Все началось несколько месяцев назад, когда Пико, начавший тогда работать посыльным, стал наведываться за заказами в их лавку. Линн поначалу не обращала на него внимания. Во-первых, по всем понятиям они с Пико были не парой: пусть семья Линн и нуждалась, но они владели лавкой и считались людьми из приличных, тогда как многочисленное семейство, четвертым ребенком в которой был Пико, ютилось в халупе на окраине города. Пико с грехом пополам отучился в школе при храме Доброй Матери и пошел работать, едва освоив счет и грамоту, в то время как Линн была, по меркам Беррина, хорошо образованной девушкой. Во-вторых, Линн вообще не приходило в голову, что она может иметь успех у мальчиков. Успехом пользовались такие, как Эллен: бойкие девушки, которые не краснеют, беседуя с представителями противоположного пола, кокетничают напропалую и не лезут за словом в карман. Не то чтобы Эллен была красавицей, но мальчишки за ней ходили табуном. И это несмотря на то, что она была завсегдатаем «позорных работ» и чуть не каждую неделю выходила трудиться на пользу города: то убирать мусор, то раздавать бедным еду, то дежурить в больнице. Эллен позволяла себе шататься по улицам без косынки, красила губы, румянилась, и это ничуть не мешало ей быть окруженной толпой поклонников.

Тетка Линн и другие добропорядочные взрослые женщины могли сколько угодно цокать языками, качать головой и поджимать губы, осуждая Эллен и ей подобных и рассуждая о том, что на таких девицах не женятся. Некоторое время Линн верила этому, а потом поняла, что это не так: молодые люди почему-то держались иного мнения, и отцу Эллен пришлось отказать в ее руке уже не одному и не двум претендентам. Не только потому, что Эллен была еще слишком юна – в конце концов, предварительные сговоры устраивались и для более юных женихов и невест. А еще и потому, что Эллен, видите ли, еще не встретила «достойного».

Линн почла бы за счастье, если бы ее вообще когда-нибудь взяли замуж.

Иллюзий на свой счет она не питала. Не говоря уже о мучительной застенчивости, из-за которой она каждый раз в присутствии симпатичного мальчика проглатывала язык, Линн и красотой не могла похвастаться: бледная кожа, блеклые «мышиные» волосы, серо-голубые глаза. Она тайно завидовала Эллен, зная, что у нее самой никогда не хватит духу появиться на людях с непокрытой головой, громко смеяться, болтать и кокетничать, нарядиться в яркое платье. Серый, темно-синий, коричневый – цвета, приличествующие скромной, порядочной девушке, и Линн придерживалась этого правила. Ну уж а краску на лицо могли наносить только доступные женщины, и хотя пример Эллен опровергал это, Линн через себя перешагнуть не могла. Кроме того, отец ее просто убил бы. То, что он теперь не поднимался с кресла, дела не меняло – хватало одного взгляда или окрика, чтобы Линн притихла и почувствовала себя виноватой. Дни напролет она проводила в трудах и заботах и верила – нет, знала, – что Добрая Мать вознаградит ее за это. Добрая Мать воздает за добродетели, не уставали твердить все вокруг. Будь скромной, послушной, усердно трудись, выполняй свой долг, и однажды тебе воздастся сторицей. Пусть ей сейчас и непросто, но так будет не всегда. А если и будет (Линн отчетливо видела перед собой череду серых, нескончаемых будней) – стало быть, таков ее удел. Многим достается гораздо хуже.

Пико стал заходить почти каждый день, и не раз и не два при этом присутствовала Розали. В отличие от Линн, она была болтушкой и хохотушкой. Возможно, только благодаря ей Линн и смогла в присутствии Пико произнести одно-два слова, пусть при этом и заливалась краской смущения. Однажды Розали сказала:

– По-моему, ты нравишься Пико. Он так на тебя смотрит, так хорошо к тебе относится.

С этого момента Линн не могла думать ни о чем другом.

Она заметила, какая обаятельная у Пико улыбка, как смешно он шутит, как всегда приветлив и весел, несмотря то, что их семья перебивается с хлеба на воду, а сам он носит один и тот же сто раз перестиранный камзол. Он работал, помогал матери, нянчился с маленькими, и хотя считался еще тем озорником, проделки его были незлые. Линн нравился цвет его глаз, и она считала, что чуточку кривоватые зубы только прибавляют ему обаяния.

Линн и сама не заметила, как с головой погрузилась в мечты. Вот они с Пико гуляют рука об руку по улицам города или сидят рядышком на берегу реки. Вот она получает от него нежную записочку. Вот они целуются, и он признается ей в любви. И вот уже весь город знает, что они с Пико вместе.

Однажды Линн столкнулась с Пико в дверях и ощутила всем телом его тепло, его запах, и это стало одним из самых сильных ощущений за всю ее жизнь. Ночью она долго не могла заснуть, вспоминая это чувство, и грезя о том, чтобы Пико обнял ее, гадая, каково это – греться в его объятиях.

Она была уверена, что нравится Пико. Ведь Розали так сказала, да и сама Линн видела это в его глазах! Но проходили недели, месяцы, Линн каждый день ждала, что вот сегодня он пригласит ее прогуляться, так или иначе объяснится с ней – и ничего не происходило. Зато однажды на рыночной площади, когда Линн покупала яблоки…

– Эллен! – это был голос Пико. – Эй! Тебя проводить?

Ее будто огнем обожгло. Линн обернулась. Пико и Эллен стояли через ряд от нее. Эллен набрала целую корзину еды и теперь передавала ее Пико. Они пошли прочь, хохоча и болтая.

Линн не помнила, как расплатилась, как добралась до дома. Отец устроил ей выволочку за то, что она купила не все, что нужно, и впервые Линн посмела не ответить ему. Поставив корзину на стол, она взлетела по лестнице к себе в спальню и рыдала так, что, казалось, у нее лопнет сердце. Все ее мечты, все надежды рухнули в один миг. Как же так, она же знает, что втайне он любит ее! Она так молилась, так верила в это!

Почему он предпочел Эллен?! Чем она хуже нее?!

Утром Линн встала бледная, заплаканная, с кругами под глазами, но лицо ее не выражало ничего. Наверняка это не первый раз, когда Пико гуляет с Эллен. Наверняка он давно общается и дружит с ней, а может и больше того. Но никто не узнает, что сердце Линн разбито. Никому она не даст повода посмеяться над ней.

Никто так и не узнал, чего ей стоило делать вид, будто ничего не случилось. Чего ей стоило держать все в себе, ни словом не обмолвиться ни Розали, ни братьям, ни отцу, ни кому бы то ни было. Никто не знал о ее чувствах к Пико, и теперь Линн знала, что поступила мудро, скрыв их ото всех. Теперь ей нужно вести себя, как ни в чем не бывало, будто бы Пико никогда ей особенно не нравился.

Но Линн не перестала любить его и знала, что никогда не перестанет. Прежде сердце каждый день болело в разлуке с ним, оживая лишь при встрече, теперь болело вдвойне и всегда, поскольку Линн поняла: Пико ей не достанется. Он предпочитал Эллен.

Все всегда предпочитали Линн кого-то другого.

Погруженная в свои мысли, Линн не заметила, как пролетело время, и, очнувшись, увидела, что солнце совсем покраснело, а тени стали длиннее и глубже. Она вскочила: нужно скорее бежать. Она должна успеть зажечь лампы до заката. Если ты не хочешь, чтобы зло прокралось в дом, завладело твоим разумом и свело во тьму, ты делаешь три вещи: носишь свинцовые башмачки, каждый день читаешь молитву и зажигаешь теплый огонь по четырем сторонам света. Так заповедала Добрая Мать.

По мосту Линн пробиралась осторожно, стараясь не дышать, и нащупывая доски попрочнее. Хлипкие опоры давно подгнили и могли рухнуть в любой момент. Переходить мост следовало только по одному, а уж тучные люди и вовсе на него перестали ступать, предпочитая сделать хороший крюк до моста попрочнее или до парома. Однако оказавшись на берегу, Линн припустила таким быстрым шагом, что скоро у нее закололо в боку. Отсюда до городских ворот был добрый час ходу – до наступления темноты нужно во что бы то ни стало успеть домой. Она представляла себе, как выглядит: мятое, в пятнах от травы платье, волосы выбились из-под линялой косынки, потное красное лицо. А ведь она и так не красавица. Только бы не встретить Пико, молилась она, только не это. Он не должен видеть меня такой.