– Правда? – Такэно уставился на князя.

– Да, правда. Не смотри на меня так. Я понял, откуда взялась эта история. Видишь ли, триста лет тому назад, в год Серой Крысы, в нашей стране началась жестокая война. Брат ополчился на брата, и кровь полилась рекой. Монастырь Микото запустел; говорят, что в нем поселились разбойники, осквернившие святые стены этой обители грабежами и убийствами…

Из каких тайников человеческой души появляются страшные призраки, превращающие человека в чудовище? Я долго живу и долго правлю, Такэно, и видел такие ужасные, демонические превращения, которых не сможет придумать ни один сказитель…

Много лет продолжалась война, и те, кто начал ее, давно погибли, и те, кто продолжили ее, погибли. Можно было и день, и два, и три ехать по когда-то плодородным и процветающим землям, – и не встретить ни одной живой души, лишь человеческие кости белелись в густой траве.

Уже близка была всеобщая погибель, но тут Небо сжалилось над нашими предками: на краю бездны, в тумане отчаяния оно явило путь спасения. Юный князь из какого-то захудалого рода сумел объединить вокруг себя тех, кто готов был бороться. Чем он тронул сердца людей? Чем привлек к себе? Он был слишком молод, чтобы его слушались, он не сказал ничего, что люди не знали бы сами, но каждое его слово поднимало воинов на бой. Из лесов, из горных пещер выходили полуодичавшие, потерявшие человеческий облик крестьяне и становились под знамена князя. А на знаменах была изображена кошка – животное, беспощадно истребляющее крыс.

Всего за два года было покончено с разорителями, ворами, жестокими убийцами и разбойниками, а те, кто примкнули к ним по глупости или из корысти, раскаялись и просили прощения. В стране воцарился мир, восстановился порядок, – тут люди вспомнили о душе, вновь открылись святые обители, монахи вернулись в Микото.

А имя юного князя исчезло во мгле столетий. Свершив предначертанное ему Небом, он удалился неведомо куда, и имя его было забыто. Забвение – высшая награда для человека: это значит, что мир отпустил его, и дух этого человека не тревожится более. Вечность не имеет памяти, у вечности нет формы; в потоке вечности нет отдельных капель…

Сражение

Но в остальном твоя сказка правдива, Такэно. Сказки правдивее тех историй о прошлом, что пишут наши ученые мудрецы, для которых важнее всего отметить, сколько мечей и копей было в войске того или иного князя, сколько пленных он взял, сколько мешков с рисом привез в свою столицу. Какое нам дело до этих подробностей давно прошедших времен!

Важнее знать, что было плохого, а что хорошего, где добро, где зло, но тут-то наши мудрецы не могут помочь нам узнать истину, ибо сегодня называют белое черным, а завтра – черное белым. Он лгут нам и лукавят перед нами – в лучшем случае, просто заблуждаются.

А в сказках все правда, Такэно. Все, кроме подробностей, но они-то нам и не нужны. Зато в главном сказки никогда не врут: ни в одной из них не называется добро злом, а зло – добром, и от этого они несут в себе истину, которую не найдешь в ученых историях. Не читай мудрых книг о прошлом, Такэно. Читай сказки – получишь больше пользы.

– Слушаюсь, мой господин, – пробормотал Такэно, борясь с дремотой.

– Хочешь услышать, что сказал мне настоятель монастыря? – внезапно спросил князь и, не дожидаясь ответа, проговорил:

– «Не ищи истину там, где ее нет. Не спрашивай тех, кто не знает. Спроси свое сердце, – в нем найдешь ответы на все вопросы, ибо в сердце твоем – Бог». А мне надо было посоветоваться о своих делах…

Но ты, Такэно, приехал в этот монастырь не зря. Завтра ты узнаешь последнее, что должен знать перед тем, как стать самураем…

Что ты молчишь? Заснул?.. И вправду, заснул. Какой он еще мальчишка: перестал бояться чудовища, успокоился – и заснул… Впрочем, покой – это и есть отсутствие страха…

Следующим утром князь ушел из монастыря, приказав Такэно переговорить с настоятелем и затем догонять отряд. Такэно повиновался, не понимая, о чем будет толковать с монахом, и как сможет догнать отряд, если беседа затянется.

Настоятель не заставил себя ждать. Только князь вышел из ворот, как Такэно позвали в комнату, у дверей которой он вчера дожидался повелителя.

Настоятель монастыря Микото оказался низеньким худощавым стариком. Он сидел, скрестив ноги, на возвышении перед статуей Будды, такой же неподвижный, как эта статуя; только отвисшая нижняя губа старика шевелилась, будто он что-то шептал про себя.

Такэно терпеливо ждал, застыв в почтительной позе, однако настоятель будто не замечал его. Тревожить старца было никак нельзя, поэтому Такэно был нем, как рыба.

Но вот настоятель сморщился и чихнул.

– Будьте здоровы, отец мой, – сказал Такэно, привлекая к себе внимание.

Старик кивнул и подслеповато прищурился, разглядывая Такэно.

– Ты воин? – спросил настоятель,

– Да, отец мой.

Настоятель вздохнул и замолк. Такэно испугался, что старик опять впадет в задумчивость, но тот пожевал губами и изрек:

– Хорошие и дурные дела человека преследуют его, как тени, из одного существования в другое.

– Да, отец, – согласился Такэно.

Старик помолчал, глядя в пустоту, а затем сказал:

– Наш мир не боевая арена, за победы и поражения на которой будут награды и наказания в будущем мире – наш мир сам есть страшный суд, который каждому воздает по заслугам.

– Да, отец мой, – Такэно согласился и с этим.

Настоятель покивал головой, еще помолчал, а затем произнес:

– Наша жизнь – эпизод, нарушающий душевный покой Ничто. Будущее ненадежно, прошедшее невозвратно. «Мир быстротечен. Дым от свечи уходит в дыру на крыше», – написано поэтом. Поэты слышат музыку небесных сфер… Вселенная делится на семь сфер, во главе них стоят Божественные сущности, окружающие высшую, творящую Сущность. Движения, производимые творящей Сущностью, суть ритмические колебания, воспринимаемые теми, кто способен к такому восприятию. Формы, создаваемые Сущностью, совершенны: примером могут служить снежинки, которые в безукоризненной правильности своих построений – только подробность, отражающая гармонию Высшей Сущности… А жизнь земная подобна маленькому темному облаку, которое ветер гонит над озаренной солнцем равниной: перед ним и за ним все светло, только оно само постоянно отбрасывает от себя тень… Смерть – пробуждение от тягостного кошмара.

– Да, отец, – покорно согласился Такэно.

Старик, устав от своего монолога, замолчал надолго. Такэно терпеливо ждал.

– Храбрость – уверенность, трусость – страх и презренное сомнение! – внезапно громким голосом проговорил настоятель.

– Да, отец мой, – едва не задремавший Такэно вздрогнул от неожиданности.

– Иди, – сказал ему настоятель безо всякой паузы.

– Отец мой? – не понял сразу Такэно.

– Оставь меня.

Такэно низко поклонился и пошел к выходу из комнаты. У самых дверей он услышал, как старик снова чихнул.

– Будьте здоровы, отец мой, – выпалил Такэно.

Настоятель не услышал его слов: он опять погрузился в свои мысли.

Такэно быстро догнал отряд князя. Завидев Такэно, князь велел ему ехать рядом с собой, а другим воинам приказал следовать поодаль.

– Ты тоже не задержался у настоятеля, – заметил повелитель. – Ну, что он тебе сказал?

Такэно наморщил лоб, вспоминая:

– Он сказал, что мир – не арена, а суд. Хорошие и злые дела преследуют нас… Вселенная делится на семь сфер, поэты слышат божественную музыку Вселенной… Наша жизнь подобна туче, а смерть – пробуждению ото сна… И еще о снежинках, в которых отображается гармония Высшей Сущности.

Князь рассмеялся.

– Настоятель монастыря Микото – очень мудрый человек, но его порой бывает трудно понять. Поэтому он и пользуется всеобщим уважением: за свою мудрость и за то, что ее трудно понять. Трудная для понимания мысль всегда вызывает уважение, ибо предполагает превосходство того, кто ее высказал, над тем, кто не смог понять. Но надо заметить, что настоятеля монастыря Микото уважают еще и за тот жизненный путь, который он проделал. В молодости он был самураем…