– Нет, Такэно, – вздохнул старик. – Я бывал стремительным, как порыв ветра, я обрушивался на врага внезапно, как удар молнии; иногда мне казалось, что я летаю над полем боя, но мое тело оставалось привязанным к земле.

Такэно огорченно покачал головой.

– Ну уж если такой великий воин, как вы, не летали в битвах, мне-то и подавно не удастся это!

Сотоба и Сэн дружно рахохотались.

– Почему ты так думаешь? – сказал Сэн. – Ты уподобляешься плохому врачу, который считает, что от одной и той же болезни надо лечить одинаково любого человека. Но одинаковых больных не бывает, а потому не бывает и одинаковых болезней. Ты, Такэно, единственный и неповторимый: другого такого нет во всей Вселенной. То же самое можно сказать о каждом из нас. Твоя неповторимость – свидетельство того, что с тобой может случиться неповторимое событие, никогда прежде ни с кем не случавшееся.

– Мне не довелось летать, но тебе, может быть, удастся взлететь, Такэно, – с добродушной улыбкой произнес Сотоба.

Настала ночь. Такэно сидел в комнате, которую они занимали с Йокой, и ждал свою жену. В углу лежали соломенные матрасы, на них – волосяные, а сверху была разобрана постель. Вряд ли Йока спит на таком пышном ложе, подумал Такэно, она приготовила эту постель специально для него, для своего мужа. В комнате есть все для того, чтобы он чувствовал себя удобно: мягкие подушки для сидения, большой веер, чтобы спасаться от духоты, тонкий шелковый халат, дающий прохладу телу; на столике был выставлен полупрозрачный кувшин со сливовым вином, рядом на серебреном подносе лежало пирожное – рулеты из сладкого риса с фруктами. После годичного пребывания в школе для воинов, в обстановке самой простой и суровой, Такэно испытывал неловкость от всей этой роскоши, но ему было приятно, что Йока так о нем позаботилась.

Ожидание ее прихода становилось невыносимым. Сердце Такэно билось так же сильно, как днем, когда он высматривал Йоку на веранде дома. Но вот послышались ее быстрые шаги; отодвинулась бумажная дверь, и Йока вошла в комнату.

Она успела переодеться: на ней был тот самый наряд, в котором Йока стала женой Такэно – длинный голубой халат, перепоясанный широким красным поясом с узором из золотых цветов, и синяя накидка, расписанная белоснежными облаками. Густые черные волосы Йоки, как и тогда, были собраны в пучок и заколоты двумя деревянными спицами; и на лице ее не было ни пудры, ни румян, ни белил, потому что ее прекрасное юное лицо не нуждалось в них.

Больше всего на свете Такэно хотел бы немедленно обнять и расцеловать свою жену, которую он так любил и по которой он так соскучился, но даже наедине мужу и жене не следовало нарушать любовный обычай, обязательный для супругов. Их близость могла быть смелой, разнообразной, неожиданной – тут не существовало никаких запретов, потому что боги даровали людям счастье телесной любви из великой милости, дабы люди тоже могли почувствовать высшее блаженство, доступное лишь великим богам. Но обычай любовных отношений был незыблемым и неизменным: кипящая вода только потому и может кипеть, что она заключена в прочный несгораемый котел.

Знали это и Такэно с Йокой, поэтому он не бросился к молодой жене и не заключил ее в объятия, но продолжал сидеть, будто в задумчивости, а Йока, несколько раз поклонившись мужу, мелкими шажками подошла к нему, налила вина в маленький стаканчик и поднесла его Такэно.

Такэно мелкими глотками выпил вино. Йока стояла и ждала.

– Хорошее вино, – одобрительно сказал он.

– Его изготовил дедушка Сотоба, – пояснила Йока, продолжая стоять.

Она подала поднос со сладкими рисовыми рулетами. Такэно съел два из них и благодарственно кивнул головой:

– Хорошие пирожные.

– Я сама их готовила, – сказала Йока, смущаясь от того, что ей приходится быть нескромной.

– Хорошие пирожные, – повторил Такэно и махнул ей рукой: – Присаживайся.

Йока опустилась на колени напротив него.

– Налей себе, – сказал Такэно.

Йока взяла кувшин и налила вино вначале мужу, а потом себе. Затем, дождавшись, когда он сделает глоток, пригубила из своего стакана.

– Ты получила мое последнее письмо? – спросил Такэно. – То, которое я отправил весной?.. Я не успел написать все что хотел. А хотел я больше написать о тебе, о том, как ты красива. Вечерами, когда зажигались звезды, и серебристый свет луны ласкал темную синеву неба, я вспоминал тебя. Твоя красота выше всех красот земли, как луна выше земной тверди. Как сказано поэтом:

Я разговаривал с тобой, я видел тебя во сне. Твои глаза сияли, твои дивные волосы были распущены, твоя шея была открыта – ты была очень красива. О, если бы я нашел слова, достойные твоей красоты! Но мой косный язык не способен на это: надо быть величайшим поэтом на земле для того чтобы рассказать о том, как ты прекрасна!

– И я скучала по тебе, – отвечала Йока. – Я бы хотела быть с тобою всегда, каждое мгновение, а мы были вместе так мало, став мужем и женой!.. Я часто плакала, вспоминая тебя, рукава моих одежд были мокрыми. Но я утешалась тем, что наша любовь – вечная. Помнишь ли ты, что писал господин Киехара:

– Моя Йока, – Такэно провел кончиками пальцев по ее ладони. – А кстати, я в долгу перед тобою.

Любовная сцена

Йока вопросительно посмотрела на Такэно.

– Я ничего не подарил тебе на свадьбу. Но я хочу вернуть долг; вот мой подарок, – он отдал Йоке приготовленный сверток: – Погляди же, что там.

– Что бы там ни было, я счастлива, ведь это подарок от тебя.

– Разверни и посмотри.

Йока подчинилась; из свертка выпало колье с драгоценными камнями.

– Ах! – Йока испуганно замерла, не смея притронуться к дорогой вещи.

– Бери, это тебе, – засмеялся Такэно.

– Великие боги, откуда это? Только богатые женщины носят такие вещи, – робко проговорила Йока.

– Бери, бери! Мой свадебный подарок. Я купил его на деньги, которые подарил мне наш господин, князь. Одень, прошу тебя.

Йока нерешительно надела колье на шею.

– О, как оно тебе идет! – восторженно воскликнул Такэно.

Йока поцеловала Такэно.

– Благодарю, мне очень нравится.

Не в силах более сдерживаться, Такэно обнял Йоку.

– Смотри, лунный лучик проник сквозь щель в окне и упал на нашу постель. Значит, луна взошла, и настало время любви. Пойдем же на наше ложе, моя любимая, моя Йока!

– Да, муж мой, мой любимый супруг, – нежно промолвила она.

Далекая снежная гора возвышалась над лугами и лесами. На нее можно было смотреть часами: отрешенность, приходящая при этом созерцании, освобождала душу от суетности земной жизни. Простирающиеся во все стороны обширные долины, покрытые кустарниками и редколесьем, также располагали к созерцанию, но уже не к отрешенному, а наполненному радостными мыслями о великолепии природы. Запоздалые цветы, яркими мазками раскрасившие желто-зеленое полотно осенних лугов, вызывали умиление уходящей красоты. Но самое большое, потрясающее душу чувство рождалось при виде одинокого белого цветка бессмертника, каким-то чудом выросшего у обочины дороги. В одном этом цветке заключались и отрешенность от суетности жизни, и радость великолепия природы, и умиление уходящей красоты.

Каждый из воинов княжеской армии, шедших по этой дороге, знал легенду о бессмертнике. Когда-то богатый старик полюбил очень красивую девушку. Он хотел жениться на ней и повсюду преследовал ее, задаривая в то же время ее родителей, чтобы они отдали ему дочь. Девушка убегала, пряталась от ненавистного старика и, наконец, потеряв надежду на спасение, попросила защиты у земли, – и земля превратила ее в бессмертник, цветущий круглый год.