Князь прогуливался по крепостной стене. Здесь, наверху, туманный покров был таким плотным, что даже дождь терялся в нем, – капли дождя перемешивались с влагой этого непроницаемого покрывала и переставали падать вниз, таким образом, воздушная стихия превращалась в стихию водную. Где-то под стенами слышались голоса людей и скрип повозок, но все это было как будто в другом мире, отличающемся от этого мира, как сон отличается от реальности, только непонятно было, где сон, а где явь. Такэно даже потряс головой, чтобы избавиться от наваждения; потом разглядел в тумане князя и направился в ту сторону.

Подойдя к повелителю, Такэно склонился так низко, как только мог.

– Я недоволен тобой, Такэно, – услышал он резкий и суровый голос князя. – Как ты посмел выказать желание говорить на моем Совете!.. Или я ошибся, и ты не собирался просить слова?

– Нет, мой господин, вы не ошиблись. Я действительно хотел говорить, – признался Такэно.

– Дерзкий юнец! Сколько раз я требовал, чтобы ты смирил свою гордыню. Какое право ты имел даже помыслить об этом; какой гордыней надо было преисполниться, чтобы забыв о почтительности к тем, кто старше тебя по возрасту и выше по положению, пытаться заставить их слушать тебя! Ты рассердил меня, Такэно. Я жалею, что пригласил тебя на Совет, ты недостоин этого.

– Я готов понести любое наказание, мой господин, – с искренним раскаянием пробормотал Такэно.

– Пусть мое недовольство будет наказанием для тебя, – строго проговорил князь. – Я редко ошибаюсь в тех, кого приближаю к себе; я бы не хотел, чтобы ты стал моей ошибкой.

Такэно весь съежился и вздохнул.

– Запомни этот урок, Такэно, – произнес князь уже мягче. – А теперь сообщи мне, что ты собирался сказать на Совете. Но запомни, я слушаю тебя не потому, что ты заслуживаешь этого; твое мнение интересует меня по иной причине. Мои старые, опытные, много повидавшие на своем веку полководцы знают в тысячу раз больше, чем знаешь ты; они в стократ умнее тебя, у них есть мудрость, которой у тебя еще нет, и не может быть. Однако эти их достоинства иногда становятся недостатком: случается, что ответ на сложный вопрос не требует ни знаний, ни опыта, ни мудрости, которые только мешают видению жизни; иной раз ребенок бывает умнее мудреца. Вот почему я решил выслушать тебя, Такэно. Говори просто и ясно, не стараясь никому подражать.

– Мой повелитель, – волнуясь, сказал Такэно, – когда я слушал речи уважаемых господ на Совете, я вдруг вспомнил слова своего наставника в военной школе. Он говорил мне, что поток мысли не должен останавливаться на каком-нибудь одном предмете, иначе поток перестанет быть потоком, а предмет этот покажется неодолимым препятствием. Если меч противника стал для тебя главным предметом, к которому приковано твое внимание, учил меня наставник, ты перестаешь владеть собою и неизбежно терпишь поражение, но если смотреть на поединок как бы со стороны, то сразу заметишь, что любое движение противника тебе на пользу. В неподвижности больше устойчивости, чем в движении; стоит противнику сделать хоть малейшее движение, как его устойчивость уменьшается, и он становится уязвимым. Битву всегда выигрывает тот, кто сохранил устойчивость, – и душевную, и телесную. Ну, и конечно, воин должен быть умелым и хорошо вооруженным… Вот что я хотел сказать на Совете, мой господин.

– Только это и ничего другое? – спросил князь.

– Да, мой господин.

Князь отрывисто рассмеялся.

– Как ты неразумен, Такэно! Ты забываешь, что тебя и так многие не любят, считая выскочкой. А ты собрался учить их школьным премудростям! Тебе бы не простили этого; я бы не удивился, если бы сегодня же нашлось несколько человек, готовых сразиться с тобой насмерть…

Да, рассмешил ты меня: я думал, что у тебя есть готовый план войны с князем Мицуно, а ты решил вспомнить школу!.. Впрочем, в твоих словах, – вернее, в словах твоего наставника, – есть здравый смысл. Конечно, мои полководцы и сами знают все то, что ты собирался им поведать, иначе они не побеждали бы в боях, но возможно, нужен человек, который вновь и вновь повторял бы нам прописные истины. Не останавливаться на одном предмете, смотреть шире; позволить противнику сделать выпад, который ослабит его; сохранить свою душевную и физическую силу, – и затем победить: в этом, безусловно, и состоит план успешной войны. Остается только немного доработать его по мелочам… Иди, Такэно, я должен поразмыслить в одиночестве.

«Но ваши одежды промокли, мой повелитель», – хотел сказать Такэно, но осекся.

Вернувшись домой, Такэно-старший поиграл с маленьким Такэно, который вооружился деревянным мечом и вступил в поединок с отцом, сражавшимся ножнами от своего настоящего меча. Бои между старшим Такэно и Такэно-младшим происходили почти каждый день, и маленький Такэно не раз одерживал победу. Так было и сейчас: получив несколько уколов ножнами отцовского меча, младший Такэно сумел все-таки поразить Такэно-старшего ударом в бедро, отчего тот со стоном рухнул на пол и лежал, не подавая признаков жизни, до тех пор, пока маленький Такэно не насладился сполна радостью победы.

Семейная сцена

После вся семья уселась ужинать; правда, Йока все порывалась встать, чтобы подать мужу кушанье или налить чашку чая, но он решительно усадил жену рядом с собой и сам поднимался, когда надо было что-нибудь принести.

За ужином старший Такэно был весел, но Йока чувствовала, что его веселье идет не от сердца; внезапно Такэно вдруг задумывался и переставал шутить, а за чаем стал читать стихи, что очень редко случалось в последнее время.

Такэно произнес это со странным выражением лица и замолк. Такэно-младший недоуменно взглянул на отца. Увидев, что он сидит в задумчивости, маленький Такэно прошептал Йоке на ухо:

– Какая же маленькая тучка, когда дождь идет с самого утра? И какой светлый день, когда из-за тумана соседнего дома не видно?

– Это стихи, сынок, – прошептала ему в ответ Йока. – Они не обязательно должны быть похожи на то, что мы видим глазами. Стихи – это зрение души.

– Но когда ты мне читаешь стихи, они похожи на правду, – возразил маленький Такэно.

– Тихо, сынок. Не мешай отцу, – прошептала Йока. – Сколько раз я тебе говорила, чтобы ты не шумел, когда отец думает.

Старший Такэно встрепенулся.

– Ну, попьем еще чаю! – бодро сказал он. – Нет, сиди, Йока, я сам налью… Какой вкусный чай! Никто не заваривает его так вкусно, как наша мама, – правда, малыш?

Маленький Такэно согласно кивнул головой.

– Это дедушка Сэн научил меня, – со вздохом произнесла Йока и спросила: – Может быть, мы съездим к нему? Или пригласим его к себе? Мы ведь собирались это сделать.

Такэно-старший отвел взгляд и пробормотал:

– У меня служба.

– Но тогда, может быть, ты отправишь меня и маленького Такэно к дедушке Сэну? Ведь наш повелитель больше не поедет в свое поместье в этом году? Если он не поедет, мы никому там не помешаем; мой срок рожать подойдет лишь осенью.

– Нет, князь в этом году не поедет больше в свое поместье, – сказал Такэно-старший, – но и вам туда ехать не следует.

– Почему?

Старший Такэно промолчал.

На глазах у Йоки появились слезы, и маленький Такэно тоже насупился.

– Когда установится хорошая погода, давайте поедем за город, – весело предложил Такэно-старший. – Если поехать по правому рукаву реки, то неподалеку будет чудесное местечко. Там сосны стоят на краю цветущего луга; их корни свисают с обрывистого берега, отбрасывая тень на заводь, заросшую осокой и камышом.

Будем сидеть под этими соснами и слушать, как журчит река. А одна сосна, вся скривившись, растет так низко над водой, что ветвями касается реки.