом нас нашли и единственное, что мы успели — это спрятать тебя у соседки. Вернулись через два года, а женщина оказалась давно похороненный и никто не знал, где может быть трех летний ребёнок. В столице наткнулись на тебя случайно. Через столько лет мы и не думали, что сможем снова когда-то встретиться с тобой. Да и не узнали бы, если бы Глара не почувствовала отклик, — мужчина длинными пальцами подцепил подбородок дочери и развернул к себе, — ты там была с Эстель, — начал говорить тише, — и мы не знаем, что было с тобой до этого и как ты оказалась в Инлании, но благодарны Богам, что ты оказалась жива.

— То есть вы даже не можете быть до конца уверены, что я — ваша дочь? — холодно, с каменным выражением лица ответила Сани, — чудесно. В 2,5 года та бабушка умерла и меня добрые родственники продали в цирк. Знаешь, считается, что дети податливее и гибче взрослых. Мы много где ездили и это и близко не было похоже на то веселье, которое все видят со своих зрительских мест, — Кассель убрал руку, сосредоточенно слушая девушку, — там же я подружилась с Эстель и два четырехлетних ребёнка, прибывшие в столицу с заезжим цирком, были настолько задолбаны всем этим, что решили бежать. Потом мы поняли, что в цирке было неплохо — нас там хотя бы кормили. А на улице каждый упавший кусок уже принадлежал кому-то. Не знаю, как мы выжили. Дальше ты в курсе.

— В курсе, — Кассель не сводил с дочери глаз, — нам нельзя было светиться и уж тем более нельзя было светить то, что у нас есть ты. Тогда мы выкупили тот дом в квартале беспризорных, нашли на улице лекаря-мальчишку, который бы смог лечить вас в случае чего. Через несколько лет появилась Валери. Мы делали все возможное, чтобы ты выжила.

— То есть, — Сани вздернула бровь, — оставить ребенка жить в квартале беспризорных, смотреть, как она недоедает, ввязывается в опасные авантюры, плачет, когда у неё на руках умирают другие дети — это ты называешь «делали все возможное»?

— Нам было важно, чтобы с тобой было все в порядке.

— А мне было важно знать, что у меня есть родители! Что я не брошенка с подворотни, не имеющая ничего и никого! Мне было важно знать, что меня любят и я нужна кому-то! — она чуть наклонилась к мужчине и зло выговаривала все это ему в лицо. Глаза жгло от слез — наружу прорывались все детские обиды, — ты говоришь «делали все возможное». Поздравляю. Вы провалились.

Кассель слушал её и не перебивал. У человека, который всю свою жизнь провел как преступник, было не так уж и много моральных ценностей. Он был готов отдать жизнь за Глару: так было всегда. И он защищал своего ребёнка как мог. Как умел. Как считал правильным на тот момент. И ему действительно было наплевать на окружающих. Главное, чтобы дочь была жива.

— Можешь не напрягать нас своими обидами, — раздался сбоку голос молчавшей до этого женщины, — квартал беспризорников был самым безопасным местом для тебя. Просто поверь. Ублюдок Кауч, — она сплюнула, — просто доморощенный жалкий импотент, который получает удовольствие от физического насилия. Но тебя не загоняли в ловушки собственных страхов и не заставляли захлебываться водой, сидя на стуле в пустой комнате. Те, кто хотел достать нас, использовали бы тебя и не посмотрели бы на то, что тебе пять лет или десять. Кауч просто ромашка в сравнении с ними.

Сани не дышала, пока слушала. Кауч ромашка? Серьёзно?

Откинулась на сене и сложила руки на груди, не смотря ни на кого из присутствующих. Обида съедала сердце. Они все равно должны были хоть как-то ей сказать!

— Чей ребёнок? — как обухом по голове прилетел вопрос.

Сани посмотрела на женщину, прожигая взглядом. Вот вроде менталист, а никакого такта.

Глара взгляд выдержала и чуть склонила голову вниз.

— Мне жаль.

Это было настолько искренне обезоруживающе и неожиданно, что Сани застыла, не моргая, не шевелясь, дыша еле-еле и не замечая, как по щекам снова покатились слезы.

— Тише, — Кассель притянул её, прижимая голову к своей груди.

Девушка разрыдалась сильнее, удерживая всхлипы, насколько это было возможно. Оплакивала ребёнка. «Бедный, маленький малыш, как же не просто тебе пришлось…Мне так жаль…Так жаль…».

Оплакивала отношения с Акселем. Почему то была уверенна, что он её не ищет, а если и ищет, то может быть поздно, когда найдёт. А если и вовремя найдёт, то откажется от неё, как только узнает, что с ней делали и что она потеряла ребёнка. Его ребёнка.

Оплакивала свою судьбу. Почему-то жизнь решила подсыпать ей кучку проблем, видимо, считая, что она справится, станет сильнее и все остальное, о чем говорят в таких ситуациях. Но Сани не чувствовала себя сильной. Она была раздавлена, растоптана, уничтожена морально и покалечена физически. Не было сил думать, что делать дальше.

Глара села рядом с мужчиной и обняла его за плечи, тихонько поглаживая дочь по спине. Она чутко улавливала настроения окружающих даже без применения дара. И сейчас чувствовала в какую бездну проваливалась рыдающая девочка. С удивлением обнаруживая, что такое проявление слабости её не раздражало, а, наоборот…вызывало сочувствие? Женщина выдохнула, дивясь открытию, и получила поцелуй в волосы от мужа, как знак поддержки.

Сочувствие. Ну надо же.

Дни потянулись медленно и вязко.

В тюрьме для смертников вообще уже никто никуда не спешил.

Настолько, что их забывали кормить и приносить чистую воду.

В такие дни Кассель вывозил своих девочек на собственной силе, хоть у самого запястья были в глубоком ожоге.

— Ты же менталист. Почему не заставишь их кормить нас нормально? — от каждого сильного движения губы трескались и начинали кровить, поэтому Сани говорила тихо и невнятно.

— Так мы только привлечём внимание, — ответила лежавшая рядом Глара. Светлые волосы потускнели, но в целом, выглядела она неплохо, — потерпи ещё немного. Скоро приедет главный, у него ключи от этого, — она показала на железный обруч на тонкой шее, украшенный неуместно красивым камнем. Он-то и светился фиолетовым, выдавая дар менталиста.

Сани даже не кивнула, отдаваясь течению жизни. Будь что будет.

А через несколько дней на прогулке (да-да, их выводили на прогулки. Босыми по снегу и без верхней одежды) им сообщили, что казнь состоится через день.

Сани думала, что чувств больше нет. Что все отгорело, отплакала и закрыла. Что смирилась с тем, что отдаётся в руки родителей и готова к любому исходу.

Но новость о смертной казне показало то, насколько она ошибалась.

Умирать было страшно.

Пришибленная, вернулась в камеру.

— Хватить ныть, Сани, — строго в лицо высказала Глара, на что получила удивлённый взгляд. Она молчала вообще-то! — Знаешь сколько раз мы это уже слышали? Выберемся.

Но в этот раз все было против них.

Сначала пришёл служитель церкви. Кассель сидел рядом с дочерью, Глара стояла у двери, облокотившись плечом о каменную стену и скрестив ноги. Высокая, в обтягивающем костюме, с чистым лицом и ясным взглядом, она выглядела потрясающе, несмотря на ошейник и попорченную одежду.

— Не желаете ли очистить свои души перед встречей с Всевидящим? — нараспев спросил круглый мужчина.

— Мы вызовем всех демонов чистилища, пока будем рассказывать, отец, — усмехнулась женщина, рассматривая свои ногти на руках.

Потом к ним пришёл тот самый главный. Это был высокий, уже взрослый, с морщинками на лице мужчина, одетый в такое количество слоев одежды, что было даже смешно. На плечах висела длинная красная мантия.

— Здравствуй, Глара. Кассель, — он приторно улыбнулся.