Так что же увидел Колесников на дне сыродиевского колодца? Тьму тьмущую. И почти приблизился к ней и разобрал. Тьма – это не НИЧЕГО. Еще не конец света, но слабо утешает. Тьма состоит из чего же? Вопрос. Красная река состоит из огонечков-диворов. Тьма тоже наполнена – она не пустая. Колыхающаяся масса из округлых частиц – они мягко ерзают, не цепляются друг за дружку. Все зыбко, и чем ближе, тем все крупнее, объемнее. Вот Колесников различил и обомлел. Темная масса похожа на толпу – на скопление темных голов. Именно! голов, но уже не с выпуклыми индивидуальными чертами – отсутствуют не только носы (отрезаны, что ли?), но и губы, щеки, брови, складки на коже. Отсутствует кожа. Просто очертание голых черепов, у которых ничего лишнего, кроме стандартного набора у всех: купол, височные кости, провалы глазниц, челюстные выступы, носовая полость. Везде черепа – масса безликих черепов – чистых, свободных от внешних покровов – от всего лишнего, наносного, от всяких личин. Черепа без шеи, плеч, без туловищ. Откусанные головы. Наверное, ведьмы откусили. В Утылве известны подобные случаи. Неужели Машутка Кулыйкина права насчет Варвары? Вот ужас-то!..

Теперь вопрос. Вам! Кто может очутиться среди этой безликой, безгласной темной массы? Кто угодно, но не Гранит Решов. За последние дни Гранита в Утылве только ленивый не упомянул. Вспоминали хуторского парнишку – самолюбивого, умного, одержимого идеей осчастливить весь мир. Героя гражданской войны. Вспоминали сильного мужчину – возлюбленного сразу двух незаурядных женщин – Калинки и Марьяны, отца дочери Лиды и сына Марата. Вспоминали высокопоставленного деятеля советского периода – члена руководства строительством металлургического гиганта в СССР – КМК. Также майора НКВД, начальника исправительно-трудового лагеря (ИТЛ) №9. Жестокого сталинского палача. Сразу много воспоминаний! Поэтому не должно быть во тьме Гранита! Он не должен там очутиться! Тогда кто должен? Кто из нас? Утешает, что конца света пока не предвидится. В бездну под колодцем никогда не проникало достаточно света. В любом (и в теперешнем) случае света было не просто недостаточно и не ничтожно мало, а буквально ничтожно, чтобы осветить. Ну, есть в жизни нечто непостижимое – и помимо жизни тоже есть.

Колесников понял, что он не просто приблизился к бездне – он чудом удержался на крайней ступеньке – на верхнем венце колодезного сруба. Или не удержался – грохнулся на землю. И сейчас у него от потрясения один глаз закрылся веком, другой вытаращился, насколько возможно – почти вылез из орбиты. И мысли было страшно облечь в конкретные слова – пока они порхали корыльбунами на дивьей грани смятенного сознания, но вот оформились и подобно ворпанями оскалили зубы и стали лапами с когтями рыть и рыть. Рыться в мозгу. Ощущенье – не позавидуешь!..

Всю жизнь потом Колесников не смог решить – его настигло прозрение или минутное сумасшествие? Точно ли он увидел на дне колодца подземный мир – легендарное царство Энгру, которое, получается, существует?! Так точно оно описывалось в Сказках Пятигорья. Страх и восторг разрывали изнутри (раздирали как когтями). Зачем пошел к колодцу, Колесников давно позабыл. Пить нисколько не хотелось.

Колесников покинул кабинет Сыродя после настоятельного совета хозяина – пойти и напиться из колодца, где давно не было воды. Невежливо по отношению к гостю. Но может, Сыродь так неудачно пошутил. А может, без шуток сказал – если он размыкал свои каменные уста, то выражался грубо и прямо. Не часто это было – на бюро горкома так ни единого раза. Сейчас гости вынуждены проглотить – ведь они, а не Сыродь, выступали в роли просителей.

Мэра выгнали, и почти без промедления Клоб принес электрический самовар из латуни с никелированным покрытием, стаканы в латунных подстаканниках с выпуклым растительным узором (листья, стебли и трехлепестковые цветы). Белый фарфоровый чайник с густо-коричневой заваркой. И сахарницу с сахаром. Сыродь не встал со своего места и не подсел к столу. Кратко предложил: чайку?

Васыр обыкновенно пил очень сладкий чай да еще с вареньем. Щапов – всегда пустой, прохладный. Мобутя пил любой, какой дали. И Максим не стал выпендриваться. Наполнили до краев четыре стакана, потом еще, и в самоваре заметно поубавилось.

– Мы не получили ответа, – Щапов вытер губы. – Ты с нами, Сыродь? против холдинга?

– А сами вы такие маленькие и сопливые? Ниче не можете? Выручать вас требуется?.. Не знаем, не решилось ничего… Живем мы тут тихо, наособицу, в ваши дела не лезем. И от вас помощи не ждем. С какой стати должны ради вас корячиться? Сами, сами – все сами. На башню залезли – молодцы. Сходите с ума дальше. Мы в сторонке постоим и поглядим.

– Кто это мы? Мы, Николай Второй, царь всея Руси? Ой, прости, Сыродь Второй, властитель Пятигорья?

– Нам здесь без разницы, – повторил Сыродь.

– Прискорбно, – Максим не удержался, чтобы не блеснуть остроумием. – Решили занять позицию нейтралитета? В бой не вступим сами.

Мы поглядим, как смертный бой кипит,

Своими узкими глазами.

Вот глаза у Сыродя обыкновенные – не узкие, нормальные. Заметно навыкате – то ли от природы, то ли от привычки постоянно таращиться. Черные зрачки, белки с желтизной. Цитату Максима Сыродь воспринял хмуро и равнодушно. Непрошибаемый он. Ответил лишь.

– Шутить изволите. Какой образованный внук у Гранита… Ну, если вы еще можете шутить…

– Сыродь, к несчастью, мы не шутим. Варвара давит по всем фронтам. Надо что-то делать…

– Так делайте! что-то… Уже сколько вы болтаете. На собраниях и промеж собой – в кашкукских дворах. И терпите. Как дети, чесслово!..

Из присутствующих самым младшим «дитенком» был Максим Елгоков (учитывая, что Колесникова выгнали раньше, и в доме осталась четверка гостей). Максим аж прибалдел от всех поворотов, двусмысленностей – куда они завели беседу? в синюю тьму, на дно самого глубокого колодца. Хорошо, он туда не совался. Но почему хорошо и почему не совался? Ведь приехал же в Утылву и не спешил уезжать – спрашивается, ЗАЧЕМ? Тьфу! доконал уже этот вопрос – и куча других вопросов! Сейчас племянник ерзал на лавке, неутешительно сознавая, что при формальном численном превосходстве Щаповской команде не удается взять неприступную твердыню – Сыродя. Максим разволновался, хотя, что ему сыродиевские акции? и все здешние проблемы. Тем не менее, в нем воспылало благородство – захотел помочь тылкам получить контроль над местным заводом (дабы наиграться кривошными ножницами вдоволь им – а че? жалко, что ли?). Никому, кроме аборигенов, ТыМЗ не нужен. Или еще кроме синей ведьмы Варвары. Ей-то ЗАЧЕМ?..

– Господин Сыродь, – Максим придал лицу внушительности. – Это же обычная практика. Чего вы боитесь? Лишиться своих акций? Право собственности не переходит. Они – ваши изначально. Нам просто нужна консолидированная позиция. Вы же местный, свой…

– Я – да, местный, но не ваш, – сказал, как отрубил Сыродь. – А ты чей? Чей племянник и чей брат? Чей холоп, спрашиваю!

– Я не холоп! – вскипел Максим. – Я – внук Гранита Решова! Знаете вы его или нет…

– Как не знать. Но ты не Гранит. В подметки ему не годишься. Если же пытаешься ровняться на деда, то сразу вляпываешься в неприятности. Бедный пузанчик! Так, кажется, тебя мои шустрые ребята обзывали? Обидно. Но не расстраивайся. Может, ты еще сделаешь карьеру политика, выдвинешься и вырядишься по чину в соболью шубу – чем черт не шутит. А с тобой кто здесь только не шутил – и кот, и корыльбун, и даже рыжие черти. Настрадался ты. Ниче, пережил. А Гранит нет. Подтверди, Мобутя!.. Заснул, дед? Или склероз одолевает?

– М-м… да-а… Зато вот… – Мобутя пощипал белую бороду, стряхнул волоски в чай.

– Похож, – Сыродь завершил за майора фразу. – Очень похож – но не орел. Зато другой есть… Молодой, а уже зажигает – пока лишь киоски. Лиха беда начало… Пусть совесть не терзает мальчишку – правильно сделал! Пьянчужки – они везде балласт. Сам пьянку не выношу ни дома, ни на работе – сразу выгоняю.